Вадим Штепа
ЗАМЕТКИ RUТОПИСТА
Сборник медиа-публикаций 2004-2008
Вольная Петербургская
Типография, 2008
Коллаж на 1 странице обложки
– Вячеслав Ларионов (Архангельск)
Об авторе: Вадим Штепа –
философ, публицист, автор книги «RUТОПИЯ»
(«Ультра.Культура», 2004), главный редактор журнала «ИNАЧЕ» (www.inache.net)
Предисловие. Виктор Николаев. Гиперборейский эллинист на пути в Новгород
ФИЛОСОФИЯ
Мимореальная Москва
Компас и полумесяц (полемика с Гейдаром Джемалем)
Консерваторы пустоты
По ту сторону «Великой Пародии»
Гражданин Новгородской республики (интервью для «НГ-Exlibris»)
К воскрешению времени (рецензия на книгу Михаила Эпштейна)
УТОПИЯ И АНТИУТОПИЯ
Утопия как двигатель истории
Израиль и Гиперборея
Оранжевая революция, которой не было
Владимир Буковский – президент России!
Утопия – это прагматический проект (интервью алтайскому литературному альманаху «Ликбез»)
Правозащитники или полиция мысли?
ИСТОРИЯ И ФУТУРОЛОГИЯ
Гиперборейцы новой эпохи
Беловежская реабилитация
«Ньет, Молотофф!» (полемика с Сергеем Лебедевым)
Северный Маршал
Космос как праздник
Диссиденты и президенты
Постчеловечество в стране Медведа (рецензия на сборник статей под редакцией Михаила Ходорковского)
ГЛОБАЛЬНЫЙ СЕВЕР
Природа и личность
82 000 метров из «вчера» в «завтра»
Сoincidentia oppositorum как философия Глобального Севера (выступление на конференции «Санкт-Петербург, Ингерманландия и Глобальный Север»)
Северное Сообщество Свободных Регионов
Пост-Запад и Прото-Север (выступление на симпозиуме ««Коренные народы Севера в современном мире: сценарии и концепции развития», Салехард)
Север будет глобальным или безлюдным
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОЕКТЫ
Русские римляне? (полемика с Константином Крыловым)
Национал-либертарианство против либерализма
Новые варяги и московский андеграунд
Настоящие индейцы
Раса и масса
«За древнее русское вече!»
Последний идол империи
Трехмерный президент (выступление на федеральном съезде «Другой России»)
Чтобы стать русскими, надо преодолеть Россию
«Русский мир» или «единая нация»?
Без национализма
Выборы доброго царя
РЕГИОНАЛИЗМ
Многополярная Россия
По ком звонит колокол Гауди?
Мы карьяла – нам похъола!
Долой сепаратизм!
«Несогласные» и «краеведы»
Вперед к конфедерации! (полемика с Рэмом Латыповым)
Книга пророка Даниила (рецензия на книгу Даниила Коцюбинского)
Ингрия: между игрой и реальностью
ПОСТПОЛИТИКА
Постполитика
«Он с Тотошей и Кокошей по аллее проходил»
Постполитика-2
День Рождения Крокодила
ПУТЕШЕСТВИЯ
Странглия
Далеко ли отсюда этот ваш Пудож?
На дне Коктебеля
Билет в один конец
Почему Карелия не Скандинавия?
Страна Софии
Финская война Ататюрка
АРТ-САЛОН
«Привьет, ребьята!»
Звезда-Колобок
Гойда, Рама!
Вечный сон Веры Павловны
Певец запрещенной страны (беседа с Вадимом Курылевым)
Автор этих строк, посвященных новой книге Вадима Штепы, представляющей собой сборник его статей, написанных в разные годы нашей безумной эпохи, знаком с ним довольно давно. Но с тех пор, как мы впервые встретились в его старой квартире, выходившей окнами на набережную Онежского озера, Вадим не перестает удивлять. В этот раз он удивил сборником статей, большинство из которых приходилось читать, со многими – соглашаться, по поводу некоторых – яростно спорить. Удивление вызвало то, что статьи эти не стали памятником, к примеру, эпохи «позднего Ельцина» или «раннего Путина». Перечитав их сейчас, я понял, что большинство этих эссе, размышлений, философствований – не только не потеряли актуальности, но и стали более понятны, более ясны, раскрыли те свои скрытые до поры смыслы, о которых большинство читателей и не догадывалось.
Догадывался ли об этих смыслах сам Вадим? Или он совершенно искренне восхищается их актуальностью, публикуя иногда в своем «Живом Журнале» свои статьи пяти- или даже десятилетней давности? И издав, наконец, эту книгу, в которой собрал самые сильные, самые актуальные из них? Я не спрашиваю Вадима, он найдет способ ответить так, что еще больше запутает ситуацию.
Из-за этой его некоторой склонности к постмодернизму и эпатажу, его одновременно (и порой одни и те же персонажи) оскорбительно называют «либерастом» и «фашистом», «провинциалом» и «американофилом-глобализатором». Надо сказать, сам Вадим на это не обижается, подобного рода граждане и их отношение вызывает у него, как мне кажется, обратную их чаяниям реакцию, желание написать новую статью, в которой по-ленински разложить всё по полочкам, по-сталински припечатать тяжелым веским словом, написанным при этом в духе Ницше и Гегеля.
В этой связи вспоминается длительная поездка Вадима в Великобританию, во время которой ему предлагали попробовать взять интервью у Бориса Березовского. «Кому он нужен?!» - с возмущением ответил Штепа и взял интервью… у «старого хулигана» Владимира Буковского – задолго до того, как он принял решение вернуться, попытаться баллотироваться в президенты РФ, объединить разрозненную оппозицию… Разумеется, это интервью было больше, чем интервью – это была беседа двух разумных людей, принадлежащих к разным поколениям, но имеющих близкие цели и схожие взгляды на жизнь.
Любимые образы Вадима – Север и (в частности) Гиперборея, Великий Новгород (как духовная схема будущей свободной Руси), собственно Свобода. Произведения Вадима настолько устремлены в будущее, что их порой трудно понимать тем, кто погряз в прошлом, в гробокопательстве и фофудьеносности. Но статьи эти написаны не для них. Штепа заставляет выйти из реальности, подобно персонажам фильма «Матрица», посмотреть на этот мир со стороны, как на аквариум или серпентарий. Вместе с ним посмеяться, а может и ужаснуться. И найти общими усилиями выход для всего общества в целом.
Взгляд Штепы зачастую парадоксален: «История иногда проделывает странные циклические пируэты... И вот сегодня, как в эпоху Чернышевского, мы вновь наблюдаем множество "лишних людей", и вновь убежищем новых "Герценов" оказывается Лондон... Разорвать этот порочный круг способно лишь новое, многомерное искусство – но в нынешних "нео-имперских" условиях его возникновение принципиально невозможно».
Вадим не навязывает свою точку зрения читателю, не дает готовых рецептов. Его эссе рассчитаны на человека, думающего и ответственно принимающего собственные решения. Отсюда – странные и непонятные для многих образы: эллинизм, Коркодел (князь Волхова). Кстати, когда Вадим впервые появился на питерском Марше несогласных со своим надувным Крокодилом, ничего кроме смеха и у митингующих, и у оккупационных спецслужб он не вызвал. И вот Крокодил стал одном из символов объединенной оппозиции, а власти настолько боятся его, что издают отдельные распоряжения вроде: «С крокодилами во время петербургского карнавала выход на Невский проспект категорически запрещен!» Что это – шутка, переросшая себя и ставшая символом, или изначально маскировавшийся под надувную игрушку древний культ вольных новгородцев? Решайте сами, вы же – в конце концов, наделены разумом.
Вернется ли Северная Русь, Ингерманландия, в Европу? Не задавит ли ее окончательно Золотая Орда, маскирующаяся за итальянскими башнями московского кремля, увенчанными пентаграммами? Будет ли к тому времени существовать и сама Европа, или сгинет вместе со своим «бременем белого человека» и непомерными амбициями всемирного учителя в водоворотах глобализации? Нам этого знать не дано.
Но в наших силах – спустить свою просмоленную ладью в темные воды Северного Ледовитого океана, поднять косматый парус, оттолкнуться веслом от кромки берегового припоя и отдаться на милость стихии: может ли быть что-то лучше простора, свободы и братства в том месте, где параллели сходятся и нет больше другого направления, как на Юг… Слышите скрип снастей? Вперед, ушкуйники! За Великий Новгород!
Виктор Николаев (Шаву), Санкт-Петербург, Ингрия, 2008 год
ФИЛОСОФИЯ
Мимореальная Москва
Чем больше что-то ругают, тем
больше это на самом деле любят. Когда в либеральной Москве 90-х стало модно
"не любить" Америку, мне стало окончательно ясно, что в Америку
превратилась она сама. В Америку позднюю, основным свойством которой, по
наблюдению проницательного Бодрийяра, является
"бредовое убеждение, будто в ней реализованы все мечты".
Всплеск московского "третьеримства" (после которого, как известно,
ничему не бывать) удивительно четко вошел в синхрон с
не менее финалистским бушизмом (America uber Alles). Конец истории, как оказалось, везде выглядит одинаково. Персонажи вроде
вчерашнего вице-президента Российско-Американского Университета, а ныне лидера
фракции "Родина", выглядят на этом фоне особенно успешными агентами
Матрицы.
Интересно, что Питер, откуда, кажется, перебрались в Москву почти все
чиновники, стал, напротив, производить впечатление Америки ранней. Той, которая
удивляла весь окружающий мир волей к небывалому историческому творчеству,
воплощая в реальность миф Нового Света.
Возникший на фоне боярской Москвы как утопический римейк европейских столиц, но превзойдя даже иные их оригиналы, в России он сразу стал
местом интенсивного культурного паломничества. Не случайно, что поэтический
Серебряный век и рок-н-ролльный Бронзовый осуществились в основном здесь.
Но эта миссия несовместима ни с какими
раз и навсегда заданными рамками. Поэтому старички, воздыхающие о былой
петербургской самобытности, торжествуют здесь лишь в периоды творческих
застоев. Культурный снобизм Петербургу противопоказан, он всякий раз превращает
его в мертвый музей и рождает иллюзию, будто живая современная культура
творится только в Москве.
Но всякий раз, когда в Питере возобновляется буйное цветение арт-манифестов и
парадоксальное взаимовлияние разных стилей, этот призрачный город вновь
становится воплощением творческой трансцендентности. В
которой каждый остается самим собой - от Миколы Клюева
до Саши Черного, от "Оле-Лукойе" до "Ленинграда".
Московский "формат" в действительности имеет куда более глубокую
природу, чем стандарты шоу-бизнеса. Каждая цивилизация зависит от своего
мистического полюса - хотя внешне может отрицать его существование. Этот полюс
может быть почти неразличим и даже сливаться со средой
(подобно средневековым розенкрейцерам, чьи уставы предписывали строгое
соответствие образу жизни тех обществ, среди которых они жили).
Главной интуицией московского «метафизического андеграунда» позднесоветских лет
был ужас пребывания на «дне» реальности. При этом вопроса о
том, почему «дно» разверзлось именно в Москве, и не возникало: раз весь мир -
ад, а поздний совок - его концентрат, то Москва - последний круг, и значит,
прорыв в «Иное» также может состояться именно здесь.
В перестроечные годы это "шизоидное подполье" вышло на поверхность
истории. Трансцендентные образы "Абсолютно Иного",
"Севера", "Бездны" напрочь сносили крышу у молодых адептов,
но – по-прежнему тотально обрушивались внутрь, не находя никакого
конструктивного выхода вовне, к реальному воплощению своего мифа. Именно этот
ступор порождал в московской творческой среде невероятное количество мрачных депресняков. А в самое последнее время эти темы
стали дозволенным факультативным приложением к официальной пустоте, больше
всего опасающейся нарушить свой сонный нефтяной кайф
"всякими утопиями".
Под этим кайфом и поныне тусуются интеллигенты,
воздыхающие о "небесной России", но в Россию реальную, за пределы
МКАД, выбирающиеся изредка и нехотя, как в небезопасный экзотический трип.
Переселение же туда кажется пределом безумия, добровольным изгнанием из рая.
Даже само понятие "жизни не в Москве" наполнено тревожным смыслом некоего
инобытия…
Однако в нынешней мистической Москве возник уже и другой полюс. И вовсе не из-за "питерского нашествия". Само это "нашествие" является лишь бледной материальной тенью важных духовных влияний. Пока последователи обоих полюсов пребывают в состоянии общих тусовок - но разница между ними постепенно становится все нагляднее.
Несмотря на тотальный постмодернистский карнавал (или как раз благодаря ему?) именно в Москве
наиболее контрастно проявляется вечное отличие творческих личностей от
охранителей статус-кво. Символически это выглядит как конфликт пирамидального и
сетевого сознания. Коллаборанты все еще карабкаются на пирамиды шоу-бизнеса. А
первопроходцы сетевых пространств творят собственные
миры.
Сетевая реальность открывает выход за пределы централистских стереотипов. Этот
опыт рискован - зато те, кто его осуществляет, воспринимаются в "остальной
России" совсем не как анекдотические "мааасквичи". Парадокс в
том, что в отличие от снобистского сброда настоящая
московская элита так себя не называет. Они просто существуют помимо Матрицы.
Таковы, к примеру, издатели "Ультра.Культуры",
выпускающие такие книги, как если бы они жили в свободной стране, утописты
"Транслаборатории" и хронисты "Необитаемого времени",
неофициальные религиоведы, историки и арт-экстремалы...
Они мало светятся в СМИ - но не
потому, что их не пускают, а скорее оттого, что мнения медиа-пирамид в сетевую
эпоху их уже не особо волнуют. Как закончил свою "Эпитафию (старой)
элите" Роман Багдасаров: "Поверьте на слово, скоро это совсем перестанет
будоражить".
Внешне создается такое
впечатление, будто вся живая творческая Москва вновь ушла в подполье, вернулась
эпоха "бесед на сонных кухнях". Но есть и существенное отличие - если
подпольщики тех лет сейчас усиленно рвутся во власть, то для новой элиты вся
нынешняя политика выглядит каким-то глухим абсурдом. Именно потому, что в ней
нет никакого исторического творчества.
Почему в Москву идет постоянный приток озабоченной лимиты, которая впоследствии и обрастает "чисто московскими комплексами", - вполне понятно. Но иные проницательные люди замечают, что уже вовсю идет и обратный процесс - новый "исход из Вавилона", подобный староверческому XVII века. И, как известно, черные дыры неизбежно испаряются...
«Невское время»,
17.07.2004
Компас и
полумесяц
На сайте www.kontrudar.ru относительно недавно появился новый метафизический трактат Гейдара Джемаля «Пророческая эсхатология и традиционная доктрина циклов», продолжающий линию, сформулированную философом в книге «Революция пророков». По отношению к подобным текстам, излагающим фундаментальные вопросы веры, никакая «критика» неуместна. Более того, если веру субъекта можно поколебать критикой, никаким субъектом он не является. Здесь возможна лишь экспозиция альтернативного взгляда.
Многих из тех, кто был причастен к позднесоветскому «метафизическому андеграунду», в свое время неслабо зацепил трактат «Ориентация — Север». Этот текст даже по форме был «пророческим» — говорят, что Джемаль его не писал, а лишь изрекал максимы, которые тут же фиксировали восторженные ученики. «Ориентация» действительно радикально будила духовные интуиции, а ее лаконичный, «телеграфный» стиль весьма ярко выделялся на фоне «официально-религиозных» нравоучений, или писаний иных занудно-многословных мистиков. Хотя в этом тексте иногда встречались определения из исламской теологии («посланник» и т.д.), в целом, он вовсе не производил впечатления чего-то специфически «исламского», в том числе и по причине совершенной свободы от арабской лексики. Возможно, в то время и сам Джемаль рассчитывал на появление нового, глобального, «авангардного» ислама, способного преодолеть свою «восточную экзотичность» в глазах европейцев. Но впоследствии он все же предпочел солидаризоваться с «реальным» исламом, возглавив Исламский комитет России. И с тех пор его тексты конфессионально прочитываются весьма однозначно…
Эта однозначность состоит в характерном для исламской
теологии уверенном утверждении неких принципиально непроверяемых «аксиом». Вот,
к примеру: «Ведь метафизик не может ставить знака равенства между потоком
феноменов, пусть даже неопределенном в своих границах,
и чистой бесконечностью, которая изначально пуста и неподвижна!»
Хотя представители куда более древней — индуистской традиции, метафизический опыт которой трудно умалить, поставили бы здесь если не знак равенства, то вопрос вместо восклицания. Циклическое мировоззрение динамично, и потому ему просто чужда эта «изначальная пустота и неподвижность». Да и какая вообще может быть «изначальность» у бесконечности?
Как и свойственно проповеднику авраамической традиции, полагающей, будто все сакральные откровения человечеству даны в ближневосточном регионе, Джемаль обрушивается на «эллинизм» — духовную и интеллектуальную базу европейской культуры:
«Парменид и эллинизированное мыслящее человечество вслед
за ним легко отмахиваются: «Нет, мол, небытия!». А как быть с молчанием —
небытием слова? Молчание есть реализация возможности непроявления речи. Оно
есть, или его нет?»
Но аналогично и тьму можно назвать «реализацией возможности
непроявления света». Однако у исламского метафизика эта сугубо негативная
сущность вдруг обретает черты не просто некоего потенциала, который может
пребывать и в «непроявленном состоянии» (как платоновские эйдосы), но —
вполне самостоятельной, оперативной и даже главенствующей реальности!
«Действительно нам дан знак о
инобытии в виде явной несоразмерности того, что нас окружает, уровню нашей
открытости в качестве перцепторов. Если сравнить нас в этом плане с зеркалами,
то мы обнаружим одно шокирующее своей очевидностью различие: зеркала
воспринимают абсолютно все, любой предмет, который только им не предъявишь;
все, кроме темноты. Отсутствие потока фотонов, отражающая поверхность зеркала
не регистрирует. А мы воспринимаем темноту, абсолютную тьму, мы ее переживаем
как фундаментальный зрительный опыт!»
Если принять эту условность «одушевленных зеркал», то для них отсутствие отражений, вероятно, также явилось бы «фундаментальным опытом» — в этой ситуации зеркало осознало бы свою шокирующую ненужность. Однако зеркала не трескаются от этого шока — их спасает любой случайный фотон. Так же, как и для человека «абсолютная тьма» невыносима: попав в это состояние, он настойчиво ищет — как вне, так и внутри — просвета, звука, прикосновения… И вряд ли идеализирует этот «фундаментальный опыт», который сводится к сплошной пустоте.
Буддистская нирвана, которую светские религиоведы
также порой соотносят с «пустотой», самими буддистами трактуется скорее в
позитивных категориях — как освобождение от преходящих иллюзий. Но это
освобождение вовсе не тождественно «абсолютной тьме» — тьмой (авидья —
буквально «невидение», «слепота») буддисты считают как раз растворение в этих
иллюзиях, принятие какой-то из них — в том числе и опыта смерти — за
«окончательную реальность». Тогда как в исламе, напротив, этот опыт
абсолютизируется — вплоть до тождества Бога и смерти. «В метафизическом
супра-персонализме Ислама смерть и истинная личность совершенно тождественны»,
— писал Джемаль в своей еще «самиздатовской» статье 1989 года «Ислам и Правая». И хотя сейчас
автор «Ориентации — Север» сотрудничает преимущественно с левыми, его
метафизическая цель вряд ли изменилась…
Потому «эллинская мудрость», расходящаяся с этой целью, отвергается им по-прежнему:
«Парменид решил свести людей до статуса механических
зеркал, а Аристотель это институционализировал, превратив невидимый мир в
абстрактные категории, прилагаемые опять-таки к миру видимому. Именно эти
абстракции стали на долгие века гарантом имманентной вечности мира. Для профанов. Потому что у «непрофанов» совсем другие отношения
с вечностью и временем».
В действительности здесь он сам «профанически» упрощает Парменида и Аристотеля. Тогда как первый вряд ли имел в виду «механические зеркала» — до такого уровня людей свел лишь Ленин своей «теорией отражения» (равно как и академик Павлов человеческую психику — к собачьим рефлексам). Аристотель же, напротив, существенно скорректировал платоновские абстракции, утвердив фундаментальную взаимосвязь «невидимого» с «видимым» — вместо их роковой разорванности в эйдетических теориях основателя Академии…
Лучшими последователями платоновского абстракционизма как раз и стали авраамические традиции, введшие категорию «Единого Бога» в качестве абсолютного и непостигаемого, отстраненного, но всевластного субъекта, — а также внушившие человеку непременный страх перед ним. Ислам, как исторически последняя из этих традиций, вобравшая в себя и иудейского Мусу, и христианского Ису, заостряет и абсолютизирует этот разрыв между «божественным» и «человеческим», отказывая человеку вообще в каком бы то ни было смысле жизни, помимо рабского ничтожества перед своим «Творцом»: «Я создал джиннов и людей только ради того, чтобы они поклонялись Мне» (Коран, 51:56). Невольно возникает образ огромной фабрики биороботов, которые движутся по конвейеру, и в финале сваливаются в какой-то ящик— как в пинкфлойдовской «Стене»…
В Ветхом Завете также есть показательная фраза, с которой Иегова обращается к народу Израиля: «И имени других богов не упоминайте; да не слышится оно из уст твоих» (Исход, 23:13). Но — с чего бы вдруг такое беспокойство, если он и вправду «Единый и единственный Бог»? Исламский же «символ веры» вообще сводится к отрицанию всего «иного»: «Нет бога, кроме Аллаха…»
Но этот «эксклюзивный» монотеизм роковым образом раздваивается, вынуждая относить все, его не признающее, или даже просто выходящее за его рамки, к инфернальной, «дьявольской» стороне бытия (1). В итоге, впитав в себя абстрактный платонизм, ислам предал проклятию породившую его эллинскую культуру. Так, Джемаль, перечисляя «имена Сатаны», ничтоже сумняшеся относит к ним и Аполлона, который у эллинов символизировал гиперборейское, северное происхождение их цивилизации. Означает ли это отказ Джемаля от духа и самого названия своей знаменитой книги — и переориентацию на Юг, в сторону Мекки, куда и молятся мусульмане? Или мы просто по-разному понимаем Север?..
Прослеживая разницу «языческих» и «авраамических» традиций, Ален де Бенуа замечает:
«Чтобы быть язычником, нет необходимости «верить» в
Юпитера или Вотана — что, впрочем, ничуть не нелепее, чем верить в Иегову.
Сегодняшнее язычество состоит не в возведении алтарей Аполлона или возрождении
культа Одина. Оно подразумевает отныне обретение того
«умственного инструментария», порождением которого является религия, того внутреннего
мира, к которому она отсылает, той формы восприятия мира, которую она
означает. Одним словом, оно подразумевает взгляд на богов как на «центры
ценностей», а на верования, предметом которых они являются, как на системы
ценностей: боги и верования уходят, но ценности остаются».
Однако, отрицая или «демонизируя» аполлонические ценности, ислам (и шире — авраамизм) дистанцируется от того внутреннего мира Европы, который всегда подспудно ощущал «северное притяжение». Метафизическим вектором европейской консервативной революции ХХ века, по существу, и была «Ориентация — Север»: новое обретение своих изначальных смыслов, полет Аполлона в Гиперборею. И хотя этот полет был сорван самими «нордистами», опустившими его на «слишком человеческий» уровень, в ключевые циклические моменты сакральная и реальная география совпадают…
Примечательно, что Джемаль, несмотря на свои безапелляционные утверждения «истин ислама», когда затрагивает тему исторических циклов, все-таки не может обойтись без данных индуистского «язычества». Вообще-то от этого «термина» уже пора бы отказаться — в особенности тем, кто чувствует собственную предрасположенность к этим ценностям. Зачем называть себя этим презрительным ярлыком, который авраамиты наклеили вообще на все мировые религии, кроме трех, появившихся на Ближнем Востоке? Хотя, если уж производить «язычество» от «языка», русский язык действительно велик и могуч — в нем уже появилось ответное остроумное прилагательное для поклонников абстрактного «Единобожия» — однобогие. Может быть, у нас вскоре появится новый Маркузе со своим «Однобогим человеком»? Потому что пропаганда этих абстрактных догматов и попытки сведения к ним всей реальности ныне становятся все громче. Вот как это звучит у Джемаля:
«Если взять в сумме все упоминания и намеки, рассеянные
по всему корпусу монотеистических писаний — от Корана до Торы, Евангелия и откровения Иоанна Богослова — то окажется, что монотеизм как
деятельная миссия обращается к людям с призывом сделать усилие и стать не одним
из бесчисленно многих, а действительно уникальным человечеством. Единственным,
которое значит. Тем, на котором все завершилось, в котором все реализовалось.
Монотеизм есть доктрина, формулирующая перед избранной частью человечества
задачу покончить с «дурной бесконечностью» циклов, сделать наш цикл последним!»
Иными словами, «после нас хоть потоп». Впрочем, эти попытки «узурпировать время» известны еще со времен римских императоров, учреждавших собственные «вечные» культы… Хотя гегелевская «дурная бесконечность» — это совсем не аналог ницшеанского «вечного возвращения», означающего бесконечное восхождение по сияющей спирали, но — бессмысленное повторение одного и того же цикла, замкнутый круг, или, если угодно, лента Мебиуса. «Дурную бесконечность» в действительности утвердили и продолжают однобогие авраамиты, со своим «годовым кругом богослужений», ничуть не отличающимся год от года. (А если отличаются — это «грех»! (2)) Но кому нужен этот «круг», если их главным доктринальным желанием, как они сами устами Джемаля проповедуют, является метафизический «прорыв» за пределы циклизма? И зачем им тогда скрупулезные подсчеты количества лет в «отрицаемых» циклах?
Верховный «гуру» традиционалистов Рене Генон (которого Джемаль читал, наверное, «не в этом цикле» (3)) парадоксальным образом опровергает сам себя, когда в одних работах рассуждает как жесткий исторический детерминист («современный мир» пребывает в «кризисе» и катится к «эсхатологическому финалу»), но в других, менее «критических» и более «метафизических», рассматривает человека как вневременного субъекта онтологии. Там совершенно неважно, на каком «циклическом этапе» этот субъект пребывает, поскольку сам ход циклов разворачивается не вне, но внутри него. Аналогичное «самоопровержение» можно найти и у Джемаля: в чем смысл воспеваемого им в «Ориентации» «субъективного духа», является ли он по-настоящему суверенным от «объективного бытия», если фатально подчинен всеобщей эсхатологической перспективе?
Однажды Джемаль сформулировал «абсолютное зло интеллектуальной этики ислама» — это тагут, «собственный архетип, спроецированный во множественность, претендующий на то, чтобы быть мерой вещей». Тогда создавалось впечатление, что сам он тяготеет скорее к той великой, но забытой эпохе, когда ислам в Европе представляли мыслители, поэты и ученые, сохранявшие посреди средневекового «варварства» духовные богатства европейской же античности. Однако впоследствии взгляды Джемаля претерпели существенную инверсию — и теперь он выступает на стороне растущей в Европе мусульманской диаспоры, утверждая, что по своей «революционности» она приходит на смену марксистскому пролетариату. Но такая «революция» есть не что иное, как абсолютное торжество тагута — миллионы арабских и турецких мигрантов легко вписываются в меркантильную цивилизацию ЕС, а их «исламский архетип» ревностно оберегается ее «политкорректными» законами и уже (случай с «датскими карикатурами») всерьез «претендует на то, чтобы быть мерой вещей»…
С крупными мыслителями случается такой парадокс — их «ранние» тексты порой звучат «вне времени», тогда как «поздние» снижаются до ограниченных рамок той или иной актуальной идеологии. В «Ориентации» Джемаль сформулировал вечный, но именно поэтому не замечаемый исторической суетой «принцип компаса»: «Идея севера противоположна идее центра». Действительно, всегда существует противоположность между «центростремительной» защитой статус-кво — и «центробежным» (если угодно — «эксцентричным») проектом будущего. Дрожащая стрелка компаса всегда выводит за пределы существующего порядка…
Нынешний «мировой центр» (структуры наподобие G8) преемствует «государственнические» и формально-юридические основы Римской империи, и оттого опасается «мирового ислама» — который ныне способен сыграть ту же роль, что и христианские «варвары» для древнего Рима. Однако христианство вовсе не разрушило Римскую империю, но лишь «переформатировало» ее, заложив основы средневековых монархий. И история просто повторилась… «Мировой север», способный вновь вдохнуть в Европу жизнь, просматривается сегодня вообще в выходе за пределы «римской схемы» и в новом открытии эллинских истоков европейской культуры и самосознания. Как известно, «Европой» изначально называлась территория обитания племен, охранявших Дельфийский оракул. А сама Эллада была сетью суверенных, но взаимосвязанных полисов. Да и не только Эллада — викинги называли Северную Русь Гардарикой, «страной городов». Это политическое (в изначальном смысле политики, от слова «полис» — город) устройство удивительно гармонирует с новейшими тенденциями «сетевого общества» и глокализации. «Новую античность» не следует представлять как некую «реставрацию прежней» — напротив, это выход в новый исторический цикл. Один из главных космических проектов NASA неслучайно назывался «Аполлон» — даже американцы, с сильными у них иудео-христианскими традициями, не нашли в их рамках более символически насыщенного имени…
«Только субъективная воля может чудесным образом трансформировать принципиальную дисгармонию реальности в фантастическое трансобъективное бытие… В огне вселенской весны сгорает кошмар объективного рока…» — эти максимы из «Ориентации — Север» напрочь отменяют позднейшую солидаризацию их автора с «объективными истинами» авраамических «священных писаний». Это, скорее, пророчество о северной трансполярной цивилизации, известной древним как Гиперборея. Ее новое открытие не имеет ничего общего с «прошлым» — напротив, оно все более подталкивается современными глобальными тенденциями. Но только сами эти тенденции еще ничего не откроют — здесь нужна именно субъективная воля тех, для кого нынешний миропорядок, несмотря на его виртуальную радужность, слишком тесен и тускл…
Вселенская весна приходит на смену и зеркальной иудейской звезде, и закатившемуся солнцу христианства, и ночному исламскому полумесяцу. Но верен ли финал «Ориентации»: «в небе севера отсутствует свет»? Пусть для кого-то так, но в небе нашего Севера — сполохи полярного сияния…
Примечания
1. Заметим, что у эллинов вовсе отсутствовало
авраамическое понятие «ада» как «геенны огненной», предназначенной для «вечных
мук» грешников. Царство Аида, которое кое-кто из героев все-таки умудрялся
покидать, включало не только мрачный Тартар, но и светлый Элизиум.
Однозначно-негативная концепция «ада» появляется в греческом языке лишь как
перевод иудейского термина «шеол».
2. В античности отсутствовало также и понятие некоего
предустановленного свыше, «первородного» греха, равно как само слово «ересь»,
ставшее в христианской Европе оправданием религиозных войн.
3. Иначе бы не «изобретал» названия его трудов: «Рене Генон в своей фундаментальной работе «Знаки времени и
космические законы». Интересно, какая работа Юлиуса Эволы кажется Джемалю
более фундаментальной: «Восстание против тигра» или «Оседлать современный мир»?
АПН, 14.7.2006
Консерваторы
пустоты
Когда Борис Межуев предложил поразмышлять на тему "Ницше и русский консерватизм", мне это напомнило оксюморон вроде "жареного льда". Ибо нет более антиконсервативного мыслителя, чем этот гениальный безумец, проповедник "переоценки всех ценностей"! В ходе дискуссии на АПН самое точное идейное определение Ницше, на мой взгляд, дал Вадим Нифонтов, назвав его "метафизическим анархистом, противостоящим всякой окостеневшей форме".
Иллюзия близости Ницше консерватизму возникает, вероятно, из-за его включенности в пантеон германской консервативной революции прошлого века. Но дело в том, что это была именно "революция", а не просто "консерватизм". Такое сочетание противоположностей означало не попытку нечто "законсервировать", но событие, принципиально иное по духу и масштабу — оборот в сонной бюргерской стране колеса "вечного возвращения". Когда авангардно взнузданное время перешло вдруг в руническую протоисторию, можно было вспомнить ницшеанское: "Мы, гиперборейцы…" Но в Третьем рейхе эта мистерия вскоре заглохла именно оттого, что консерватизм возобладал над революцией.
В дореволюционной России с Ницше иногда сравнивали Розанова
— своими идеями и стилем Василий Васильевич умел не менее
блистательно эпатировать "серьезных консерваторов". Хотя сам
консерватором был, конечно, изрядным. Но тогда было что
"консервировать". Определенная преемственность духовных, культурных
и даже бытовых традиций существовала веками. Постсоветский же
"русский консерватизм" являет собой откровенный симулякр. Он пытается
играть в "правизну" вековой давности, не понимая или
не желая видеть, насколько изменился мир.
Нынешний "русский консерватизм" обычно начинается
с православия — причем именно в обличье РПЦ МП. Хотя эта созданная
Сталиным структура имеет весьма спорное отношение к дореволюционной
церковной традиции. Сегодня же, когда "православными" вдруг объявила
себя тьма вчерашних коммунистов и комсомольцев, стало окончательно ясно,
что это просто новая форма для привычного им
"идеологического руководства". Вот в этом и состоит их
"консерватизм", а байки о "духовном возрождении"
на фоне всего происходящего в стране — это круче всякого
"сатанизма"! Инверсия, которую описал Ницше, в нынешней России
становится наглядной вопиюще: "Человечество преклоняется пред обратным
тому, в чем заключались исток, смысл, оправдание евангелия; в понятии
"церковь" человечество освятило все то, что преодолел
и превозмог "радостный вестник"… — напрасно искать более
грандиозную форму всемирно-исторической иронии".
Заметим, насколько эти "проевангельские" слова
противоречат расхожему ложному представлению
о Ницше как о принципиальном "антихристианине". Да, он написал эпохальную книгу именно с этим названием, но
проклинаемое в ней христианство — это именно внешний, социальный,
структурный феномен "церкви", с ее догматами и амбициями,
а не тайна "радостного вестника", которую оно, увы, утратило.
Хайдеггер неслучайно назвал Ницше "последним немецким философом,
искавшим Бога со страстью и болью". Ибо только так
и можно входить в эти сферы — но самоуверенная в своей
"правильности" поповская иерархия
не имеет к этому никакого отношения. Ален де Бенуа на этот счет
заметил: "Ницше не противопоставляет религии отсутствие религии.
Он противопоставляет подлинную религию, подлинное чувство священного
упадку религии в ограничивающей форме морали".
Уместно вновь вспомнить Розанова, который
также шокировал многих своей резкой критикой христианства. Его замечательный
афоризм: "Я еще не такой подлец, чтобы
думать о морали".
Как никакая другая религия христианство любит морализировать. И громко провозглашать себя "религией любви". Но при этом обычную человеческую любовь, не скованную структурой (опять "структурой"!) брака, оно считает "грехом". Но может быть, речь идет о некоей "более высокой" любви? Какую "любовь к ближнему" принесло христианство, нетрудно увидеть в европейской истории. Дохристианские цивилизации, конечно, часто воевали между собой, но практически никогда по религиозным причинам. Христианство же открыло многосотлетнюю эпоху именно религиозных войн. Католики и протестанты, никониане и староверы, вражда бесчисленных сект, наконец, самый близкий и ужасный пример — сербы и хорваты, фактически единый народ, устроивший жесточайшее взаимоистребление лишь по причине разных трактовок "священного писания". Да и сейчас в России "кроткие" христиане то и дело наезжают (иногда и физически) на неугодные им выставки, фильмы, книги… Кого же вы на самом деле любите, господа консерваторы христианства?
"Подлинной религией" в ницшеанском смысле является парадоксальный синтез трансцендентного аполлонизма и жизнелюбивого дионисийства. Это восстание новой античности против ветхого христианства. В современном мире это "вечное возвращение" все заметнее — хотя для кого-то это, конечно, "апокалипсис"…
Другой оплот нынешнего русского консерватизма — "самодержавие", понимаемое не обязательно в прежнем монархическом смысле, но непременно как подчеркнутое "государственничество".
Как бы оценил это Ницше? Вновь, в расхожих и ложных представлениях он рисуется как идеологический предтеча Третьего рейха. Поэтому будто бы он должен относиться к такому "патриотизму" с пониманием.
Борхес, критикуя эту нелепую "привязку" Ницше
к нацистскому государству, нашел у него примечательную цитату: "Мы
недостаточно тупы, чтобы вдохновляться принципом "Германия превыше
всего" или идеей Германской империи… "Германия превыше
всего" — нелепее девиза я не знаю. Какая Германия, — спрашиваю я
себя, — если никто не хочет, не представляет себе и не имеет
в виду ничего другого, кроме того, что уже было и есть? А это, само
по себе — всего лишь еще одно непомерно раздутое государство, еще одна
сделанная в истории глупость".
…И еще одна — непомерно раздутый (газом) централизм на фоне обезличенной пустоты целого континента. Что же может в этой ситуации быть тем самым Другим, "кроме того, что уже было и есть"? Один из лучших ницшеведов, автор книги "Ницше и философия" Жиль Делёз разработал позднее стратегию ризомы. Это специфическое строение корневой системы, характеризующееся отсутствием центрального, "стержневого" корня и состоящей из множества переплетающихся побегов, непредсказуемых в своем развитии.
Этот биологический феномен Делёз перенес в философию, в результате чего родилось то, что принято называть "постмодернизмом" — стратегия преодоления централистских структур, подавляющих "окраинные" смыслы. Эта философская стратегия впоследствии проявилась и в глобальной политике, обеспечив переход от национально-государственных пирамид к сетевым отношениям множества сообществ.
"Провинциальный" философ из Сильс-Марии глядел куда дальше, чем обитатели многоэтажных столичных муравейников, уверенные в незыблемости имперского статус-кво. Интересно было бы сопоставить Ницше с другим русским мыслителем — "коктебельским отшельником" Максимилианом Волошиным, в чьих стихах и статьях прорывается та же воля к "переоценке всех ценностей" и "вечному возвращению"…
Наконец, завершая деконструкцию уваровской схемы, подсознательно наличествующей в мировоззрении "русских консерваторов", обратим внимание на ее третий, социальный элемент — "народность". Рассмотрим его с точки зрения метафизической политологии. В работах Ницше встречается интересная дихотомия "активных" и "реактивных" сил. Если действия первых самостоятельны и не обусловлены какой-либо внешней причиной, то вторых наоборот — все поступки являют собой реакцию на внешний стимул. Эта реакция может быть самой разнообразной — от безоговорочного подчинения некоторой внешней силе до отчаянной борьбы с нею, — реактивная, пассивная суть действия от этого не меняется. Ибо сама направленность этого действия задается извне. Нетрудно догадаться, к каким силам принадлежит большинство нынешних "русских консерваторов", куда более озабоченных "борьбой с врагами", чем собственным историческим творчеством.
Они могут пламенно проклинать Америку, ислам, путинский
режим и т.д., но на вопрос: "А сами-то чего хотите?" обычно
раздается лишь звенящая пустота — или банальности вроде построения того же
самого "национального государства", только "хорошего"… Но
можно отметить и одну любопытную ценностную инверсию, произошедшую с той
частью "русских консерваторов", к которой в начале 1990-х
принадлежал и автор этих строк. Мы начинали действительно как
"реактивные силы", считая себя "духовной оппозицией". Но
впоследствии произошла "переоценка ценностей" — и переход от
"консерватизма" к авангардно-освободительным проектам, прежде
всего культурным, с которых и начинается всякая новая цивилизация. Ницше
неслучайно считал оперы Вагнера куда более важными для будущего, чем
всевозможные "идеологии", и однажды даже изрек фразу,
предвосхитившую весь меломанский ХХ век: "Меня раздражает все, что
нельзя выразить музыкой".
Но и наши оппоненты тех лет пережили собственную "переоценку ценностей". Тогда они называли себя "демократами", а нас — "красно-коричневыми", но в последние годы принялись вдруг учить всех "патриотизму" и "консерватизму". Что за этим стоит, скажи, Заратустра?..
АПН, 16.3.2006
По ту сторону
«Великой Пародии»
Ровно 10 лет назад, в мае 1997 года я поставил последнюю точку в прорывавшемся как жгучая интуиция, не до конца понятном и мне самому сочинении «ИNВЕРСИЯ». Хотя тогда, впервые искушенный Интернетом, предполагал сделать эту книгу «вечно продолжающейся», постоянно внося в ее электронную версию какие-то дополнения и уточнения… Ее тематика казалась мне вопиюще актуальной, и меня совершенно не заботило, что ее тогда хоть сколько-нибудь понимали лишь единицы… Правда, затем меня все более «уводило» в иные контексты, и постепенно я переставал соотносить окружающую реальность с моделью, изложенной в этой книге. Это не значит, что сама модель оказалась неверна — просто она оставалась действующей лишь для тех, кто еще жил в мире «традиционализма».
Сегодня, когда за «традиционализм» принимаются разные сорта и степени «фофудьеносности» (что, кстати, и было предметом анализа «ИNВЕРСИИ») уже как-то трудно поверить, что еще в начале 1990-х под этим термином понимались сугубо интеллектуальные, метафизические исследования. А внешне мы были абсолютно светскими людьми — и решительно никому не могло прийти в голову, и в первую очередь самому Александру Дугину, что через несколько лет он отрастит старообрядческую бороду… Тогда же он еще оставался блистательным и непредсказуемым эрудитом, лидером духовного андеграунда, для которого все рамки официальной «поверхности» были оскорбительно мелки…
Ранняя «Арктогея» завораживала уставших от банальностей «детей перестройки» настолько фундаментальным объяснением нашей эпохи, что и не снилось противоборствовавшим в те годы «демократам» и «коммунистам». «Православные консерваторы» тогда только-только появлялись, но отношения с ними складывались самые забавные. Они единственные вроде бы ухватывали метафизическую тематику, но при ее углублении, выводящем за пределы привычных форм, немедленно тормозили и подозревали собеседников в «масонстве» (более страшного «греха» они не знали)…
Фундаментальность «Арктогеи» зиждилась на текстах Рене Генона, Юлиуса Эволы и вообще всего практически незнакомого в России европейского интеллектуального направления, известного там как «метафизический традиционализм». В Европе, заметим, он также стоял особняком от «официальных религий» — именно потому, что оперировал эзотерическими пластами самых разных мировых традиций и реконструировал на их основе совершенно особое мировоззрение. Оно создавало панорамную и вполне логичную картину изначального, сакрального мира, от которого ушла «современная профаническая цивилизация».
Известная фраза Луи Повельса: «фашизм — это генонизм плюс танковые дивизии» показывает возможный результат такого интеллектуального опыта, хотя, конечно, она истинна, как и всякое утрирование.
Во-первых, сам Генон к моменту Второй мировой войны давно уже покинул Европу, предпочтя сан каирского шейха-отшельника. Да и вообще, судя по его текстам, текущей политикой он никогда не интересовался — но впрочем, однажды разругал немецких нацистов за «искажение смысла свастики».
А, во-вторых, в самой Германии 1930-х годов к этому интеллектуальному направлению относились скептически и подозрительно. Юлиус Эвола, прочитавший там несколько лекций, был выслан обратно в Италию (впрочем, и с Муссолини он общего языка так и не нашел). А руководитель института «Анненербе» Герман Вирт, чьи реконструкции древнеевропейской мифологии во многом совпадали с геноновскими, но расходились с официальной идеологией Рейха, в конце 1930-х был смещен со своего поста и отдан под надзор гестапо…
Тексты Генона я впервые прочитал еще до знакомства с Дугиным. В 4 номере «Вопросов философии» за 1991 год некоторые главы из его трудов, со своим объемным предисловием, опубликовал поэт и переводчик Юрий Стефанов. Я тогда писал дипломную работу по Розанову (эта статья была создана в развитие ее темы), и геноновская логика меня неслабо «зацепила». Случилось некое «стереовосприятие» — подобно тому, как в розановские тексты порою «погружаешься с головой», и они начинают звучать словно бы «изнутри» тебя самого, напрочь стирая авторские границы, тот же опыт я ощутил и читая Генона. Он четко формулировал те идеи, которые тогда бродили во мне лишь как смутные догадки... В принципе, с такого «прозревания» и начинается всякая инициация. И позднее, когда я прочитал «Кризис современного мира» в дугинском переводе, и «Царство количества и знаки времени» (на французском, не искаженное тогда еще безобразным русским переводом поклонников «Агни-йоги»), в ранней «Арктогее» царил удивительный консенсус по самым фундаментальным вопросам, в спорах о которых «академические ученые» веками ломают копья. Мы же понимали друг друга с полуслова…
Однако во всем геноновском наследии меня наиболее заинтересовал едва ли не самый таинственный его аспект, связанный с понятием «контр-традиции». Согласно Генону, конец всякого исторического цикла формально напоминает его начало, но это лишь «Великая Пародия» на него, лишенная исходного духовного импульса. Это вполне согласуется и с христианской эсхатологией, согласно которой Антихрист — это не какой-то «черт с рогами», напротив, он максимально внешне подражает Христу. Подобный взгляд легко находил себе подтверждение и в окружающей реальности тех лет, когда «коммунисты», еще вчера отрицавшие «религию», и «демократы», еще вчера отрицавшие «патриотизм», теперь вдруг хором заголосили о «возрождении России» и наперегонки бросились креститься…
С позиций геноновских идей этот процесс выглядел ярким знаком «контр-традиции». Но множество «традиционалистов» предпочитало не обращать на это внимания или даже радовалось этому «возвращению к корням». И продолжало клеймить уже издохший атеизм… Во введении к «ИNВЕРСИИ» я обращал внимание именно на это:
«Предпочитая сегодня критиковать все с очевидностью
«антитрадиционное», можно в лучшем случае «не заметить» того, что ныне
осуществляется уже не просто «разрушение» Традиции, а спекулятивная и
редуцированная реставрация множества ее внешних атрибутов, и — по-прежнему
приветствуя «любое обращение к Традиции» — есть все шансы оказаться невольными
проводниками этого процесса!»
Интерес к этой теме постепенно дистанцировал меня от «Арктогеи», которая в те годы ударилась в радикальную «консервативно-революционную» политику. Мне же политика казалась лишь одним из дальних и внешних проявлений этой метафизической парадигмы. Я поставил себе задачу исследовать ее в максимально полном объеме — в контексте эзотеризма, мифологии, истории… Подучив языки, года два штудировал в Иностранке писания европейских «традиционалистов» (коих там оказалось на удивление много, и вовсе не в «спецхране»). На базе этого интереса одно время сблизился с кругом авторов журнала «Волшебная гора», но вскоре увидел, что их восприятие «традиционализма» по стилю ничем не отличается от советского поклонения «марксизму-ленинизму». Если «Арктогея» еще пускалась в какие-то рискованные эксперименты, то здесь заседали занудные буквоеды. А для меня Традиция означала не какую-то неприкосновенную догму прошлого, но живой и вечно обновляющийся творческий дух. «Серию взрывов отвязности», — как выразился мой друг Сергей Калугин.
В середине 1990-х мы с друзьями начали издавать журнал «ИNАЧЕ», прослеживая точки соприкосновения метафизики и современного искусства. В искусстве я увидел «авангард метафизического пути» — и впоследствии посвятил ему специальную главу в книге (хотя сегодня мне и самому смешно перечитывать некоторые свои «серьезные» пассажи тех лет). Вообще, в те годы самые серьезные вещи порою выглядели невероятно смешно (и наоборот). А «Великую Пародию» в принципе невозможно понять, сохраняя чрезмерную серьезность. И постмодерн создал пространство и инструменты для адекватного ее понимания. Хотя «постмодернистским» тогда стало далеко не только искусство, но вообще вся реальность. Постмодерн — это не какой-то «стиль», но само состояние мира (прав Лиотар). И в этом состоянии может быть единственный альтернативный выбор — отказ от постоянно навязываемого «выбора», особенно в сфере духа, поскольку симулякрам свойственно взаимоотражение… Мне нравилась тогда песня «Агаты Кристи»:
По небу дьяволы летят
В канаве ангелы ползут
И те и эти говорят
Ты нам не враг ты нам не друг
Ни там ни тут
Правда, вскоре эта группа объявила себя «православной» и таких «ересей» себе уже не дозволяла… Шоу-бизнес на рубеже веков вообще был наиболее интересен тем, что он как зеркало отразил (а во многом и сам наводил) нарастающее «поправение» общества. Если в эпоху «перестройки» группа «Любэ» обстебывала (иногда даже остроумно) советские милитаристские комплексы, то сегодня она превратилась во вполне официальную и серьезную военно-патриотическую группу. Некогда «демонический» рокер Кинчев, возгласив: «Мы православные-йе!», возит теперь в качестве реквизита дьякона Кураева, который перед каждым концертом «изгоняет бесов» из зала. А недавно Костя и вовсе совершил «подвиг веры», попытавшись сдать своих юных дочерей в монастырь, сделав их «невестами Божьими» (девчонки, правда, оказались живее и умнее, и убежали из-под такого «венца»).
Имя деятелям шоу-бизнеса, которые стали вдруг «православными патриотами», уже легион. Это и бывший «музобоз» Демидов, и бывший пижон Добров, бывший комик Охлобыстин вообще обрядился в рясу. Недавно, после очередного конкурса Евровидения, диджей с очень русским именем «Стиллавин» обрушился с яростной «патриотической» истерикой на скоморошеский номер, в котором ему лишь послышалось «Russia goodbye»! Невозможно представить, какой казни он потребовал бы для одного поэта позапрошлого века, который открытым текстом прощался с «немытой Россией»…
Очевидно, что мы имеем дело не с частным «обращением» к православию и патриотизму, но с массовой пропагандистской кампанией, весьма влиятельной, учитывая значимость шоу-бизнеса в «обществе спектакля». «В этом мотиве есть какая-то фальшь / Но где найти тех, кто услышат ее?…» — наверняка спел бы Цой, если б остался жив…
Возглавляет эту «Великую Пародию» целая генерация бывших комсомольских секретарей, у которых с тех пор изменились лишь какие-то внешние атрибуты (умение держать хоругви вместо переходящего красного знамени), а сущность осталась прежней: поклонение «единственно верному учению» и обвинения всех, его не разделяющих, в «антипатриотизме».
Нетрудно проследить характерную эволюцию вообще всей так наз. «российской элиты» (как она полюбила себя называть). В 1980-е они были преимущественно коммунистами или комсомольцами, в 1990-е — либералами, в 2000-е же — все как на подбор стали называть себя «патриотами», «консерваторами» и даже «традиционалистами». Те же, кто не вписывался в этот алгоритм, подвергались жесточайшей обструкции. Так, в начале 1990-х эта «элита» лепила на оппозицию ярлык «красно-коричневых». Сейчас та же самая «элита» клеймит несогласных как «оранжистов». Посмотрите, например, на бывшего редактора ультра-либеральной газеты «Сегодня», а ныне «любимого комментатора Путина», однако…
«Гигантская обезьяна, забравшаяся на склад исторического реквизита всех времен и народов. Большая обезьяна, бесхозная и, главное, — не жилец... Не зная, что делать, она лихорадочно завладевает все новыми значками, магически полагая, что сумма обозначений реального когда-то пересилит гложущую пустоту, придав небывальщине статус вещи», — совершенно справедливо писал о государстве РФ в сборнике «Иное» Глеб Павловский. Но затем, правда, сам стал главным дрессировщиком этой обезьяны, и даже «Дарвином» при ней…
Когда я читал друзьям главу «Эксперимент «Возрождение», они воспринимали ее как антиутопическую фантазию. То, что «прозападные либералы» постепенно превратятся в «антизападных патриотов», казалось невероятным. Теперь, когда православие де-факто стало государственной религией, а Проханов с Чубайсом любезно обмениваются вариантами будущей империи, чувствуешь себя каким-то мрачным пророком… Конечно, все эти «имперские» декорации возводятся лишь для того, чтобы отвлечь внимание «патриотичных» профанов от сырьевого бизнеса «элиты». Эти декорации пиаровски более «эффективны» (любимое путинское словечко), чем «чистый» либерализм 1990-х. Но все же не будем по-марксистски сводить всю реальность к одной экономике. В этом процессе вполне отражается и метафизика той самой «контр-традиции», о которой писал Генон…
Сегодня российское массовое сознание все глубже втягивается в реставрационистские идеалы. Это уже не только ностальгия по СССР или идеализация дореволюционной монархии, но и совершенно серьезное создание «опричных» партий… Однако история, если ее понимать действительно традиционно, т.е. циклически, не знает никаких буквальных реставраций. Точнее, всякая реставрация является подделкой. По существу, такой подделкой под царскую Россию (с некоторыми элементами советизма, вроде гимна и «культа победы») является и нынешняя «вертикальная» РФ. Это нелепое государство пытается выдать себя за «ту» Россию, с ее религиозностью и имперскостью, но одновременно сохранить и статус «правопреемницы СССР», с его интернационализмом и прогрессизмом, не понимая, что это взаимоисключающие вещи. Коммунистическая эпоха имела принципиально иной смысл и логику, чем дореволюционная Россия, и поэтому нынешние попытки просто игнорировать этот исторический взрыв, делая вид, будто православная и имперская традиция продолжается, неизбежно приводят лишь к пародии на нее.
Мавзолей здесь крайне символичен. Неслучайны то и дело обостряющиеся призывы экзальтированных визионеров срыть это «сатанинское капище»… Да только это не поможет. Сегодня сама эта Россия № 2 (если «первой» считать дореволюционную) напоминает бальзамированный труп. Показательно, что здесь давно уже нет никаких масштабных футурологических проектов — или они объявляются несбыточными утопиями. И в отличие от других стран здесь больше всего боятся «распада». Но распадается только мертвое…
Консерваторы очень любят говорить о «тысячелетней истории России», хотя на деле ориентируются лишь на последние 5-6 веков, когда было создано и идеологически оформлено централизованное государство. Идеология сохранения этого государства становится самоценной, что придает ему черты некоей сакральной «матрицы» русской истории, ее «окончательной версии». Но подобный культ прошлого способен породить лишь антиутопию. Ее уже увидел Владимир Сорокин — а я в рецензии на его повесть заметил, что в отличие от других произведений этого автора, «День опричника» неслучайно показался многим «пугающе реальным». Да, метафизика — это не шутки, даже метафизика «Великой Пародии»… Впрочем, гораздо более проницательной была поэтическая рецензия Алины Витухновской:
«Нынче власть, обретающая новую
сакральность, уже почти божественна, идеально непорочна. Она
возбуждает зыбкое чувствование, невиданное раньше. Особое духовное переживание
— помесь меж чистейшей ангелической сексуальностью и суровой старообрядческой
религиозностью.
Новая русская тоталитарность, преодолев и переварив
практику и эстетику сталинского насилия…, обнаружилась вдруг в ином — в
позолоченных куполах, что словно набухшие, перезревшие насилием груди
боярыни-государыни, да в звонком колокольном, разухабистом,
богатырском рабстве.
Рабство это с остервенелым каким-то извращённым
достоинством расцвело в народе, без стыда, без унижения. Рабство это будто
первооснова народная, глубинная его суть. Этакое
хохломское лоховство… Православие грозное, беспощадное. В нём триединство
христианское обнаруживается тремя ликами иконными. Но лики эти — маски, что
надеты на морды Змея Горыныча Трёхглавого. А из пастей
его гнилостно шизоидное изрыгается: Православие, Самодержавие, Народность. И
радуга-дугина над душною родиной блёкло-трёхцветная,
как имперский триколор. И скоро радуга эта как петля затянется. А пока её чтят,
словно чудо, словно откровение. Ибо любо теперь всё имперское. Так любо, как
мещанам мещанское, как бедным, да безвкусным цепи
золотые, да коронки блестящие, как пролетарской падали понты чекистские. И всё
вокруг — безвкусица, всё фальшь позолоченная, всё ложь псевдорусская».
«ИNВЕРСИЯ» фактически и была посвящена разоблачению «псевдорусской лжи», да и вообще — анализу причин этого «псевдо-»… Но в какой-то момент это мне наскучило. Потому что так можно было окончательно увязнуть в «реактивном» отрицании — вместо «активного» утверждения (которое завещал Ницше). Я предпочел оставить это поле растущим в числе фофудьеносцам, для которых «борьба с Антихристом» оказалась важнее веры в Христа…
Но в рамках христианской истории одно без другого немыслимо. Этим ее цикл замыкается и исчерпывается. Неслучайно ортодоксальные христиане так заворожены «Концом Света». Но те, кому снятся «сны о чем-то большем», с неизбежностью выходят за его пределы… Для этого, кстати, совсем не надо становиться «антихристианином» — ибо всякое «анти-» накрепко привязано к тому, что оно отрицает. Надо просто открывать и творить свой, новый мир, с интересом вглядываясь в истоки прежнего (поскольку начала всех миров похожи), но не пытаясь что-либо буквально «реставрировать» — поскольку именно так и создаются все пародии…
Интересно, что основные отзывы на «ИNВЕРСИЮ» пошли лишь лет через 5 после ее выхода. На вторую мою книгу — «RUТОПИЮ» — через год-другой. Может быть третья, не вышедшая еще пока, книга о Новой Античности попадет в синхрон с публикой? Обгонять время — не самый радостный опыт. На самом деле, это тоска по настоящему…
АПН, 18.5.2007
Гражданин Новгородской
республики
Интервью газете «НГ-Exlibris»
Впервые Вадим Штепа попал в наше поле зрения в
1998 году благодаря своей яркой и многообещающей книге «ИNверсия».
К нашему удивлению, в последующие пять лет никакой информации о молодом и
перспективном авторе не поступало. Сам Штепа утверждает, что провел эти годы в
путешествиях по Финляндии, Великобритании, Греции, Югославии, Болгарии и другим
странам. Сравнительно недавно философ вновь заявил о себе как об оригинальном
мыслителе и публицисте и, кроме того, приобрел широкую известность как один из
наиболее активных пропагандистов «Культа Крокодила».
– Вадим Владимирович, как вы относитесь к современной русской философии?
– Философия сегодня – это, на мой взгляд, междисциплинарное интеллектуальное поле. Творческий подход к философии (а собственно, это и есть сама философия – любовь к мудрости) легко пересекает множество границ и сочетает множество дискурсов – метафизических, психологических, социологических, литературных, музыкальных, игровых, медийных. Единственное, что противопоказано современной философии – это быть скучной. В этом отношении мы, видимо, вновь приближаемся к Античности, где философия творилась на дионисийских симпосиях в платоновской Академии или в импровизациях шоумена Диогена. Советские философские факультеты, буквоедски пережевывающие «измы» прошлых эпох, занудствующие в своих догмах и раздающие за это ученые степени, давно пора закрыть. Ницше, к примеру, не имел никаких философских степеней – но его влияние на живую европейскую мысль трудно переоценить.
– Кто из современных русских философов вызывает у вас интерес?
– Мне наиболее интересны новые интеллектуальные проекты личности и общества. Однако не самоценно «авторские» или настаивающие на соответствии неким общим «вечным истинам», но улавливающие и расшифровывающие тенденции мирового развития. Их авторы (точнее, визионеры) должны обладать мощной пророческой интуицией. На данный момент из русских мыслителей я бы назвал автора концепта «виртуализации общества» Дмитрия Иванова и теоретика «постэкономического класса» Владислава Иноземцева. Впрочем, они лишь по-своему, на местном материале, развивают взгляды, изложенные у Жана Бодрийара, Дэниела Белла, Ричарда Флориды и т.д. Этим и создается их специфическая «локальная уникальность», которая при достаточном углублении в тему вполне может стать основой и новых «глобальных обобщений». Ведь глобальное и локальное на самом деле ничуть не противоречат друг другу – но все с большей очевидностью работают в «диалектической паре». Роланд Робертсон определяет этот процесс точным неологизмом «глокализация». У нас, к сожалению, пока нет адекватного русского осмысления этой темы – но мы с коллегами в последнее время преимущественно работаем именно над этим. Кстати, должен упомянуть имена своих друзей и соавторов по журналу «ИNАЧЕ» – Сергея Корнева (автора доктрины «постмодерн-фундаментализма») и Алексея Иваненко, которого называют «богословом-постмодернистом». Хотя в своих работах они уже «явочным порядком» перешагнули ту грань, которую Михаил Эпштейн обозначает как отличие «пост» от «прото». Нас сегодня действительно гораздо более интересует не отталкивание от каких-то прежних реальностей с навешиванием им приставки «пост», но вдумчивое исследование той протоглобальной и протовиртуальной цивилизации, которая ныне все более ощутима. Кстати, и веер «новых гуманитарных наук» самого Эпштейна также становится адекватней меняющемуся миру, чем принятые пока еще в академических институтах дисциплинарные рамки вековой давности. Одно наше важное отличие от эпштейновской футурологии: если он рассматривает будущее гуманитарных наук в модусе некоей «как бы возможности», то мы полагаем, что современная философия возможна лишь как вполне прагматический проект. Будущего надо не «дожидаться», но быть его субъектами, творить его!
– Продолжаете ли вы считать себя традиционалистом?
– Рене Генон в свое время утверждал: «В традиционных цивилизациях в основе всего лежит интеллектуальная интуиция». Так что если моя интуиция уже вышла за рамки самого генонизма, то я предпочитаю следовать за ней. Генон мне друг, но истина дороже… Более конкретно: за последние годы во мне произошла существенная переоценка ценностей – интерес к авраамическим религиям, которые неизбежно подвигают к «интегральному традиционализму» с его неизбывным пассеизмом, консерватизмом, апокалиптикой и т.д., сменился вдруг ясным открытием того, что я называю «Новая Античность». Это не какая-то формальная реставрация прежней Античности, но именно открытие «нового цикла», попытка прорастить в актуальной, «постсовременной» реальности затоптанные семена исконной европейской культуры. (Напомню, что «Европой» изначально называлась территория, окружавшая Дельфийский оракул.) Конечно, авраамические «традиционалисты» могут сколь угодно называть это «богоотступничеством», ругать «сатанинским нью-эйджем» и т.п., но им самим остается лишь бесконечная взаимная грызня за правильное понимание «священных писаний» и безнадежная вера в конец света…
– Сохранили ли вы пиетет в отношении наследия Рене Генона, Юлиуса Эволы и других?
– Особого пиетета у меня к ним не было никогда, «сакральные титулы» раздавали им другие. В начале 1990-х, когда я увлекался Василием Розановым, меня прежде всего восхищало в нем то редкое свойство философа, когда многие его слова прочитываются словно свои. Не просто мысли, идеи – но и настроения, формулировки. «Крайность растворения», как это однажды назвал Дмитрий Галковский. Видимо, она и доказывает неслучайность интеллектуальных интуиций, их несводимость к индивидуальному… Затем, когда я познакомился с текстами Генона и Эволы, тот же феномен заметил и над ними. Фундаментальная логика их рассуждений и их специфическая ирония были мне одно время очень близки. Правда, сегодня я немного жалею тех, кто завис на стадии этой «виртуальной инициации».
– Что вы можете сказать о книге Гейдара Джемаля «Ориентация – Север»?
– «Западно-Восточная» интеллектуальная оппозиция возникла в эпоху модерна, но сейчас уже полностью себя исчерпала. На Дальнем Востоке люди мыслят не менее прогрессистски и технократично, чем на Западе, где и возникла эта система ценностей. У Генона, который упорно противопоставлял «традиционный Восток» – «антитрадиционному Западу», думаю, сегодня голова бы пошла кругом. Кстати, сами эти понятия «Запад» и «Восток» очень относительны, потому что на Земле не существует западного и восточного полюсов. Чукотка, к примеру, это Запад по отношению к Аляске. И я надеюсь, что в наступившем веке эта условная граница между ними окончательно сотрется – возведением трансконтинентального моста, который будет символизировать возникновение цивилизации Глобального Севера. «Ориентация – Север», конечно, гениальная книга, компендиум бесподобных интуиций, еще ожидающих своего воплощения в ходе «вселенской весны»... Но парадокс в том, что сам ее автор выбирает сегодня символический Юг, призывая своих последователей молиться в сторону Мекки. На мой взгляд, различие философии Глобального Севера и Глобального Юга состоит в ориентации первой на креативные, проективные, часто игровые категории, тогда как вторая извечно поклоняется некоей «раз и навсегда данной истине». Говоря на компьютерном сленге, это различие изобретателей «софта» и сборщиков «харда».
– Кто сейчас является для вас источником интеллектуального вдохновения?
– Надеюсь, что богиня мудрости Афина. Тогда во мне побеждает Аполлон. Или музы. Тогда – Дионис…
– Какое отношение имеет зоометафора крокодила к примордиальной традиции? Не является ли интернетовский «Культ Крокодила» инверсионным мифом?
– Я согласен с прозрением моего давнего друга, поэта Алексея Широпаева: Ящер (Крокодил) – это «примордиальный северный культ наших вольных предков». Кстати, нелишне вспомнить, чье изображение украшало варяжские драккары... И если сегодня этот культ пробуждается в игровом, молодежном, постполитическом варианте, то это вовсе не инверсия, а именно его актуализация. Традиция вечна – но ее внешние формы постоянно меняются. «Инверсионным мифом» ныне можно назвать скорее христианскую и исламскую (одним словом, хрисламскую) «фофудью». Это носители последней принимают за традицию беспробудный консерватизм и формальную реставрацию прошлого.
– Как вы относитесь к сексуальной магии?
– Секс сам по себе является магией.
– А к поискам русского философского камня?
– Более интересным и насущным мне представляется как раз обратный алхимический процесс – растворить русскую философскую «окаменелость», замшелую в своем «третьеримском» пафосе. Эта «окаменелость», если угодно, и есть инверсионная, амальгамическая подделка философского камня. Неслучайно, что в «Третьем Риме», как и в «первом», настоящих философов – тех, кто меняет мир, – толком и не было. Они все остались в эллинской «Гиперборее» – а римско-имперская, централистская, универсалистская парадигма умеет лишь оправдывать статус-кво и увековечивать его… Особенно показателен здесь Константин Леонтьев, который идеализировал византийский унитаризм, но почему-то видел в нем «цветущую сложность». Тогда как «цветущая сложность» наступает лишь в постимперский период: Европа, к примеру, стала многообразным континентом лишь с крушением Римской империи. То же по циклической логике ожидает и «Третий Рим»… И лишь с рассыпанием этого булыжника может быть обретен философский камень – как микропроцессоры создаются из кремниевых песчинок…
– Вы не хотели бы что-то добавить к набору историософских доктрин: «Москва – Третий Рим» (Филофей), «Москва – Третий Сарай» (Александр Дугин), «Москва – Третий Карфаген» (Алексей Нилогов)?
– Как символический гражданин Новгородской республики, я не хотел бы вмешиваться в региональную самоидентификацию москвичей.
– Какие ваши издательские и творческие планы?
– Недавно питерское издательство «Нестор-История» предложило мне стать составителем футурологического сборника под рабочим названием «Русское будущее». Мне удалось привлечь довольно разных, но весьма интересных авторов из разных стран и регионов – и сборник, надеюсь, выйдет в ближайшие месяцы. Также сейчас готовлю к печати свою новую (но, честно говоря, не совсем пока понятную мне и самому) книгу с подзаголовком «Введение в Новую Античность».
– Могли бы вы сказать свое философское кредо?
– Воплощать утопии. Напомню девиз, вынесенный на обложку моей книги «RUтопия»: «Если утопии не сбываются – то сбываются антиутопии». Расшифровка: утопии требуют творческих, волевых субъектов – и если таковых не находится, то антиутопии сбываются как бы самопроизвольно и «объективно», под влиянием исторической инерции.
Беседовали Михаил
Бойко и Алексей Нилогов
«НГ-Exlibris», 01.11.2007
К воскрешению
времени
Знаменательно, что «будущее» в русском языке — того же корня, что «бытие», тогда как прошлое и настоящее образованы от совсем других языковых представлений: «проходить» и «стоять».
М. Эпштейн. Хроноцид. Пролог к воскрешению времени
Философ и культуролог Михаил Эпштейн — личность довольно загадочная. Он практически не «светится» в текущей политике и почти ее не комментирует, пребывая в этаком бахтинском «большом времени». Что, по-видимому, и позволяет ему стремительно опережать эту «текущую политику». Сегодня очень актуален, к примеру, его манифест русского регионализма, появившийся еще в 1990 году, когда его не поняли ни «демократы», ни «патриоты»…
ПРОРОК «ПРОТО-ЭПОХИ»
Объемистая, более чем 800-страничная книга Эпштейна «Знак пробела. О будущем гуманитарных наук« вышла в 2004 году.
Если бы интеллектуальная ситуация в России была нормальной, этот «талмуд» давно бы уже оброс ворохом рецензий и даже сам, в свою очередь, породил бы книжные волны, развивающие сконцентрированные там идеи. Но видимо Эпштейн вновь настолько радикально опередил гуманитарный «мейнстрим», что у его представителей просто не созрел еще понятийный аппарат, чтобы адекватно оценить эту книгу. Да в общем-то этому посодействовал и сам автор, введя такое множество новых терминов, которые критики оказались не в силах «вместить»…
Сегодня, через три года после выхода, эта книга по-прежнему воспринимается как «гостья из будущего».
Такому восприятию во многом способствует пассеистский уклон общественного сознания, все более нарастающий в последние годы. Достаточно вспомнить, в честь какого события назначен нынешний главный национальный праздник, призванный «заменить» день октябрьской революции. Эта революция, как бы к ней ни относиться, все-таки звала строить будущее. А сегодня, напротив, модно вспоминать о прошлом и пытаться нечто оттуда «возрождать»…
Книга Эпштейна идет резко вразрез с подобными настроениями. Она адресуется довольно узкой ныне группе интеллектуалов (тираж — всего 2000 экз.), которая не только не прельстилась этой модой на прошлое, но и пытается в российских условиях утверждать волю к неизведанному будущему.
При этом ее автор решительно расходится и с теми, кто выдает за это «будущее» свои «постмодернистские» экзерсисы. Лепя всему на свете приставку «пост-» (посткультура, постистория, постчеловечество и т.п.), они вовсе не дистанцируются от прошлого, как порой сами полагают, но напротив — только придают ему второе дыхание. А с другой стороны — общество, затянутое в воронку археофилии, наблюдая этот бег по кругу, только уверяется в том, что в будущем «ничего хорошего быть не может», раз от его лица вещают «эти надоевшие постмодернисты»…
Настоящие же носители футуристической воли смотрят на «эпоху постмодерна» не из прошлого, а именно из будущего, распознавая ее саму как унылую архаику. Во многом им помогает отчетливо технократическое мышление — а технократия совсем не противоречит гуманитарным наукам. Эпштейн напоминает эллинскую этимологию корня «техне», первоначально обозначавшего именно «искусство». И прослеживает в актуальной ситуации пути формирования «новых гуманитариев»:
«Уже в середине 1990-х годов, несмотря на продолжающиеся в гуманитарных кругах разговоры о постмодернизме и постструктурализме, интеллектуальная инициатива стала переходить к новому поколению — первопроходчикам виртуальных миров. ПИ, поколение Интернета, перестало интересоваться деконструкцией, тончайшим расщеплением словесных волосков с целью доказать, что в них нет ни грана «означаемого», «реального». ПИ предоставило «мертвецам хоронить своих мертвецов», устремившись к тем новым, фантастическим, постреальным, точнее — протовиртуальным, объектам, которые оно само могло конструировать. В мир, где, казалось, не могло быть уже ничего нового, вдруг ворвалась конструктивная новизна, пафос бурного заселения новых территорий психореальности, инфореальности, биореальности.
«Конец реальности», о котором так много говорили «пост-ники» всех оттенков, от Деррида до Бодрийара... Оказывается, что это только начало виртуальной эры. Наши теперешние нырки в компьютерный экран — только выход к пенной кромке океана. Дальнейшее плавание в виртуальный мир, виртонавтика, предполагает исчезновение берега, т.е. самого экрана компьютера, и создание трехмерной среды обитания, воздействующей на все органы чувств.
Теперь, после всех прорывов в электронике, информатике, генетике, меметике, биотехнологии, нанотехнологии, совершенно ясно, что мы живем не в конце, а в самом начале огромной исторической эпохи. Мы — питекантропы технического века, мы на 90% еще такие, какими вышли из склизкого, замшелого чрева природы, мы занимаем в истории человечества примерно такое место, какое динозавры занимают в естественной истории. Все, что нас окружает: дома, столы, книги, бумаги, пластмассовые коробки компьютеров, даже наши собственные тела, все эти руки, ноги, какие-то, прости Господи, животы и задницы — все это предметы глубочайшей архаики, можно сказать, зона будущих археологических раскопок и экспонаты для кунсткамер XXII века».
Это, без преувеличений, действительно революционный взгляд на наше время, когда гораздо чаще и громче слышны всевозможные «апокалиптические» жалобы. Особенно остро и непривычно такая позиция выглядит в современной России, где футурология оказалась вдруг на какой-то «научной периферии».
Возможно, аллергия на футурологию подпитывается здесь еще неизжитым травматическим опытом коммунизма, когда на алтарь «светлого будущего» приносились массовые жертвы. Однако такая футурофобия способна порождать лишь архаичные антиутопии… Могли ли читатели советской фантастики предполагать, что в космически-романтическом для них XXI веке в их стране начнутся разговоры о монархии и обязательном религиозном образовании?
Впрочем, будущее сегодня не «отрицается», оно просто «растворяется» в повседневности, исторический горизонт сжимается до текущего «электорального цикла». Все, что за его гранью, публику особо не интересует. Большинству оказывается достаточно дозы какого-нибудь предвыборного «плана»…
Соответственно, меняется и тип «человека будущего». Это уже не героический «будетлянин» с горящим взором — такого рода образы, похоже, окончательно съедены постмодернистским масскультом и превращены в клубных (че)бурашек. Весь их «нонконформизм» обычно выражается лишь в «отрицании симулякров» — но это тоже симулякр, и даже еще более пустой...
Современный футурист не «борется» с прошлым — он лишь стирает прошлые границы. Потрясающе чуткий к слову Эпштейн находит интересную мифологическую аналогию для типа личности «прото-эпохи»:
«Термин «протеизм» отсылает к фигуре Протея в древнегреческой мифологии — бога морей и зыбей, способного принимать облик различных существ, превращаться в огонь, воду, дерево, животных (лев, змея, птица, обезьяна...). Цивилизация будущего протеична, поскольку она состоит из потоков энергии и информации, легко меняющих свою материальную форму в конкретных условиях своего прохождения через ту или иную среду… Еще в 1970-е годы психологи отметили появление «протеического» типа личности, сочетающей в себе свойства разных индивидов. Это не шизофренически расколотая, а богатая, многоролевая, «многосамостная» личность, «мультивидуум», которому тесно в рамках одного «я».
Однако этот разносторонний «мультивидуум» далек от того, чтобы чувствовать свое превосходство над одномерными «индивидуумами» прошлой эпохи. Прежде всего потому, что он соразмеряет себя вовсе не с прошлым (подобно постмодернистам), а именно с будущим, по меркам которого он сам выглядит весьма скромно и несовершенно. В условиях прото-глобальной, прото-виртуальной и прото-вариативной цивилизации это нынешнее человеческое несовершенство вызывает у философа настоящий (или уже оцифрованный?) крик души:
«Мне уже мучительно трудно читать книги, переползать
взглядом со строчки на строчку, и я время от времени ловлю себя на странном
жесте: ищу в своем теле щель, куда можно засунуть диск и сразу переместить в
себя все нужные мегабайты».
ТАЙНАЯ УПАКОВКА ЗАГАДКИ
Черчилль однажды высказал весьма странное для тотального рационалиста определение: «Russia is a riddle wrapped in a mystery inside an enigma». (Приблизительный перевод: «Россия — это загадка, упакованная в тайну внутри непознаваемости»).
И эта тайна «упаковки» здесь порой оказывается куда важнее «содержимого».
Характерны споры европейских левых о том, что марксизм в России превратился в нечто совершенно не то, о чем писал Маркс. В сегодняшнем «супермаркете» роль упаковок становится еще важнее. И вновь российские политики оказываются впереди планеты всей, нахваливая, к примеру, свой банальный сырьевой режим в красочной упаковке «суверенной демократии»…
Однако миссию упаковки было бы неправильно сводить лишь к некоему искусственному «сокрытию» того, что «есть на самом деле». Очень актуально звучит предложение Эпштейна включить в пантеон новых гуманитарных наук тегименологию (от лат. «покров»). В эпоху симулякров становится важнее не то, что «скрывает» та или иная «маска» (зачастую она не «скрывает» совершенно ничего, являясь самодостаточной сущностью), но сам феномен «игры масками». Интересные идеи на этот счет — задолго до книги Эпштейна — высказывал пока менее известный (видимо, более «замаскированный») философ Сергей Корнев…
Михаил Эпштейн предлагает также пополнить гуманитарные науки тривиалогией и метапрактикой — на первый взгляд противоположными дисциплинами, но по сути обучающими одному и тому же: уметь видеть метафизическое в самых обыденных явлениях. Но при этот не противопоставлять их — как было свойственно модернистам и постмодернистам — но считать «тайное» необходимым атрибутом «явного» (и наоборот). Тем самым открывается действительно стереоскопическое восприятие реальности, и она избавляется от плоской подгонки под те или иные догматические «очевидности».
К тому же, нынешняя «очевидность» далеко не так «очевидна», как раньше:
«Никогда раньше производство, техника, даже бизнес и
реклама не были столь метафизическими в своих основаниях. На рубеже 20-21 веков
происходит «раскрутка» незримых слоев материи, граничащих с иноматериальным —
сознанием, психикой, генетическим кодом, неизвестными измерениями пространства».
Здесь уместно порекомендовать интересующемуся читателю иную книгу, также вышедшую несколько раньше этой «энциклопедии» Эпштейна, — «Виртуализацию общества».
Ее автор, петербургский социолог Дмитрий Иванов, представляет в отечественных науках как раз ту самую, узкую прослойку «футуристов», которые не поддались модной ныне «архаизации» гуманитарного мышления.
Иванов также задается вопросом о взаимоотношении «человеческого» и «компьютерного», однако виртуализация в его понимании — это прежде всего социальный, а не технологический феномен. Для Михаила Эпштейна это все же столкновение (или симбиоз) двух разных природ, в котором он провидит грядущие страсти не слабее шекспировских. Он разрабатывает еще одну новую науку — гуманологию — посвященную как раз «человеческому измерению» виртуальной реальности (в отличие от антропологии, которая рассматривала человека в религиозном или природном контексте).
Эта россыпь эссе о новых науках и терминах чрезвычайно познавательна, однако в ней странным образом ощущается тот самый схоластический «пробел», который вроде бы хочет заполнить автор. Чем больше «новых наук» он изобретает — тем длиннее становится этот «знак пробела» — и постепенно даже перерастает в «знак вопроса»: а может ли стать такое будущее настоящим? Есть в этом что-то от Чернышевского, в не менее объемном романе которого впечатляют своим содержанием лишь несколько снов героини. Но впрочем, сны о будущем иногда выглядят более реальными, чем «неупакованная» реальность…
БРИТВА ОККАМА И ЩЕТИНА ЭПШТЕЙНА
Это остроумное сравнение недавно предложил философ Алексей Нилогов. Но, кажется, он все же слишком размашисто орудует этой классической «бритвой», отсекая все «сущности» Эпштейна и объявляя их «мертворожденными». Даля, кстати, тоже обвиняли в «сочинительстве слов», которые потом все же влились в русский язык…
Во всяком случае, если мы еще не верим в «конец истории», с Эпштейном трудно не согласиться:
«Науку делают не всезнайки, а люди, которые остро
переживают нехватку знаний, ограниченность своего понимания вещей… наука
начинается там, где кончается знание и начинается неизвестность, проблемность».
Такую нехватку знаний можно выразить лишь попыткой обозначения этих возникающих неизвестностей. Да, пусть многие предлагаемые Эпштейном названия новых наук (вроде семиургии, хоррорологии или технософии) выглядят пока экзотично. Но ведь не меньшей экзотикой казались когда-то полит- и нанотехнологии…
Напротив, ученые-постмодернисты почему-то считают себя именно «всезнайками», полагая, что «все уже открыто» и миссия науки состоит лишь в том, чтобы плодить бесконечные интерпретации уже имеющихся знаний, не выходя за некий качественный предел непознанного (зачастую считающегося ими «ненаучным»). Несмотря на то, что Михаил Эпштейн известен и как один из самых внимательных исследователей постмодернизма, своими «прото-концептами» он фактически вбивает гвозди в крышку его гроба:
«Само понятие постмодернизма, этого жизнерадостного загробья, «всего» после всего, вытекает из философии отсроченных ожиданий. Ни история, как продолжение времени, ни эсхатология, как конец времени, не заполняют этого промежутка, но сохраняют за ним значимость чистой отсрочки. Людям постмодерна остается ждать прихода времени с той же опаской и надеждой, как ждали когда-то прихода вечности».
Ироничным отражением такой ситуации является и сегодняшний статус российского президента, конца срока которого общество также ждет с «опаской и надеждой». Путин, судя по невероятному сочетанию в нем множества «дискурсов», — бесспорный постмодернист, играющий заманчивыми бликами на нефтяной пленке…
ПРИБЛИЖЕНИЕ К «АМЕРОССИИ»
«Продолжение времени», как уже было замечено, достигается за счет снятия прежних границ, которые замыкали и тормозили реальность в своих рамках. Это касается множества некогда раздельных научных дисциплин, которые все более уступают место междисциплинарным исследованиям. Это касается и политики, где классическое деление на «правых» и «левых» выглядит все более архаично и спектакулярно. И — даже модной в последние годы геополитики, которая, со своей «извечной войной суши и моря», является сегодня скорее разновидностью религиозного бизнеса.
Время может быть продолжено лишь парадоксальным синтезом того, что еще недавно казалось «полярными противоположностями». Пример такого диалектического мышления превосходно показал автор рассматриваемой книги в завершающей ее лекции на тему будущего синтеза русской и американской культуры:
«В своей потенции это великая культура, которая не вмещается целиком ни в американскую, ни в российскую традицию, а принадлежит каким-то фантастическим культурам будущего, вроде той Амероссии, которая изображается в романе Вл. Набокова «Ада». Русско-американская культура несводима к своим раздельным составляющим, но перерастает их, как крона, в которой далеко разошедшиеся ветви когда-то единого индоевропейского древа будут заново сплетаться, узнавать свое родство, подобно тому как смутно узнается родство индоевропейских корней в русском «сам» и английском «sаmе». Единые по своим глубочайшим корням, эти культуры могут оказаться едиными и по своим дальним побегам и ответвлениям, и русско-американская культура может быть одним из предвестий, прообразов такого будущего единства.
Когда я думаю о русском американце, мне представляется
образ интеллектуальной и эмоциональной широты, которая могла бы сочетать в себе
аналитическую тонкость и практичность американского ума и синтетические
наклонности, мистическую одаренность русской души. Сочетать российскую культуру
задумчивой меланхолии, сердечной тоски, светлой печали — и американскую
культуру мужественного оптимизма, деятельного участия и сострадания, веры в
себя и в других...»
Однако, как свойственно все же европоцентричному мыслителю, Эпштейн несколько упускает из виду, что этот синтез уже давно начался на совсем другом «краю света» — там, где впервые встретились американские пионеры и русские первопроходцы Аляски. Именно там когда-то сломалась условная схема «Востока» и «Запада» — поскольку «люди Запада» шли как раз с Востока, и наоборот. В условиях глобализации эта «восточно-западная» схема окончательно перестает работать.
Символом возникновения новой русско-американской цивилизации мог бы стать «Берингов мост» который воссоединит пространства Глобального Севера. Да, пока такой проект выглядит «утопическим» — но ведь всякая новая эпоха начинается именно с утопий. Эпштейн, однако, несколько опасается «воплощения утопий» — по всей видимости, он еще продолжает постмодернистски путать их с тоталитарными идеологиями. Впрочем, на это уже блестяще ответила философ и литературовед Виктория Чаликова в статье «Идеологии не нужны идеалисты» — как известные тоталитарные режимы искореняли именно «утопизм»…
Да и к слову, нелишне было бы вновь вспомнить и Бодрийара, который называл Америку «воплощенной утопией« — причем, что необычно для постмодерниста, оценивал этот утопизм весьма комплиментарно. Эпштейн же готов принимать утопию лишь в модусе «расширения сознания», абстрактной «возможности», которая вовсе не стремится к воплощению в форме социального проекта. Однако тем самым он фактически отступает от собственно американской природы «амероссийского» синтеза, которая немыслима без своего прагматического характера.
Житель грядущей «Амероссии», на мой взгляд, это утопический прагматик (или прагматический утопист). А всякая, пусть даже самая великая возможность, которая лишена воли к действительности, превращается в невозможность, вечно откладываемую за горизонт. И тем самым обнадеживающий «пробел» между мирами вновь затягивается фатальной «черной дырой»…
АПН, 28.11.2007
УТОПИЯ
Утопия как двигатель
истории
К слову "утопия" ныне принято относиться в
лучшем случае скептически. Это вполне объяснимо – еще не остыла память о
тоталитарных режимах ХХ века, идейной основой которых послужили внешне гладкие
и лучезарные утопические учения – прежде всего, социалистические и
националистические.
Популярный в литературе с эпохи Возрождения утопический жанр оказался в ХХ веке
едва ли не полностью заменен своей смысловой противоположностью – антиутопией.
Авторы-антиутописты доводили утопические, социально-идеалистические концепции
до абсурда, вскрывая их диктаторский характер. Хрестоматийные антиутопии –
"Мы" Евгения Замятина, "Ферма животных" и "1984"
Джорджа Оруэлла и многие другие произведения, принадлежащие перу самых ярких и
страстных "антипророков" минувшего века.
Однако, сформировав однозначно негативное отношение к воплощенным утопиям
прошлого века, современное либеральное общество в целом снизило свою
способность понимать историю, не говоря уже о том, чтобы ее творить.
Поскольку, как бы это ни казалось парадоксальным, но в основе всех исторических
преобразований лежали и лежат именно утопии. Именно утопическое –
первооткрывательское, творческое мировоззрение, воля начать историю заново –
становится тем фундаментом, на котором впоследствии вырастают политические
идеологии и стратегии. Так, Жан Бодрийяр в своей книге "Америка"
убедительно доказал, что Новый Свет был открыт и построен именно утопистами,
которым стало тесно в рамках старых европейских режимов.
Кандалы социального прагматизма
В сегодняшней российской политике очевидны те же тесные
идейно-мировоззренческие рамки. Но связано это не только с чиновничьей
"вертикалью", навязчивой официальной пропагандой и давящей идейной
пустотой "партии власти". Проблема в том, что исчерпаны сами
идеологии некогда "классического" политического спектра – и правые, и
левые. Исчерпанность эта ярче всего проявляется в том, что любое
позиционирование на этой шкале порождает в обществе "автоматическое"
признание оптимальности "центризма" и как следствие – бесконечное
самовоспроизводство хранителей нынешнего статус-кво.
Выход за пределы этой "право-левой" шкалы адепты традиционных
идеологий, прочно интегрировавшиеся в текущий миропорядок, как правило,
объявляют "утопией". На этот феномен еще в начале прошлого века
обратил внимание социолог Карл Мангейм: "Социальные слои, представляющие
существующий порядок, считают "действительными" лишь те структурные
связи, носителями которых они являются... Утопией представители данной стадии
бытия называют все те представления, осуществление которых, с их точки
зрения, принципиально невозможно... Здесь все дело в нежелании даже
мысленно выходить за пределы данного социального порядка. Это нежелание лежит в
основе того, что неосуществимое только на данной стадии бытия рассматривается
как неосуществимое
вообще".
Что касается проектов "нового социального порядка", о котором мечтают
современные отечественные утописты, то их, этих теоретических моделей,
превеликое множество. Сосредоточимся поэтому лишь на
"самых главных": на "географических", или
"геополитических" утопиях. Дело в том, что, в конечном счете,
всякая утопия начинается с географической локализации той или иной модели
"земного рая".
"Как на Западе!" – а как на Западе?
Наиболее известная и популярная в кругах российской интеллигенции утопия –
"западническая". Ее последователи духовно живут где-нибудь в Европе
или за океаном и мечтают приблизить российскую действительность к своему
идеалу. Нелишне заметить, что с известным нарастанием в последнее время
патриотических настроений, эта ориентация действительно выглядит все более
утопической – в расхожем смысле этого слова.
Однако быть сегодня западником сложно не только по этой причине. Классическим
западникам XIX века было гораздо проще – тогда Запад представлял собой куда более гомогенную цивилизацию, чем сегодня. Он ассоциировался
с Просвещением, деловым рационализмом, политической свободой, высокой светской
культурой и т.д. Сегодня такого "идеального Запада" нет – он давно
внутренне рассыпался в мультикультурное крошево. Кто сегодня в Париже или
Вашингтоне больше олицетворяет современный "Запад" – хмурые
консерваторы или разношерстные антиглобалисты? Похоже, глобализация, стирая
национальные границы, стирает и прежние геополитические координаты, одна из
которых когда-то называлась "Западом"...
Есть и более конкретное свидетельство геополитического раскола Запада, который
уже вызвал у некоторых наших "западников" симптомы "раздвоения
личности". Речь идет о проявившемся во время Иракской войны политическом
размежевании США и Европы. И наверняка с укреплением
Евросоюза и продолжением американского "дранга" на Ближний
"Остен" это размежевание будет только усиливаться, разбивая тем самым
вдребезги российскую утопию Запада как единой и процветающей по общим правилам
"земли обетованной"...
Евразийство как римейк американизма
Другая отечественная утопия, противополагающая себя
"западнической" мечте, – евразийская. "Евразия превыше
всего" – именно такой лозунг висел на съезде одной из множащихся в
последнее время "евразийских" партий. Евразийцы мечтают воссоединить
постсоветское пространство на новых, уже некоммунистических основах, и
воссоздать тем самым глобальный противовес американской
"однополярности". Одним словом, если западники, что логично, смотрят
на Запад, то евразийцы – на Восток.
Это могло бы выглядеть оригинально, если бы евразийцы сами не преемствовали
методы тех, кого они считают своими главными "геополитическими
противниками". Причем речь идет о тех методах, от которых сам
"противник" давно отказался. В частности, многие евразийцы апеллируют
к теории "плавильного тигля", согласно которой американцы в XVIII-XIX
вв. пытались создать свою единую нацию из эмигрировавших туда представителей самых
разных народов. Однако, в конце концов, мультикультурализм победил: Америка
стала страной различных этнических и религиозных сообществ, которые не спешат
отказаться от своей идентичности в угоду единой "американской мечте".
Евразийцы же провозглашают именно такое "всесмешение", ставя во главу
угла некий умозрительный "евразийский патриотизм".
Все это выглядит некой иновариацией идеи "единого советского народа"
(была даже такая идея в период принятия Конституции 1977 года – объединить всех
граждан СССР в единую национальность: "советин"), который, как
известно, рассыпался за считанные годы. Но если у коммунистов все же были свои
идеологические принципы "Союза нерушимого", то непонятно, на какой позитивной
(помимо сугубо негативного антиамериканизма) основе
собираются вновь объединять все постсоветские народы мечтатели-евразийцы? За
последние 10-15 лет эти народы уже научились ценить собственную
самостоятельность (яркий актуальный пример – Украина), так что их искусственное
"воссоединение" может стать делом не столько опасным, сколько –
учитывая выдохшийся державный потенциал России – практически невозможным.
"Глобальный Север"
Третья утопия, которая может стать основой будущей идеологии для постсоветского
пространства России, исходит из признания кризиса самой модели
"национальной государственности", как она сложилась в Новое время. Во
время Новейшее (то есть, нынешнее), или, как теперь принято говорить,
"постсовременное", очевидно, что роль лидеров политического процесса
все более переходит к транснациональным структурам. Таким, как, например,
Евросоюз или АСЕАН.
При этом глобализация, как выясняется, вовсе не ведет к некой глобальной
унификации. Параллельно с утверждением глобальных стандартов экономики
разворачивается и "зеркальный" процесс повсеместного самоутверждения
локальных культур, подавленных в свое время национальными государствами. Это
особенно заметно в таких чутких отраслях, как реклама и брендинг. Наиболее
проницательные аналитики (Р. Робертсон) предлагают именовать эту тенденцию
удачным неологизмом "глокализация".
Показательно, что этот процесс ярче всего заметен на Севере, где символически
сходятся меридианы. Север в контексте глобальной политики представляет собой
уникальный полюс "схождения противоположностей" – Востока и Запада,
традиции и инновации, глобального и локального. Это заметно
повсюду – от Финляндии до Аляски. Неслучайно, что в русской истории
самым глобально открытым, но вместе с тем глубоко самобытным явлением был
Великий Новгород. И неслучайно, что в период формирования российского
национального государства вокруг Москвы он был наиболее жестоко подавлен.
Сегодняшнее обращение к его наследию – это вовсе не "уход в прошлое",
но напротив – наиболее авангардный проект "переформатирования"
современной российской государственности – с тем, чтобы приблизить ее к
глобальному миру и одновременно – к истокам своей утраченной
варяжско-новгородской свободы.
Известно, что именно северные регионы России склонны выбирать своими
руководителями людей более современного мышления – в
отличие от южного "красного пояса". Новгородцы и поморы веками
общались и взаимодействовали с окружающим миром. Сегодня большинство северных
регионов России также участвуют в новых транснациональных проектах (вроде
"Северного форума"), однако в последнее время это участие тормозится
центральными структурами, желающими монопольно распоряжаться ресурсами Севера и
обеспечивать за их счет известную столичную роскошь – на фоне всеобщего
регионального "выживания".
Однако есть основания полагать, что северяне не будут долго мириться с таким
положением дел – ведь на Севере никогда не было крепостного права...
Перспектива этой "северной утопии" становится тем яснее, чем более нынешняя унитарная Московия напоминает классическую
тоталитарную антиутопию.
Журнал-каталог Марата
Гельмана «Россия-2», 02.02.2005
Израиль и Гиперборея
Залихватская статья Аврома Шмулевича "Израиль от
Рио-Гранде до Хуанхэ" ("Завтра" от 30.08.06) напомнила мне мой
собственный, не менее "наглый" вопрос в статье, опубликованной 15
августа на сайте АПН: "Если в ХХ веке возникла "воплощенная
утопия" Израиля, то почему бы в XXI не может быть воссоздана
Гиперборея?"
На самом деле все новые цивилизации начинаются
именно с утопий. Достаточно вспомнить ранних христиан, американских пионеров
или коммунистических мечтателей о мировой революции. Точнее,
"утопиями" их провозглашают инертные обыватели. Сегодня мало кто
расценивает утопию позитивно — бури ХХ века приучили общество к консервативной
опасливости. Но самоценный консерватизм имеет весьма неприятную изнанку — его
противодействие "всяким утопиям" часто вырождается в ту самую
антиутопию, что описана Замятиным, Хаксли, Оруэллом…
В антиутопию, впрочем, может превратиться
и сама утопия — вроде бы поначалу светлая и освободительная.
Создание в конце 40-х годов государства Израиль
было долгожданным воплощением древней еврейской мечты о потерянной родине.
Однако вряд ли, как уверен Авром, этот проект "полностью себя
оправдал". Да, стремительное возрождение и популяризация вроде бы
"мертвого" иврита и возникновение совершенно нового, сильного и
бодрого, антропологического типа израильтянина — взамен анекдотического
галутного "старого бедного еврея" — были, конечно, явлением "воплощенной
утопии" (по Бодрийару). Но откровенно расистские законы этого
государства, преемствовавшие логику злейших врагов еврейства ХХ века, являлись
той ложкой дегтя в бочке меда, которая превращала утопию в антиутопию. Об этом
много писал философ и историк Исраэль Шахак. Бывший узник нацистских лагерей,
ставший и в Израиле диссидентом, он метко назвал это государство "закрытой
утопией"…
На сайтах вроде Strana.Ru частенько можно
встретить баннер одного израильского развлекательного портала со словами: "Еврей!
Хочешь тусоваться — иди к нам!" Аналогичный
призыв, обращенный к "русскому", эти "аффтары" наверняка бы
расценили как "экстремизм"…
Однако нас интересует
прежде всего русское будущее. А именно — возможность актуального воплощения
наших собственных утопий. Их в русской мифологии немало — достаточно вспомнить
хотя бы Китеж и Беловодье. Не нужно представлять их как нечто
отдаленно-отвлеченное. Великий Ницше зрел в корень: "Истина — не то,
что нужно найти, но то, что нужно создать". В начале ХХ века слово
"Израиль" также многими считалось "не более,
чем мифом". И, быть может, именно строительство сверхсовременного,
компактного Китежграда на просторах русского северного Беловодья наиболее
удачным способом разрешит озаботившую сегодня многих наших аналитиков проблему
переноса столицы из Москвы. Ибо нынешний государственный гиперцентрализм вскоре
окончательно задушит ее древнюю самобытность…
Но можно взглянуть и шире — на
общеевропейскую мифологию Севера, нашедшую свое ярчайшее выражение в античном
предании о Гиперборее. Да, ее, может быть, "никогда не было", но кто
поручится, что 2000 лет тому назад было нечто подобное современному
"возрожденному" Израилю? В том и состоит сила мифа, что он всегда
возникает в измерении "здесь и сейчас"…
Можно проследить удивительные параллели между
античной Элладой и Северной Русью, которую варяги называли
"Гардарикой". И та, и другая цивилизация состояли из суверенных, но
взаимосвязанных городов-государств, что превосходно гармонирует с природой
современного "сетевого общества". Даже такой "имперский"
историк, как Карамзин, неслучайно сравнивал вольных вечевых новгородцев с "народом
афинским".
Монархические же московиты на этом фоне —
действительно, "третьи римляне"…
В 1991 году, когда РФ выделилась из СССР, мы
стали гораздо более северной страной, что, увы, до сих пор не нашло адекватного
отражения в национальном сознании. Вместо архетипа
"варяга-первооткрывателя", исконного гражданина Руси, у нас до сих
пор доминирует архетип "холопа царя-батюшки". Это, конечно, можно
громко называть "проектом пятой империи", но, как представляется,
авторы фундаментального труда "Империя" Майкл Хардт и Антонио Негри
более проницательны — учитывая глобальную конвергенцию корпораций и бюрократий,
всякая "региональная" империя становится не конкурентом, а всего лишь
"кластером" мировой… Так что и Россия вполне
может стать "пятой империей" не столько относительно своей истории,
сколько по современному мировому значению. Но вот только достойная ли это цель?
Сегодня спор об "империях" — это спор о
словах. Для поэтов (коими, бесспорно, являются авторы проектов
"гиперсионизма" Авром Шмулевич и "пятой империи" Александр
Проханов) это, наверное, звучит величественно, но, если рассуждать
прагматически, нас куда более должна интересовать
достойная роль нашей цивилизации в современной информационно-технологической
конкуренции. В идеале, конечно, лидерство в ней. Но оно совсем не связано с
"имперской" идеей. Является ли "империей" (не по названию,
а по факту) Япония? Какая "империя" Финляндия, которая за последние
десятилетия из "медвежьего угла Европы" стремительно превратилась в
высокотехнологичную, северную "Силиконовую долину"?
У российского Севера человеческого и творческого
потенциала не меньше. Вся проблема лишь в том, чтобы доходы от его сырьевых
ресурсов не перекачивались в московские или американские банки, но направлялись
на его собственное развитие. История еще не кончилась — она движется к
органичному сочетанию глобальных интересов и локальных идентичностей. А чтобы
Россию не разорвало между ЕС и АТЭС, США и исламом, она сама должна выработать
и предложить миру свой собственный глобальный проект. Проект
новой Северной цивилизации — суверенной, но открытой и внутренне многообразной,
где регионы сами стремятся быть вместе, а не просто нанизаны на шампуры газовых
труб… Мир все равно будет двигаться к освоению северных пространств, но будет
ли доминировать в этом процессе "русский элемент" — зависит от того,
что победит в нашем национальном сознании: воля к историческому творчеству или
пугливый консерватизм…
«Завтра», 27.09.2006
Оранжевая
революция, которой не было
Когда два года назад, в декабре 2004-го, мы с друзьями – питерскими журналистами гуляли по киевскому Майдану, складывалось острое ощущение инореальности… "Патриоты" из далекой Москвы заходились в телебешенстве на победивших тут "бандеровцев", "фашистов", "сионистов" и т.п. – мы же легко находили общий (русский) язык с обитателями бессчетных палаток, знакомились, принимали щедрые приглашения на борщ и горилку… Слушали нескончаемые живые концерты и рассматривали невозможные в российских СМИ артефакты, размещенные по многокилометровому периметру Майдана – слоганы, стихи, карикатуры…
Особенно замечателен был водруженный на флагшток предмет традиционной для наших широт зимней обуви с нарисованными на нем звездами и полосами, увенчанный апельсином с воткнутым в него шприцем (Энди Уорхол отдыхает!). Это произведение появилось после знаменитого донецкого выступления мадам Янукович, заявившей, что здесь все поедают "наколотые" апельсины и ходят в "американских валенках"…
Если бы тогда кто-то сказал, что через неполные два года ее супруг вновь станет премьером, это бы тоже сошло за шутку – хотя и непонятную, и не очень смешную. "Проффесор" (это не опечатка – так он сам указал в кандидатской анкете свое ученое звание) воспринимался уже всеми, как совершенно юмористический персонаж, с учетом его биографии вполне слившийся с леоновским "Доцентом" из незабвенного фильма (у местных клипмейкеров это был весьма ходовой сюжет).
Украина, казалось, выбрала тогда совсем иное, европейское будущее, зримым символом которого (на языке поп-культуры – секс-символом) стала элегантная Юлия Тимошенко. Она воплощала собой типично европейский архетип "Прекрасной Дамы" – в противовес советско-евразийскому архетипу "Родина-мать зовет", который воплотился в другой украинской политической деятельнице – истерично "антиоранжевой" Наталье Витренко.
Неслучайно, политический реванш Януковича был напрямую связан с уходом Тимошенко в жесткую оппозицию. Она призвала своих сторонников вообще воздержаться от празднования второй годовщины Оранжевой революции. Это событие ныне имело такое же отношение к "духу Майдана", как и октябрьские шествия застойных лет – совсем к другой революции… Сплошные воспоминания и наигранное бодрячество – вместо реальной воли к изменению мира. Хотя здесь прошло всего лишь два года – вот как ускорилось время…
Впрочем, питерская октябрьская революция также проиграла всего через несколько лет после своей победы. Разумеется, нельзя буквально сравнивать эти две революции – у них совсем разные эпохи, идеологии и стили. Но определенные типологические параллели провести все же можно.
Октябрьская революция кончилась сразу же, как отказалась от перерастания в мировую. "Декрет о мире" и воля к созданию принципиально нового общества, свободного от империалистического рабства, относились не только к России. Следующим шагом должно было стать идейное завоевание европейского пролетариата, избавление его от национальных границ и совместное построение коммунистической утопии.
Для этого требовалось массовое создание и высадка в Европе отрядов коммунистических пассионариев, которые сломали бы все идейные стандарты прежней, государственной эпохи. "Наше отечество – все человечество!" Но большевики предпочли создание собственного римейка Российской империи. И когда власть стала для них самоцелью – это и означало перерастание утопии в антиутопию. О каких "безвластных" принципах коммунизма здесь могла уже идти речь? Вместо воплощения своих же революционных идеалов они сосредоточились на самоценной "борьбе с врагами революции". (Кстати, европейский фашизм появился именно как борьба против этой борьбы.) И все внутрибольшевистские разборки вместо мировой революции закончились банальным взаимопожиранием…
Прошлогодний раскол "оранжевой коалиции" означал примерно то же самое. Тактические разногласия оказались важнее совместной стратегии. А может быть, ее и не было вовсе? Чего стоят все "прозападные" декларации, если они зависят от того, куда восточный "Большой Брат" повернет газовый вентиль?
Недавно Янукович обратился к своим кремлевским покровителям с просьбой предоставить Украине возможность также добывать в России газ – как это собираются предложить немцам, и как давно уже качает "Бритиш Петролеум". Но это выглядит слабой и запоздалой пародией на ту задачу Оранжевой революции, которую она так и выполнила…
Президент Ющенко все эти два года настойчиво бился за "украинскую державность" в ее нынешних границах. Тогда как, сразу после своей победы, прекрасно видя, как к ней относятся в Кремле, он сам должен был действовать наступательно. И – напрямую обратиться к жителям северных и сибирских регионов России. Это был бы самый адекватный, симметричный ответ на "Партию регионов" Януковича – создание ее аналога в России.
Как известно, именно с Севера и из Сибири Кремль качает все
нефтегазовые ресурсы, присваивая их и превращая в свою внешнеполитическую
дубинку. Но сами эти регионы российская власть привычно держит в нищете, конвертируя их сырьевые
богатства в американские "стабфонды" и подмосковные "рублевки". А когда северяне и сибиряки решаются
провести в Москве акции протеста – это
называют "незаконным". Если бы
Ющенко был стратегом, он бы давно уже их поддержал. Это мог сделать и премьер
Ехануров, как коренной сибиряк, – но вовремя не сообразил… Предложить
местным сырьевым предприятиям переход под юрисдикцию Украины на принципах
самоуправления и обеспечения их работникам европейской оплаты труда.
Конечно, кремлевские СМИ немедленно бы завыли о "вмешательстве во внутренние дела России". А чем, как не вмешательством самой РФ во внутренние дела Украины было навязчивое продавливание Януковича и настойчивые попытки российских олигархов скупить все крупные украинские предприятия? Да, эта информационная война была бы жаркой, и потребовала бы создать украинское "Анти-Останкино", вещающее на всю Россию… Но, во всяком случае, если бы северяне и сибиряки реально почувствовали, что их отныне не грабят, но напротив – Киев защищает их социальные и человеческие права, вполне можно было бы ожидать их массового добровольного перехода в украинское гражданство. Это в одночасье подняло бы геополитический статус Украины, да и в целом означало бы тотальное переформатирование постсоветской карты, воссоединение славян – но не на имперско-московских, а на исконных, киевско-новгородских конфедеративных началах.
Так выглядела бы настоящая победа Оранжевой революции. Но не зря, видимо, в давней русской поговорке сказано, что мы крепки задним умом. Будем надеяться, что история еще не кончилась…
Назлобу.Ру, 4.12.2006
Владимир
Буковский — президент России!
Нет, я не хотел
уезжать. Евреи едут в Израиль, немцы — в Германию. Это их право, как право
каждого человека — ехать, куда ему нравится. Но куда же бежать нам, русским?
Ведь другой России нет. И почему, наконец, должны уезжать мы? Пусть эмигрирует
Брежнев с компанией.
Владимир Буковский. И
возвращается ветер (1978).
...То ли древние боги проснулись, то ли люди очнулись сами, но весна 2008 года стала живой иллюстрацией к наблюдению Экклезиаста «И возвращается ветер…» Гражданин Буковский, выдворенный 30 лет назад властями СССР, возвращался, чтобы открыть новую страницу русской истории.
К этому моменту уже практически все общество находилось в жесткой оппозиции. Последней каплей стала уже ничем не прикрытая фальсификация властями прошлогодних думских выборов. Хотя большинство избирателей их бойкотировало — «результаты» были объявлены совершенно предсказуемые. Бесправная нищета местного населения здесь в который уже раз вошла в невыносимый контраст с роскошной патриотической риторикой правителей «сырьевой сверхдержавы». Но реальность вновь прорвалась сквозь виртуальные иллюзии…
Постепенно всем стало очевидно, что никакие полумеры уже ничего не изменят. Что пора окончательно демонтировать эту имперско-советскую зону, бесконечно меняющую вывески. И что ярчайшим символом ее крушения станет именно этот несломленный ею зэк.
После совещания в штабе оппозиции Михаил Касьянов и Виктор Геращенко сняли свои кандидатуры в пользу Владимира Буковского, согласившись продолжить свою профессиональную карьеру — первый в переходном правительстве, второй в государственном банке. Хотя само государство РФ на глазах трансформировалось в конфедерацию самоуправляемых регионов. Кстати, на них и сосредоточились другие оппозиционные кандидаты — так, в результате знаменитого штурма Смольного миллионной демонстрацией Сергей Гуляев был провозглашен президентом Петербургской республики. Архангелогородец Александр Донской аналогичным образом возглавил Поморскую республику.
Поначалу власть пыталась разгонять несогласных, перекидывая ОМОН из различных регионов в тот город, где планировался очередной Марш. Но когда эти Марши стали синхронными повсюду, перерастая в постоянно действующие палаточные городки на главных улицах, регионалистский слоган «Это наш город!» звучал везде и собирал большинство населения, у ментов наступил психологический слом, и они даже боялись показываться в форме. Де-факто власть перешла к спонтанно возникшим в каждом городе гражданским комитетам. Над кремлевскими «преемниками» откровенно потешались. Телевизионные истерики и угрозы воспринимались как сплошной петросян…
По существу, процесс люстрации, заявленный Буковским как один из главных пунктов его программы, начал исподволь осуществляться еще до его избрания. Нет, никто не призывал построить ответный ГУЛАГ, но просто все нерядовые деятели всевозможных «партий власти» этой власти лишились навсегда. Им было вежливо предложено работать по профессии (у кого она была) или заняться частным бизнесом. Затем президент Буковский первым же своим указом открыл архивы ФСБ, и фигурировавшие там особо законопослушные граждане также в массовом порядке слетели со всех постов — теперь они могли сажать только овощи на дачах…
Люстрация фактически сорвала многодесятилетний тромб, закупоривший русскую историю поколениями номенклатуры. Во власть наконец-то пришли новые, свободные, независимые люди, с творческим, проектным мышлением, которых до сих пор презрительно именовали «маргиналами». Всем стало ясно, какой исторический «фальстарт» имел место в 1990-е годы, когда номенклатурщик Ельцин вместо люстрации своих бывших однопартийцев пытался лишь «реформировать» их идеологию. Но вот этот сизифов труд был прекращен…
«Русский путешественник» Буковский реабилитировал, наконец, само слово «русский», считавшееся при Ельцине и Путине «неполиткорректным». Однако последовательная десоветизация означала и отказ от «советски-паспортной», сугубо этнической трактовки русскости. Впрочем, для тех, кто продолжал понимать ее лишь этнически и требовал «чисто русских территорий» — также никаких препон не чинилось. Для них было открыто несколько фольклорных резерваций, где эти граждане в чисто русских косоворотках и с чисто русскими балалайками развлекали заезжих туристов.
В целом же русскость стала пониматься как и в досоветское время — то есть как знак русской культуры и цивилизации, когда Даль и Крузенштерн легко называли себя русскими и не видели в этом никакой проблемы. Произошел даже «римейк» изначального, варяжского, сверхэтнического определения русскости — примерно по тому типу, когда первая русская столица именовалась Старая Ладога и Альдейгьюборг, и эти названия были совершенно равнозначны. Дело в том, что вслед за Буковским в Россию потянулось и множество коренных европейцев, уставших в своих странах от еврокомиссарской «политкорректности». Они принесли с собой мощный цивилизующий импульс — к примеру, естественное понимание о самоуправляющемся обществе вместо извечно молящегося на государство «совка».
Карельская Кондопога получила общепризнанный статус города-героя. Такая форма, как общенародный сход для решения важнейших местных проблем, была признана основой прямой демократии. По сути, она преемствовала древнерусское вечевое самоуправление. Понятно, что с этим возрождением вечевого принципа никто из назначенных Кремлем региональных «князьков» на своем кресле не усидел. А кое-кому пришлось помочь освободить это кресло — безопасностью отныне ведали дружины шерифского типа, избираемые на каждом местном вече.
Конфедерация русских регионов выстраивалась как парламентская республика — снизу доверху. Местопребыванием главного парламента конфедерации как дань истории был избран Великий Новгород. Русское Вече действовало на постоянной основе — и хотя представители регионов часто менялись, никто не видел в этом проблемы, напротив: постоянная кадровая ротация была наилучшим противоядием от появления новой столичной номенклатуры. Конечно, и значимость первого общеизбранного посадника Владимира Буковского была уже не той, что у кремлевского президента. Но он не особо горевал по этому поводу — и даже наоборот: был счастлив, что личным примером ознаменовал освобождение Руси от навязанных ей византийских монархических традиций.
Однако никакого «распада», которым пугали сторонники кремлевской монархии, не произошло. Напротив, регионы интенсивно налаживали всевозможные взаимосвязи между собой, но уже без диктата какого-то «центра». С уничтожением чиновничьего произвола исчез и призрак «сепаратизма». Каждый регион абсолютно самостоятельно распоряжался своими ресурсами и совершенно свободно устанавливал интересующие его контакты со всем окружающим миром. Просто смысла «отделяться» от своих, столь же свободных соседей больше никто не видел.
Основой экономики каждого региона стала творческая разработка его уникального и глобально узнаваемого бренда. Так воспроизводилось исконное русское многообразие, раскатанное в свое время имперским катком. Повсюду изобретались и внедрялись новые технологии, тормозившиеся прежней властью. Процветал малый бизнес, навсегда избавленный от государственного бандитизма. Но общим решением регионов стало исполнение завета давнего лидера диссидентов Александра Солженицына о развитии Севера:
«Еще сохранен нам историей неизгаженный просторный
дом — русский Северо-Восток. И отказавшись наводить порядки за океанами и
перестав пригребать державною рукой соседей, желающих жить вольно и сами по
себе, — обратим свое национальное и государственное усердие на неосвоенные
пространства Северо-Востока, чья пустынность уже нетерпима
становится для соседей по нынешней плотности земной жизни…
Северо-Восток — ключ к решению многих якобы запутанных
русских проблем. Не жадничать на земли, не свойственные нам, русским, или где
не мы составляем большинство, но обратить наши силы, но воодушевить нашу
молодость — к Северо-Востоку, вот дальновидное решение. Его пространства дают
нам место исправить все нелепости в построении городов, промышленности,
электростанций, дорог. Его холодные, местами мерзлые пространства еще далеко не
готовы к земледелию, потребуют необъятных вкладов энергии — но сами же недра
Северо-Востока и таят эту энергию, пока мы ее не разбазарили».
Глобальное потепление словно бы само воплощало эту утопию в реальность… Главной стратегией межрегионального сотрудничества было признано вхождение русского мира в цивилизацию развитых северных стран. Причем это не было какой-то идеологической декларацией, модной в прошлой эпохе, — но делалось вполне очевидным и наглядным с возведением по русским пространствам трансконтинентальной струнной магистрали через Берингов пролив. Именно в нее и был инвестирован «стабфонд», упрятанный прошлыми правителями в американские банки. Русские регионы, вовлеченные в этот проект, объективным и естественным образом становились частью цивилизации Глобального Севера. Вдоль этой магистрали возникло множество новых, современных и небольших городов, со всеми глобальными коммуникациями. И туда началось бегство проснувшихся обитателей спальных районов дорогих мегаполисов. Так происходило новое открытие Руси…
Впрочем, не принявшие эту стратегию совершали свое бегство. Точнее, «исход к Востоку», к которому призывали первые евразийцы. И вот, наконец, они приступили к конкретному воплощению своего лозунга. Дело в том, что евразийцы со своим имперским мышлением оказались просто никому не нужны в самостоятельных регионах. Даже в Москве — где также победили краеведы-регионалисты, отказавшиеся от бремени «столичности». Потерявшихся евразийцев любезно приютил президент Казахстана — в малолюдной северной степи. Так сбывалась давняя мечта Эдуарда Лимонова о «другой России» в тех краях (история парадоксальна)…
Сбылась мечта и его еще более давнего коллеги Александра Дугина. Он стал ректором Евразийского национального университета имени Гумилева и бесспорным «Мерлином» при власти. Новое евразийское государство приняло гордое имя Золотой Орды и провозгласило две обязательных государственные религии — православие и ислам, во имя эсхатологической революции против современного мира. В политике там продолжали бороться три силы: КПЗО (бывшая КПРФ), объединенная партия «ВСЕроссия» (аббревиатура от Великая, Справедливая, Единая) и самая демократическая в мире партия с лидером на букву Я. Охрану Золотой Орды нес кадыровский спецназ. Дело в том, что Чечня, как и все остальные регионы бывшей РФ, обрела реальную независимость (в том числе и от русских дотаций), и ее население выбрало президентом боевого актера, бежавшего в свое время на родину Шекспира.
Газпрома также давно не существовало — поскольку все сырьевые ресурсы принадлежали самим регионам, где они добывались. Однако, небоскреб «Газпром-сити» был все же возведен — хотя и не в вольном Петербурге, а в евразийском государстве. У лифта гостей встречал невысокий лысоватый гид с добродушным лабрадором, который особенно хорошо говорил по-немецки. «Herzlich willkommen! — приветствовал он туристов, — Добро пожаловать в музей вертикали власти!»
АПН, 26.6.2007
Утопия - это прагматический проект
Интервью алтайскому
литературному альманаху «Ликбез»
- В настоящий момент
существует стереотип, что духовный центр
России, от которого исходит большинство идей, находок и открытий,
располагается в Москве, в крайнем случае – в Питере. В то же время Вы
живете и работаете в Карелии, вас часто называют регионалистом. Что Вы
лично вкладываете в это понятие, и насколько столичные интеллектуальные
стереотипы сегодня властвуют в провинции?
- Прежде всего, я бы предложил отказаться от самого этого расхожего
термина - "провинция". Он, как известно, появился в Римской империи и
обозначал захваченные, колонизированные земли. Поэтому его
использование автоматически "включает" имперские стереотипы мышления,
где существует всесильный "центр" и покорная "провинция".
Философия
регионализма, которой я придерживаюсь (и которая, замечу, доминирует в
современной Европе) исходит из совершенно иной, постимперской модели
отношений. Там регионы устанавливают прямые, сетевые, взаимоинтересные
связи друг с другом, и свободны от того гиперцентралистского диктата,
который все еще существует в нашей стране. Тем самым европейская
культура обретает огромное многообразие - каждый регион выходит "в
мир" со своим собственным, уникальным, глобально узнаваемым
"брендом".
У нас же все пока действительно подавлено "столичными
интеллектуальными стереотипами" - в Москве, к примеру, охотно
рассуждают о "русскости", но символически сводят ее лишь к
кремлевским
башням. Я же полагаю, что настоящее возрождение России может произойти
лишь как возрождение ее континентального многообразия.
- Максим Калашников в своей книге «Третий проект» назвал Вас одним из самых
оригинальных мыслителей современной России, представляющих старообрядческую традицию.
Насколько справедливо это утверждение, и чем, на ваш взгляд, отличается
старообрядчество в ваших краях от старообрядчества в Сибири? (К примеру, у нас
на Алтае, согласно легендам, находится легендарное
Беловодье).
- Я благодарен господину Калашникову за "оригинальность", но все же
не
ограничивал бы свои духовные интересы "старообрядческой традицией".
Да, действительно, мне интересна история наших северных
староверов-беспоповцев, которые умудрились построить в карельских
лесах в 17-19 веках настоящую "суверенную республику" Выгорецию.
Однако я далек от какого-то формального подражания прошлому - всех
этих бород и кафтанов, в которых щеголяют некоторые московские
"традиционалисты"... Беловодье - это не какая-то лубочная картинка,
это скорее символ личного духовного пути, зачастую весьма
парадоксального...
- Вы являетесь основателем интереснейшего сайта «Китеж». В чем,
по вашему мнению, состоит схожесть сказочного Китежа и
столь же
сказочного Беловодья?
- Китеж и Беловодье - это русские символы утопии, которая в иных
культурах именуется Шамбалой, Атлантидой, Эльдорадо... Однако я
полагаю (и писал об этом в своей книге), что утопия - это не что-то
"отвлеченное" и "недостижимое", ее надо воспринимать как
вполне
прагматический проект. Что и доказали американские "пионеры", которые
превратили свой неизведанный, утопический "Новый Свет" в самую
значимую страну современного мира. Или израильтяне, которые после
тысячелетних скитаний воссоздали свою "Землю Обетованную"...
- На съезде «Другой России» Вы попытались рассмотреть данный
форум с точки зрения отечественной вечевой традиции (к сожалению,
Пономарев прервал Вас тогда). Есть ли, по Вашему мнению, у нас шансы
призвать эту традицию к жизни, использовать ее для того, чтобы вдохнуть
новые силы в общенациональный процесс возрождения?
- Здесь все будет зависеть от того, проснется ли в нас "новгородская"
воля к настоящей демократии - гражданскому самоуправлению. К
сожалению, после 5-6 веков централизованного государства, когда всех
приучали молиться на "царя-батюшку" (а это было и в Российской
империи, и в СССР, и опять происходит сейчас...) эта традиция
народовластия не так сильна... Надеюсь, что ее пробуждение начнется
именно на уровне регионов - это и будет настоящей оппозицией. Потому
что столичные "демократы" в кавычках по своим цензурным замашкам (как
я убедился на съезде "Другой России") мало
чем отличаются от
официального единогласия "Единой"...
- В вашей книге «RUтопия»
Вы приводите целый ряд примеров
виртуальных и непризнанных государств (Княжество Иммортия, Республика
Конк и др.). Верите ли Вы, что Ваш проект «Китеж»
способен поучаствовать
в изменении состояния виртуального пространства (имеется в виду
«Китеж»), его воплощению в реальной действительности?
- Для этого надо преобразовать проект "Китеж" (который изначально
создавался просто как интеллектуальная и дискуссионная площадка) в
полноценное виртуальное государство - со своей символикой, атрибутикой
и т.д. Но "китежан" у нас не так много... Кстати, а почему бы вам на
Алтае не организовать сетевой портал "Беловодье" - и выдавать всем
желающим паспорта его граждан? Как показывает опыт виртуальных
государств (Силандии, NSK и т.д.) это может быть очень интересным и
актуальным способом воздействия на социокультурное пространство, где
грани между "реальностью" и "игрой" все более стираются (но
не все это
пока замечают)... Я бы охотно принял гражданство Беловодья!
- Ломоносов говорил, что «могущество России будет прирастать
Сибирью». В то же время Вы говорите, что «миссия Ермака в Сибири» не
была завершена. Как же ее завершить? И кто должен взвалить на себя эту
ношу: государство, граждане или какие-нибудь иностранцы? (Предлагали же
отдельные горячие американские головы купить Сибирь у России).
- Я сравнивал миссию Колумба и Ермака - они оба открывали новые
пространства, но в первом случае это завершилось возникновением новой
цивилизации, а во втором - Сибирь так и осталась колонией Московского
царства... Я не видел бы ничего плохого в том, если в перспективе
Сибирь станет самостоятельной страной - или союзом стран. Это вовсе не
какой-то "распад" - англоязычный мир, к примеру, состоит из множества
стран - но это не мешает ему поддерживать внутренние союзнические
отношения (к примеру, англичанам не нужна виза в США - и наоборот).
Почему бы и русскоязычному миру не стать настолько же многообразным?
Просто каждый регион будет "прирастать" своими ресурсами сам - а то
пока Сибирью "прирастают" лишь столичные олигархи... Кстати, а что
значит "купить Сибирь у России"? Это у кого именно "купить"
- у тех же
рублевских олигархов? А может быть, самим сибирякам логичнее продать
Америке американизированную Москву?
- В «RUтопии»
Вы писали, что «США, Россия и Израиль начинались с
утопических проектов». Но, говорят, утопические проекты могут родиться
только у молодых наций, жаждущих открытий и приключений. А сегодня в
России прогнозы лет на 20 – 30 вперед отличаются унылой академичностью,
не несут за собой никакой дерзновенной фантазии. Может быть, наша нация
состарилась, решив просто «пожить для себя на те богатства, что были
накоплены» (как это делают многие старики)?
- Я полагаю, что сегодня заканчивается лишь
"имперский" цикл
существования русской нации - отсюда и такая "усталость", несмелость
футурологических прогнозов, рецидивы мышления категориями "осажденной
крепости" и т.д. Новый цикл может начаться именно на волне
регионализма - когда у населения самоуправляемых регионов вновь
возникнет вкус к историческому творчеству, к синтезу своих уникальных
древних культур с глобальной современностью. Вот это и будет новым
рождением нации, ее новой утопией...
- Многие воспринимали Ваш журнал «ИNАЧЕ» как своего
рода
противовес дугинским «Элементам». Как Вы относитесь сегодня к Дугину,
вызывают ли у Вас интерес его нынешние идейные пируэты?
- Я никогда не воспринимал свой журнал как какой-то "противовес"
дугинским "Элементам". С господином Дугиным мы сотрудничали всего
лишь
пару лет в начале 1990-х годов (кстати, делая эти самые "Элементы") -
но с тех пор наши взгляды разошлись кардинально. Мы давно уже живем в
совершенно разных, никак не пересекающихся мирах - и мне даже как-то
странно слышать это имя в контексте нашей беседы... Я слышал, что он
сейчас совершает какие-то "идейные пируэты" в кремлевской
администрации - ну, акробатических ему успехов!
Беседовал
Евгений Берсенев
Литературный
альманах «Ликбез» (Алтай), декабрь 2007
Правозащитники или полиция
мысли?
23 января на сайте Всероссийского гражданского конгресса, позиционирующего себя как правозащитная организация, появилось странное – нервное до истерики Обращение к президенту РФ с требованием неких «срочных мер» по «борьбе с фашизмом». Нет, время не перевернулось, и танки со свастиками в Москву не вошли – авторы этого Обращения выступают всего лишь за сохранение в Уголовном кодексе статьи 282. Ибо, по их мнению, только она препятствует воплощению русскими националистами своих «людоедских планов».
Это Обращение стало своего рода ответом на Открытое письмо тому же самому президенту от другой группы общественности, требовавшей как раз обратного – отмены этой статьи, которая превратилась в орудие политической цензуры. Конечно, большинство его подписантов трудно заподозрить в излишних симпатиях ко Всеобщей декларации прав человека, на которую они в данном случае ссылаются. Но все же выставлять академика Шафаревича, при всем его национализме, в роли каннибала могли только те, чей «антифашизм» уже превратился в паранойю…
Неслучайно, что наиболее массовые и острые реакции в сетевых блогах вызвало не письмо «русских патриотов», но как раз ответное обращение «антифашистских правозащитников». Для «патриотов» апелляция к власти – это, как говорят в ЖЖ, «боян», дежурный прием, еще Салтыков-Щедрин грустно иронизировал над тем, сколь легко они путают «отечество» и «ваше превосходительство»… Но когда к «уважаемому господину президенту» начинают взывать те, кто в своих статьях обычно клеймит его за авторитаризм, а теперь вдруг требует от него ужесточения политических репрессий – у публики наступает «когнитивный диссонанс»…
Эти господа, называющие себя «правозащитниками», явно забыли
классическое для правозащитников кредо Вольтера: «Мне ненавистны ваши
убеждения, но я готов отдать жизнь за ваше право их высказывать».
В современном мире этому идеалистическому кредо наиболее (хотя уже и с множеством политкорректных «но») соответствует законодательство столь нелюбимых «русскими патриотами» США. Не зря все-таки эту утопическую страну основали самые вольные европейцы! Вы можете там писать книги, издавать газеты, делать сайты с призывами уничтожить всех инопланетян – или, напротив, требовать скормить всех землян Великому Ктулху – за вас неколебимой горой стоит Первая поправка к Конституции: слово неподсудно. Правда, если вы решите перейти к воплощению своих насильственных фантазий – в дело вступят уже другие юридические статьи...
Эту модель можно сколь угодно критиковать – но именно она и стала глобальным эталоном свободы слова. А вот некоторых российских «либералов» совершенно напрасно называют «проамериканскими». Ибо они признают свободу слова только для себя. А по отношению к инакомыслящим выступают в роли оруэлловской «полиции мысли».
Эта полиция обычно борется с расплывчато понимаемым «экстремизмом», в коем подозревается любая точка зрения, выходящая за рамки официозной или «системно-оппозиционной» банальности. Именно по обвинению в «экстремизме» власть еще с ельцинских времен не регистрировала, а в путинские и вовсе запретила партию, название которой Нельзя Больше Произносить. Хотя ни в каком насилии, превыше арт-эпатажа, она не замечена – напротив, жертвами полиции мысли, а затем и просто полиции, часто становились сами ее участники…
Сегодня полиция мысли в своем обращении к президенту требует
применить «судебное воздействие» к «теоретикам и идеологам
неофашизма». Но кого же сегодня можно считать неофашистами? Давайте
отбросим ярлыки, которые охотно клеят друг другу самые разные силы, и обратимся
к первоисточнику. Создатель итальянского корпоративного государства Бенито
Муссолини в своей «Доктрине фашизма» утверждал: «Только государство способно
разрешить драматические противоречия капитализма». Однако современная
российская экономика как раз и превращена в систему крупных корпораций, во
главе которых находятся государственные чиновники. Неужели авторы обращения к
президенту требуют отдать под суд «теоретиков и идеологов» из его собственной
администрации?
Охранители 282 статьи словно бы не замечают, что она
нацелена не только против пугала «фашизма», но и вообще против любых
человеческих взглядов, которые хоть в малейшей степени выходят за рамки
стерильного равнодушия «по признакам пола, расы, национальности, языка,
происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо
социальной группе».
Интересно, неужели подписавшие это обращение «левые» деятели отказались от своей классовой борьбы с «социальной группой» буржуазии? Как быть с извечными спорами представителей разных религий, если они неизбежно несут в себе элемент духовной войны? Ну, о том, что иногда говорят друг о друге мужчины и женщины, не будем здесь вспоминать... Ибо теперь это тоже мыслепреступление «по признакам пола»!
Словом, эта статья по своему абсурду превосходит даже памятную еще многим 70-ю из УК РСФСР – об «антисоветской агитации» и «клеветнических измышлениях», под которую можно было подогнать что угодно. Такая вот новая антиутопия…
Пример настоящего правозащитника недавно показал Владимир Буковский, который во время своих российских визитов легко и спокойно общался с выразителями весьма разных взглядов. И сам сдерживал постоянные внутриоппозиционные стычки как опытный рефери: «В лагере мы не делились на левых и правых…» Кстати, и в Европе он продолжает свою диссидентскую борьбу с тамошней полицией мысли. Они также любят выдавать себя за «правозащитников» – хотя давно уже служат «политкорректорами»…
Подобные обращения доказывают лишь одно – их подписанты вовсе не стремятся к демонтажу «вертикали власти», как о том порой громко заявляют, но – хотят сами взгромоздиться на нее. Демократия для них – это «власть демократов», а не живое многообразие точек зрения. И, похоже, вся свобода для них сводится к замене путинского «шила» на медведевское «мыло»…
А «мы, – как писал Буковский в своей давней книге «Письма русского путешественника, –научились видеть только одну борьбу в этом мире – человеческого с бесчеловечным, живого с мертвечиной. За ее исход мы все несем ответственность».
Кстати, путешественник у него в книге русский, а не политкорректно «российский». Экий экстремизм! Да и название позаимствовано у Карамзина, который также порой допускал «фашистские» высказывания… Не пора ли бдительной полиции мысли обратить на это внимание и написать Обращение к будущему президенту?
Каспаров.Ру, 29.01.2008
ИСТОРИЯ И ФУТУРОЛОГИЯ
Гиперборейцы
новой эпохи
Российская Федерация в ее нынешнем виде не имеет будущего. Просто потому, что об этом будущем никто не думает, главное — «выжить здесь и сейчас». Кремлевские «национальные проекты» — это всего лишь затыкание расползающихся социальных дыр подачками от сырьевых сверхдоходов. Тогда как настоящий Национальный Проект оказывает пробуждающее воздействие на все общество, заставляет его мыслить масштабными историческими категориями, превышающими электоральные сроки…
СССР рухнул вовсе не от «козней ЦРУ» или «предательства элиты». Точнее, все это исчезающе малые факторы на фоне главного — сам народ перестал верить в коммунистический проект, который и задавал смысл существования советского государства. В брежневские годы «коммунизм» превратился в объект анекдотов. Тем более ироничных, чем острее становилась та же самая, что и сейчас, зависимость от нефтедолларов с «загнивающего Запада». Ясно, что никакого самостоятельного будущего построить в этих условиях было нельзя — и советская футурология просто угасла…
Я уже как-то писал на АПН, что позднесоветская цивилизация вместо «прорыва в будущее» нашла свое оправдание в воспевании прошлого. Отсюда — культ «Великой отечественной войны», навязчивость которого так травмировала национальное сознание, что заставляет и нынешних политических оппонентов клеить друг другу прошловековой ярлык «фашизма»… Впрочем, сегодня этот уклон в архаику еще более усугубился — усилиями некоторых «патриотов» «русскость» столь намертво приковывается к прошлому, что недавняя сатирическая антиутопия Владимира Сорокина «День опричника» уже не кажется чрезмерной фантазией…
А тем временем, на «загнивающем Западе» футурология и связанная с нею фантастика продолжали довольно бурно развиваться. Правда, и там становилось все больше «антиутопических» опасений — достаточно назвать лишь два общеизвестных «культовых» сериала «Терминатор» и «Матрицу». В этих фильмах отразилась нарастающая тревога западного сознания (подчеркнуто технократического) перед феноменом искусственного интеллекта, который может превзойти человеческий и возобладать над ним…
Любопытно, что в СССР эта футурологически-фантастическая тема также рассматривалась — преимущественно в детском кино. Но решалась совершенно иначе, чем в Голливуде. В «Приключениях Электроника» и «Гостье из будущего» (также «культовых» — для моего поколения) безусловно побеждал советский гуманистический идеализм — которого «в жизни», кстати говоря, уже почти не осталось… И, тем более, этот «ресурс будущего» был совсем не востребован, когда Ельцин объявил о «возрождении России». Забавно, что «Гостью из будущего» в начале 1990-х на несколько лет словно бы «запретили» — видимо, «демократам» с телевидения и видеосервисов казался совершенно неприемлемым эпизод, в котором над Кремлем 2084 года развевается красный флаг…
Что же касается теоретической футурологии, то западном мире она давно уже отвоевала весьма солидное и многомерное пространство. Технократические (но все же оптимистические) прогнозы Тоффлера и постиндустриализм Белла, игровая (но оттого лишь более эффективная) доктрина «бизнеса в стиле фанк» Нордстрема и Риддерстрале, «глокализация» Робертсона и «мировая информационная деревня» Маклюэна, «постистория» Бодрийара и «археофутуризм» Фая… — все эти исследования постоянно расширяются и развиваются множеством интеллектуальных сообществ.
В России же принадлежащими к этой футурологической волне можно назвать теории «виртуализации» Дмитрия Иванова и «постэкономического общества» Владислава Иноземцева. Однако они сегодня не находят адекватной аудитории. Не находят широкого понимания и «более прагматичные» проекты — «струнный транспорт» Анатолия Юницкого, «сет-технологии» жилищного строительства Сергея Сибирякова и т.д. Российское общество, как уже говорилось, заворожено разными версиями прошлого или хотя бы «сохранения того, что есть». Эту завороженность (точнее, замороженность) охотно поддерживают власти — ведь сырьевому придатку развитых стран, громко называющему себя «энергетической сверхдержавой», никаких иных проектов будущего не надо. Главное: как можно более «эффективно» выкачивать отсюда ресурсы…
…До 50-х годов ХХ века открытая русскими Аляска не имела статуса
полноправного штата и оставалась такой же «сырьевой колонией» США, во что
нынешние кремлевские правители превращают и большую часть России.
Все изменилось, когда аляскинцы приняли собственную конституцию,
зафиксировавшую, что 90% ресурсов штата принадлежит ему самому. И это стало
основой преображения и быстрого развития этой земли — экономического,
социального, культурного… Легендарный с тех пор аляскинский губернатор Уолтер
Хикл, ставший позднее президентом международной организации Северный Форум, утверждает: «Местные
жители в каждом регионе Севера — от Аляски до Республики Коми — это
обыкновенные люди, которые просто хорошо знают свою землю. Дайте им возможность
полноценно ею владеть и самим заботиться о том, что им дано природой, и они
построят величайшее общество на Земле. На Земле нет недостатка в пространстве.
Есть лишь нехватка воображения».
Пожалуй, воображение — это действительно главный ресурс для любого исторического творчества, а не какие-то «углеводороды»… Учитывая этот опыт, мы попытаемся набросать футурологическую картину, какой могла бы выглядеть Россия в ближайшие десятилетия.
Прежде всего, несмотря на нынешнюю моду на «государственничество» и проекты очередных «империй», государство в том виде, как мы его знаем сегодня, уже не будет играть определяющей роли. Поскольку «империя», как убедительно доказали Хардт и Негри, ныне становится единственной, основанной на глобальной конвергенции корпораций и бюрократий. А все «региональные империи» превращаются лишь в ее структурные подразделения — «пятые» или «десятые».
Альтернативное будущее связано с созданием новых глобальных проектов, основанных на совместных интересах тех или иных регионов планеты. История вряд ли кончается на уже существующих надгосударственных объединениях — вроде ЕС или АТЭС. Наиболее перспективным в этой связи видится возникновение нового международного Северного Сообщества. Северные пространства планеты рассматриваются глобальными монополиями и государственными бюрократиями преимущественно лишь как сырьевая колония. Однако вряд ли северяне будут вечно мириться с таким положением дел. Однажды они приступят и к политической самоорганизации. Кстати, глобальное потепление, которого так боятся в нынешних «мировых центрах», можно рассматривать, если угодно, как «знак эпохи». Прогнозы таковы, что уже в ХХI веке Северный (бывший Ледовитый) океан вполне может климатически и символически стать «Средиземным»…
Историческим прототипом Северного Сообщества может стать наша Новгородская республика — с ее глобальной открытостью, региональной самобытностью и гражданским самоуправлением. (Вспомним исторический миф, находящий странные подтверждения в американской академической науке — Farrell Th. Lost colony of Novgorod in Alaska // «Slavonic and East European Review», V. 22, 1944, — о том, что первооткрывателями Аляски были как раз новгородцы, бежавшие от Ивана Грозного.) Культурная близость народов Глобального Севера — от Скандинавии до Сибири и от Канады до Гренландии — даже более очевидна, чем нынешнее европейское «всесмешение». А зримым символом возникновения Северного Сообщества станет Берингов мост, который навсегда сотрет условную и давно устаревшую границу между «Востоком» и «Западом»…
Однако экономической основой Северного Сообщества станет не только и даже не столько природное сырье. (Хотя и оно будет играть свою роль — только место нефти займет чистая вода, которая будет экспортироваться на перенаселенный и засушливый Юг.) Здесь прообразом может послужить нынешняя Финляндия, которая за последние годы из «медвежьего угла Европы» стремительно превратилась в высокотехнологичную северную «Силиконовую долину». Развитие информационных технологий и услуг как раз и будет отличать Северную цивилизацию от Южного «конвейера».
В этом процессе изменится само историческое мироощущение северян. До недавних пор все новейшие проекты и стратегии проходили по ведомству «пост-» — эпоха постмодерна, постиндустиальное общество, даже «постчеловечество»… Это «пост-сознание» привычно отталкивалось от прошлого, постоянно соразмеряло себя с ним. Знаком же действительно новой эпохи станет «прото-сознание» — восприятие окружающей реальности не в «апокалиптических» тонах, но ровно наоборот — как стартовых условий для еще не наступившего будущего. Об этом весьма образно написал профессор Михаил Эпштейн в своем Манифесте нового века:
«Все то, что предыдущим поколением воспринималось под
знаком «пост-», в следующем своем историческом сдвиге
оказывается «прото-» — не завершением, а первым наброском, робким началом нового
эона, нейрокосмической эры, инфо- и трансформационной среды. Основное
содержание новой эры — сращение мозга и вселенной, техники и органики, создание
мыслящих машин, работающих атомов и квантов, смыслопроводящих физических полей,
доведение всех бытийных процессов до скорости мысли. За каждым «пост-» вырастает свое «прото-»... Прото- — это смиренное
осознание того, что мы живем в самом начале неизвестной цивилизации; что мы
притронулись к каким-то неведомым источникам силы, энергии, знания, которые
могут в конечном счете нас уничтожить; что все наши славные достижения — это
только слабые прообразы, робкие начала того, чем чреваты инфо- и биотехнологии
будущего.
«Конец реальности», о котором так много говорили
«постники» всех оттенков, от Деррида до Бодрийара... Оказывается, что это
только начало виртуальной эры. Наши теперешние нырки в компьютерный экран —
только выход к пенной кромке океана. Дальнейшее плавание в виртуальный мир, виртонавтика,
предполагает исчезновение берега, т.е. самого экрана компьютера — и создание
трехмерной среды обитания, воздействующей на все органы чувств».
В этом процессе на смену «менеджерскому сословию» придет то, что эксперты называют креатократией — власть творческих людей, способных создавать и организовывать новые пространства. Это великая возможность и для русской культуры вспомнить свои северные, варяжские истоки творцов новой цивилизации — вместо занудного погрязания в «классике» XIX века, самоценного «удержания империи» или средневековых догматов о «третьеримском катехоне»…
Эти «консервативные» настроения, усиленно насаждаемые нынешней властью, в действительности лишь закрывают путь в русское будущее. Они формируют невероятно искаженный и архаичный образ «русского патриотизма», который начинает ассоциироваться не с наукой, космосом и мировыми открытиями, а с изоляционизмом, репрессиями и прочим «опричным» карнавалом…
Тогда как новая культура наступающей «прото-эпохи» строится скорее на живом синтезе древнейших мифов и сверхсовременных технологий. Волшебная Гиперборея — как символ Северной цивилизации — это не археологические черепки, но футурологический проект. И в его воплощении на второй (если не дальше) план отойдет волнующий ныне многих идеологов и политиков вопрос о судьбах «белой цивилизации». Если белые люди сами забыли свое воспетое Киплингом «бремя» первооткрывателей и мечтают лишь о спокойном «выживании» — они неизбежно исторически проиграют. А в ком победит творческая воля Севера — те и станут «гиперборейцами» новой эпохи…
АПН, 03.10.2006
Беловежская реабилитация
Ровно 15 лет назад, 8 декабря 1991 года были подписаны знаменитые Беловежские соглашения, закончившие историю государства под названием СССР. Событие, конечно, эпохальное, а такой масштаб заведомо исключает какие-то "однозначные" оценки. Но гораздо интереснее, что с тех пор в некоторых кругах по отношению к этому событию произошла тотальная, ницшеанская "переоценка ценностей"...
Я тогда учился на журфаке МГУ, и для меня и для многих моих сокурсников – даже самых либеральных – это известие выглядело шокирующим. Мы, "дети перестройки", вечно спорившие, но все-таки жившие в мире общих идей, вдруг оказались гражданами разных государств. Кризис "послепутчевого" Союза наблюдали все, но никто не предполагал, что эта сверхдержава обрушится в одночасье... (Я тогда писал дипломную работу по Розанову, и классические слова Василия Васильевича о конце исторического представления, сказанные по поводу распада Российской империи, неожиданно ворвались и в современную реальность...) Мои друзья из консервативно-патриотических кругов вообще оценивали этот распад апокалиптически...
Сегодня же мы, иногда встречаясь, вдруг соглашаемся, что это было неслучайное и по-своему великое событие, открывшее новые исторические горизонты... Хотя многие из нас так и остались в оппозиции. И наоборот – люди власти, которые тогда сами разрушали СССР, теперь вдруг воспылали к нему запоздалой любовью и принялись реставрировать советские, еще "доперестроечные" порядки. К примеру, тогдашний помощник петербургского мэра, распорядившийся в конце 1991 года снять "ужасно раздражавший" его красный флаг с соседнего со Смольным здания. Теперь же этот господин называет распад СССР "крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века"...
Представим, что Союз бы тогда не распался. Очередной круг "ново-огаревского процесса" осенью 1991 года привел, наконец, к финишу – и миру предстала бы мечта евразийцев: тюрко-славянская федерация с доминированием азиатских республик и премьером Нурсултаном Назарбаевым. Такой "обновленный Союз" – без Украины и прибалтийских республик, наотрез отказавшихся находиться в одном государстве с Кремлем – тогдашние злые языки уже называли "Горбистаном"...
Как бы кому ни хотелось, но декабрьская встреча президентов России, Украины и Беларуси похоронила СССР навсегда. Потому что в Беловежской пуще в основном растут осины. Случаен ли был этот мистический сюжет – неизвестно...
Зато хорошо известно, что эти соглашения были совершенно спонтанными – как всегда и вершится настоящая история. В этой лесной охотничьей резиденции не нашлось даже пишущей машинки, чтобы их напечатать – пришлось искать среди ночи по соседним деревням. Вот на самом деле откуда растут "Особенности национальной охоты"... Те, кто до сих пор видит за этими соглашениями "происки ЦРУ", должны бы удивляться такому непрофессионализму этой крутой спецслужбы...
В действительности же, конечно, Беловежские соглашения не "развалили" Союз, но лишь зафиксировали историческую реальность. СССР как государственное образование мог существовать лишь пока его граждане верили в официальную идеологию "построения коммунизма". Коммунистический проект изначально и задавал смысл существования этого государства. Как только он превратился в объект анекдотов (что началось в брежневское время, если не раньше) – с тех пор эта идеологическая сверхдержава могла существовать только по инерции. И в зависимости от притока нефтедолларов...
Главным результатом Беловежских соглашений стало то, что страны, их подписавшие, вновь обрели свою культурно-историческую идентичность. Конечно, этот процесс куда более сложен, чем причесывание под одну гребенку, но обнадеживающие результаты видны уже сегодня. Украина, особенно после Оранжевой революции, восстанавливает свой европейский статус, каким когда-то несомненно обладала Киевская Русь. Беларусь в советское время исторически ассоциировалась лишь с партизанами Второй мировой – теперь же там все больше вспоминают славные времена Великого Княжества Литовского и задумываются о перспективах его современного возрождения. Во всяком случае – "реабилитация истории" налицо, пусть она во многом проходит и неофициально...
Но этот процесс пока слабо затрагивает нынешнюю Россию, где вместо исторического регионального многообразия сохраняется одномерная советская "провинциальность". Это неслучайно – ведь Российская Федерация сама объявила себя "правопреемницей" СССР, оттого и обрекла себя нести его родовые черты, и даже превращаться в его уменьшенную копию. Власти прекрасно усвоили лукавую советскую "диалектику" – только теперь она именуется "суверенной демократией". Ее символический синтез – российский триколор, поднимаемый под советский гимн. Те же "двойные стандарты" ярко процветают и во внешней политике – в одних случаях, как с Грузией, Украиной и Балтией, идет типично "громыковский" вал имперской, антизападной и "антифашистской" риторики. А вот на случай полувекового юбилея вторжения в Венгрию находится дипломатическая отмазка – это, мол, не мы, а "тоталитарный СССР"...
Чем больше нынешняя РФ становится похожей на прежний СССР, тем явственнее перспектива нового Беловежья. Возможно, на этот раз его субъектами выступят северные и сибирские регионы, которые уже устают терпеть колониальную эксплуатацию и присвоение их сырьевых богатств кремлевскими олигархами. Но вряд ли следует ожидать буквального повторения "распада СССР" – северяне и сибиряки вовсе не заинтересованы в "отделении" друг от друга. Их культуры гораздо ближе, чем у республик бывшего СССР, поэтому здесь, скорее всего, возникнет открытая конфедеративная общность, основанная на прямых равноправных связях между регионами – но без грабящего их "вертикального" центра. Это вообще мировой процесс глокализации – замены централистских государственных структур сетевыми и межрегиональными, – а не какой-то специальный заокеанский или инопланетный "заговор против России". Просто колесо истории продолжает вращаться – как бы кому ни хотелось его остановить...
Каспаров.Ру, 08.12.2006
«Ньет,
Молотофф!»
Полемика с Сергеем Лебедевым
Так уж вышло, что всякая годовщина советского нападения на Финляндию будоражит общественное сознание, порождая новые вопросы и побуждая искать новые ответы…
Однако позиция автора выглядит далекой от этих поисков. Его статья в целом является пересказом официальной советской пропаганды брежневских лет, с патетическим финалом «Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины в советско-финской войне!»
Такое впечатление, что автор всерьез верит, будто маленькая Финляндия планировала завоевать СССР. Будто эту войну развязала «фашистская» маннергеймовская клика, а советскому «прогрессивному человечеству» пришлось героически обороняться посредством вторжения в чужую страну. Логика чисто оруэлловская…
Лебедев называет довоенную Финляндию «очень
милитаризированным государством». Хотя практически вся эта «милитаризация»
сводилась к строительству знаменитой «линии Маннергейма» на Карельском
перешейке. С точки зрения автора, возводить оборонительные укрепления на
границе с миролюбивым восточным соседом – это неслыханная агрессивность! Далее
Лебедев пускается в конспирологию и заявляет: «План ведения войны заключался
в том, чтобы измотать советские войска на «линии Маннергейма», а затем,
дождавшись помощи от западных союзников, перейти в наступление».
Где автор взял такой забористый план, неизвестно... Однако исторический факт состоит в том, что никаких «западных союзников» на момент начала войны у Финляндии просто не было. Точнее, с августа 1939 года сам СССР был союзником Германии. А Англия и Франция, хоть и находились с сентября в состоянии войны с Третьим рейхом, не оказали никакой иной помощи финнам, кроме символично-дипломатического исключения СССР из «Лиги наций». Только в 1940 году, убедившись в безразличии «западных союзников», Маннергейм пошел на сближение с Гитлером (впрочем, в то же самое время в Берлин ездил и Молотов)…
Особенно забавно звучат упреки автора тогдашним, глобально почти изолированным финнам в «территориальных претензиях» к СССР. Тут уж, как говорится, чья бы мычала… Перечисляя «экспансионистские» произведения финских писателей XIX века, Лебедев «патриотически» умалчивает, в какой стране накануне Второй мировой войны «классикой» считалось воспевание глобального «освободительного похода»: «Но мы еще дойдем до Ганга, но мы еще умрем в боях, чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя». (Павел Коган)
Эту войну за насаждение «мирового коммунизма» Лебедев ничтоже сумняшеся путает с войной за «русские интересы», хотя русские были в ней лишь пушечным мясом. После Зимней войны, когда финны были вынуждены оставить Карельский перешеек, практически все его коренное русское население добровольно ушло вслед за ними, не желая присоединяться к «союзу республик свободных» – и это нагляднейшее опровержение того, что будто бы Красная армия защищала «русские интересы». Наиболее известный факт – эвакуация в Финляндию Валаамского монастыря, насельники которого были наслышаны об отношении к религии в СССР. (Это только годом позже, после немецкого нападения, нацисты и сталинцы принялись конкурировать в заигрывании с церковью.)
Осенью этого года в Карелии вышел русский перевод книги историка Юкки Куломаа «Финская оккупация Петрозаводска», посвященной периоду 1941-44 годов, когда в ходе «войны-продолжения» (как ее называют в Финляндии) практически вся восточная Карелия была занята финской армией. Это весьма подробное и выдержанное исследование, свободное как от советских (это понятно), так и от «реваншистских» идеологических стереотипов. Хотя даже эта непредвзятость для российского читателя, перекормленного «победной» пропагандой, может выглядеть вызывающе. Куломаа не оправдывает финскую оккупацию, но лишь восстанавливает множество прежде замалчиваемых у нас фактов, по сравнению с которыми довоенный краснокомиссарский режим отнюдь не выглядит «утраченной свободой»…
Главнокомандующий Финской армией маршал Карл Густав Маннергейм еще в конце 1930-х годов, наблюдая нарастание предвоенных настроений в Европе, склонялся к нейтралитету – по примеру соседней Швеции. Если бы эта историческая возможность реализовалась, не было бы никакой «блокады Ленинграда» – хотя и в реальности финские войска в 1941-44 гг. остановились на старой границе на Карельском перешейке. Маннергейм, который сам был российским офицером, участником Русско-Японской и Первой мировой войн, и говорил по-русски даже лучше, чем по-фински, вовсе не стремился воевать с Россией – хотя, конечно, не мог быть союзником коммунистического Кремля. Воевать его вынудили сами кремляне, напав в 1939-м на его родину. Именно Зимняя война, отторгнувшая от Финляндии значительные территории, положила конец проекту нейтралитета и разожгла в финском обществе понятную ненависть к восточному агрессору. Она и вылилась затем в «войну-продолжение»…
В немереном количестве писаний советских историков (да и нынешних – оставшихся вполне советскими) финская оккупация Петрозаводска и восточной Карелии описывается как сплошной концлагерный ужас вроде Бухенвальда (до газовых камер разве что не договорились). Хотя в этих переселенческих (по реальному названию тех лет) лагерях содержались лишь коммунисты и переселенное ими в эти края некоренное население. Эти лагеря создавались с целью депортации их обитателей из Карелии «в благоприятных исторических условиях». Разумеется, с современных либеральных позиций это выглядит вопиющим расизмом. Однако любую историческую ситуацию необходимо расценивать критериями своего времени. Во Второй мировой войне подобная изоляция потенциальных противников практиковалась по обе стороны фронта – достаточно вспомнить ликвидацию Республики немцев Поволжья или интернирование всех японских граждан США. Но это «расизмом» почему-то не называется…
В устах прославляющих СССР историков упреки финнам в организации этих лагерей выглядят вообще запредельным цинизмом. В довоенное время в советских концлагерях на территории Карелии (один Беломорканал чего стоит!) погибли десятки тысяч заключенных. Причем в основном русских – но о русских советские пропагандисты вспомнили лишь с началом войны… А за все время оккупации, по статистике, которую приводит Куломаа, в финских переселенческих лагерях умерло около 3 тысяч человек. Конечно, трудно сравнивать разные виды лагерного бытия, но, к примеру, узники петрозаводских переселенческих лагерей содержались не в барачных камерах, а в комнатах обычных городских домов и даже могли принимать гостей из свободного населения города, где, кстати, также оставалось немало русских. Но при советском «освобождении» все эти «пособники оккупантов» в свою очередь потеряли свободу. Однако для коммунистических историков все «наше» лучше – даже тюрьма…
Когда же в 1941 году эти «наши» оставляли Петрозаводск, они уничтожили в городе все, что только могли – заводы, фабрики, электростанции, мосты, многие исторические здания и т.д. – а в послевоенной пропаганде свалили все это на «проклятых оккупантов». Труд множества узников переселенческих лагерей фактически сводился к приведению города в пригодный для жизни вид… Есть также упорно циркулирующая среди местных краеведов версия, что бежавшие комиссары и политруки, хотя и были атеистами, планировали сжечь и Кижи, «чтобы не оставить врагу». И хотя документов на этот счет не осталось или они до сих пор засекречены (видимо от ЮНЕСКО), в пользу этой версии есть косвенные доказательства, очень наглядно показывающие отношение «советской культуры» к древнерусским памятникам.
Во время войны финны вывезли кижские иконы в Финляндию, дабы
обеспечить их сохранность, но в 1944 году, по условиям мирного договора, все
пунктуально вернули. Однако, как сообщает официальный сайт Кижей, «к
сожалению, иконы «неба», снятые финнами одновременно с иконами иконостаса
Преображенской церкви, но не вывезенные из Петрозаводска в Финляндию, были
уничтожены: «завхоз Дома культуры зимой 1944/1945 года истопил на дрова росписи
купола Кижей».
Советские «русофилы» также любят клеймить оккупационный период за политику насильственной «финнизации» Карелии. Мол, оккупанты переименовали Петрозаводск в Яянислинна (Онежская крепость), и повсюду насаждали финскую культуру и топонимику. Однако парадокс состоит в том, что финским словом «Яянислинна» вполне мог бы называться и современный Петрозаводск! Достаточно указать, что два главных кинотеатра города именуются «Калевала» и «Сампо», улица Антикайнена, набережная Гюллинга, памятник Куусинену… Кстати, эти финские коммунисты (их можно бы назвать «краснофиннами» – по аналогии с советским ругательством «белофинны») были куда большими «панфиннистами», чем космополит Маннергейм! Довоенная Карелия рассматривалась ими лишь как плацдарм для «мировой революции» на Севере, отсюда они планировали двинуться советизировать и финнизировать всю Скандинавию… Но Маннергейм им помешал – еще один исторический парадокс…
Антирусской была не финская оккупация, но «ленинская национальная политика», которая практически стерла или загнала в маргинальную диалектность коренную севернорусскую культуру нашей земли, которая была в свое время полноценной и самоуправляемой частью Новгородской республики. Много ли вы знаете о заонежских и пудожских былинах, помните ли, что пронзительный мистический поэт Микола Клюев родом из олонецких краев? В современной Карелии этот мощный и самобытный культурный пласт фактически выкорчеван – и не «оккупантами», но «освободителями»... Не посчастливилось и собственно этническим карелам, попавшим между Сциллой и Харибдой: сначала для них изобретали письменность на основе кириллицы, затем на основе латиницы, чем только окончательно их запутали, а нынешнее карельское радио в качестве «национального языка» использует только финский…
Решение этой сложной этноисторической проблемы может быть найдено лишь на межрегиональном, но не на межгосударственном уровне. Этому и был посвящен убитый нынешней «вертикалью» проект Еврорегиона Карелия, предусматривавший налаживание прямых связей между карельскими и финскими регионами, на основе местного самоуправления, а не через столичных чиновников обеих стран. Местное население по обе стороны границы гораздо лучше понимает друг друга, чем российские «имперцы» и финские «реваншисты». Напротив, здесь наблюдается своего рода обратная зависимость – кремлевская власть своими изоляционистскими, совершенно советскими решениями о расширении «погранзоны» только подхлестывает «реваншистские» настроения на той стороне…
Эти деятели, похоже, совсем не понимают, что живут уже в XXI веке, когда прежние государственные границы все более уступают место процессам глокализации. Они не способны ни к какому новому историческому творчеству – но навсегда погрязли в войнах прошлого века… У меня же, к примеру, никогда не возникает споров на эту тему с финскими друзьями (хотя мои деды воевали здесь против их дедов). Просто мы думаем о проектах будущего. Впрочем, иногда переслушиваем первый военный рок-н-ролл…
АПН Северо-Запад,
21.12.2006
Северный
Маршал
Сначала я предполагал сопроводить свою беседу с Владиславом Грином (автором идеи установки памятника Маннергейму в Карелии – ред.) кратким послесловием – о реакции общества на его инициативу. Но затем, перечитывая некоторые документы, увидел вдруг, что оно вырастает скорее в предисловие – к давно назревшему у нас пересмотру исторической роли Карла Густава Маннергейма. Такой вот парадокс – но ведь и сама его судьба была великим парадоксом…
Подобно тому, как с приближением к Северу постепенно исчезают Запад и Восток, в судьбе Маннергейма поразительным образом сочетаются живой интерес к восточной культуре и поставленная им целью Зимней войны "защита западной цивилизации".
Ровно 100 лет назад он возглавлял русскую разведывательную экспедицию в северный Тибет и был принят Далай-ламой. Это событие произошло явно неслучайно – да на таких высотах случайностей и не бывает… Вот как он описывал эту встречу в своих мемуарах:
"На мой низкий поклон Далай-лама ответил легким кивком. Он спросил меня, из какой страны я приехал, сколько мне лет и по какой дороге прибыл. Переводчиком был тот самый старый лама, которого я посетил накануне. Он переводил мои слова шепотом, наклонившись к своему господину и не поднимая на него взгляда. После небольшой паузы Далай-лама… подал знак, и в комнату тут же принесли кусок красивого белого шелка, на котором были тибетские письмена. Он попросил меня вручить этот подарок царю…
Далай-лама сказал, что ему довольно хорошо в Утае, но сердце его находится в Тибете. Многие посещавшие монастырь жители Тибета просили его вернуться в Лхасу, что он, возможно, и сделает. Я заметил, что, когда его Святейшество посчитал необходимым покинуть свою родину, симпатии русского народа остались на его стороне и за прошедшие годы эти симпатии не уменьшились. Далай-лама слушал мои заверения с искренним удовольствием.
В конце аудиенции я попросил позволения продемонстрировать браунинг, который собирался вручить Далай-ламе в качестве подарка. Когда я показал, что пистолет одновременно заряжается семью патронами, Далай-лама заразительно рассмеялся. "Этот подарок весьма прост, – сказал я и посетовал, что не могу преподнести что-нибудь получше, ведь за долгое путешествие у меня, кроме оружия, ничего не осталось. – С другой стороны, времена такие, что даже святому человеку чаще требуется пистолет, чем молитва".
Далай-лама показался мне живым и умным человеком, сильным духовно и физически. Во время приема было ясно видно, что по отношению к Китаю он настроен весьма прохладно… Он ни в коей мере не производил впечатления человека, который хотел бы вручить Китаю часть своей любимой родины".
Быть может, эти тибетские письмена, посланные Далай-ламой русскому царю, содержали некую нераспознанную тайну, впоследствии резко изменившую ход истории… А возможно, Маннергейму как раз и стало известно их содержание, что проявилось затем в другой тайне – как этот имперский генерал превратился в антиимперского маршала независимой северной страны. Когда империя, которой он служил, сама превратилась в аналог "Китая"…
Маннергейм остался в истории единственным деятелем Белого движения, который не проиграл. В 1919 году он предлагал стоявшему в Эстонии генералу Юденичу взять совместным ударом "красный Питер" – у обеих армий вместе сил для этого вполне хватало, и тогда русская история могла пойти совсем иначе. Большевицкий период сейчас был бы интересен примерно как Парижская коммуна… Маннергейм обуславливал свое предложение лишь одним – власть будущей России должна признать и гарантировать независимость Финляндии. Но Юденич, а также стоявшие за ним Колчак с Деникиным, резко воспротивились этому "сепаратизму" и продолжали выдвигать лозунг "единой и неделимой России". И в итоге – сами были "едино и неделимо" разбиты большевиками…
Маннергейм же превратил свою родную Финляндию в самый крепкий орешек для красных… Но лично при этом вполне сохранял многие черты русского офицера. Он поддерживал дружеские отношения со своими старыми боевыми товарищами, никогда не отказывался от былых наград, чтил суворовский завет воевать не числом, а уменьем, и даже будучи главнокомандующим Финляндской армией, лучше говорил по-русски, чем по-фински. Да и выпить был не дурак…
Нечто "маннергеймовское" можно парадоксальным образом разглядеть совсем в другом генерале – конца ХХ века. Подобно тому, как в 1917 году Маннергейм преобразился из защитника Российской империи в сторонника Финляндской независимости, Александр Лебедь до 1996 года также был "ястребом" в отношении Чечни. Но затем заключил Хасавюртовские соглашения, которые фактически предоставляли ей свободу – но вместе с тем и переводили чеченцев в России в статус иностранных граждан, с соответствующим ограничением в правах. Сколько тогда он огреб обвинений в "предательстве"! Что ж, господа "патриоты", радуйтесь теперь иному исходу – когда Россия стала неотъемлемой частью Чечни…
Маннергейм как политик также резко отличался от современных ему "коллег" из других стран в бурной европейской истории начала и середины ХХ века. На фоне того, как повсюду устанавливались "фашистские" или "антифашистские" диктатуры, в Финляндии сохранялась многопартийность и свободные выборы парламента и президента. Но ни о какой "суверенной демократии" там не говорили…
Враждебное отношение к Маннергейму со стороны российских "патриотов" вызвано тем, что они продолжают мыслить вполне по-советски и даже более того – саму "советскость" и делают критерием "русскости". То, что он верно служил дореволюционной России, эту логику взламывает, и потому они стараются этого "не замечать"…
В период Второй мировой войны политика Маннергейма, словно зеркальный щит Персея, лишь отражала советские экспансионистские замыслы. В конце 1939 года, когда началась Зимняя война, он записал в дневнике: "Советы сообщили, что народ Карелии теперь воссоединяется со своими финскими собратьями для создания единого национального государства". Тогда Карельская АССР была преобразована в Карело-Финскую ССР, куда Кремль планировал включить и всю Финляндию. Но в ходе "войны-продолжения" 1941-44 Маннергейм фактически исполнил их мечту – Карелия воссоединилась с Финляндией в "единое национальное государство". Правда, без коммунизма и Кремля (какая наглость!)…
Советские пропагандисты любят упрекать Маннергейма в том, что он "пошел на союз с Гитлером". А, простите, с кем в союзе был сам СССР в конце 1939 года, когда развязал войну против Финляндии? Совместные парады каких армий проходили тогда в Бресте, посреди разделенной Польши? Ненависть к Маннергейму вызвана именно тем, что ему удалось избавить граждан своей страны от судьбы поляков и прибалтов…
Фантастические триллеры российских (точнее – оставшихся вполне советскими) историков – о том, будто бы маленькая Финляндия, возводя оборонительную Линию Маннергейма, планировала тем самым захват СССР, – а также реалии "войны-продолжения" в Карелии, я уже разбирал. (См. статью «Ньет, Молотофф!» - ред.) Отсылаю к этому тексту тех, кто все еще находится в плену советского патриотизма. И путает его с русским…
Впрочем, именно в парадоксе финского маршала питерский журналист Михаил Шевчук увидел отблеск древнерусской истории: "Пепел Вольного Новгорода проступает сквозь сугробы Зимней войны, и Линия Маннергейма пролегла внутри нас…"
Маршал с честью выполнил свою историческую миссию. После трех провалившихся попыток завоевать Финляндию кумир советских патриотов, видимо, и сам понял, что осчастливить этот упорный и вольнолюбивый народ лагерями и колхозами уже никогда не удастся. В этом случае они все станут "лесными братьями"… Из списка "военных преступников", услужливо составленного финскими коммунистами, Сталин красным карандашом вычеркнул Маннергейма и приписал: "Не трогать!" Над причинами столь редкого и внезапного благородства советского вождя историки гадают до сих пор. Может быть, за него вступились лидеры Запада? А может быть, лишь Далай-лама это знает?..
В обращении к согражданам после Зимней войны Маннергейм сказал: "Я горжусь сынами и дочерьми Севера, отстоявшими свою свободную страну". Прозвучит ли однажды эта фраза по-русски?
НаЗлобу.Ру, 24.5.2007
Космос как
праздник
«День победы» стал официальным праздником (выходным днем) лишь с 1965 года. По советской традиции, в которой каждый следующий правитель "опровергал" предыдущего, брежневский режим тогда предал забвению хрущевскую мечту о скором "построении коммунизма". Но становилось непонятным — ради чего же существует этот режим, что является исторической целью правящей коммунистической партии? И политтехнологи тех лет нашли выход в усиленной разработке мифологии "Великой Отечественной войны", компенсируя этот кризис советского самосознания "гордостью победителей".
Тем самым они катастрофически перевернули весь советский менталитет — если в 1950-60-е годы он вдохновлялся проектами будущего (знаменитое "шестидесятничество", техноромантика, расцвет фантастики и т.д.), то теперь его опрокинули в прошлое, и стали соотносить всю текущую реальность с результатами Второй мировой войны. Показательно, что в эпоху брежневского "застоя" (1965-1985) на тему той войны было поставлено неизмеримо больше памятников, написано книг, снято фильмов, спето песен, чем за все предыдущее двадцатилетие, миновавшее сразу после ее окончания…
Конец советского режима, как ни странно, только укрепил эту "привязку". С отменой революционного праздника 7 ноября, дата 9 мая не только не пострадала, но напротив — стала единственным символом "национальной гордости". Не считать же ею было непонятный "день независимости России от СССР" 12 июня или годовщины с не менее странного "августовского путча"…
Петербургский философ Алексей Иваненко метко назвал этот праздник "Советской Пасхой". Сколько бы ни говорили о "Новой России", на деле территорию РФ преимущественно населяет все тот же "советский народ", но — из которого вынут стержень собственной исторической проектности. И власти в этом случае вполне достойны своего народа — они также мыслят исключительно категориями прошлого. Характерна развернутая ими "антифашистская" кампания: новые протестные движения эпохи глобализации и порожденных ею массовых миграций они все еще пытаются мерить идеями и образами межвоенной Европы…
Впрочем, этими идеями и образами зачастую вдохновляются и сами оппозиционеры. И даже более, иногда происходит невероятный прежде парадокс: на фоне того, как власти откровенно преемствуют цензурно-полицейские черты исторического фашизма, но при этом отрицают "фашистскую символику", использование ее некоторыми радикальными оппозиционерами начинает выглядеть не просто эпатажем, но знаком освободительного нонконформизма! Однако все это — затянувшаяся игра в прошлое. Интересно, что у одного из популярных арт-деятелей Гоблина (Дмитрия Пучкова) одним из самых эффектных приемов является введение в свои римейки-переводы голливудских фильмов "фашистской" или "штирлицевской" тематики. Российскому зрителю она оказывается куда более близкой и понятной, чем "чистые" образы будущего из американской фантастики. Такой вот здесь день сурка…
Вызывающие с каждым годом все больше медиа-шумихи "годовщины великой победы" зацикливают российское сознание на прошлом, застилают ему взгляд в будущее. Возможно ли залечить эту историческую травму, разорвать этот замкнутый круг? Да — если главным национальным праздником сделать иную дату: 12 апреля. Она уникальна тем, что непротиворечиво сочетает такие, казалось бы, противоположности, как "космополитизм" и "патриотизм" — глобальное открытие космической эры и русское первенство в нем. Эта дата вообще "трансцендирует" всю земную политику — на ее фоне выглядят по-детски смешными и нелепыми все "право-левые" разборки. Но самое важное — День Космонавтики как главный национальный праздник вновь откроет нашему народу простор исторического творчества, обратит его к перспективным проектам и фантазиям о "прекрасном далеке" — вместо топтания на событиях начала прошлого века. Это будет действительно уникальный праздник в отличие от других стран, где главные национальные торжества напоминают лишь о земных событиях…
Мешают этому назревшему развороту в будущее два препятствия. Первое — ментальное: неудачный советский опыт "построения коммунизма" многих заставил с опаской или иронией относиться к любым "идеологиям будущего". Но это препятствие действует преимущественно лишь для старшего поколения — молодежи свойственно все-таки смотреть вперед, и она не будет посвящать жизнь копанию в архивах… Второй барьер исторически мал, но тактически более неприступен. Его создали те, кто хотел бы законсервировать Россию в статусе "глобальной нефтегазовой кладовой" — и потому совершенно не заинтересованы в "космических фантазиях". Так что, по-видимому, и в XXI веке на Луну полетят только американцы — а у нас будут слушать Кобзона…
НаЗлобу.Ру, 11.4.2007
Диссиденты и президенты
Ровно четыре года назад в Кембридже, в интервью с Владимиром Буковским я спросил у него о парадоксе советских диссидентов:
- И все же: что случилось
тогда, на рубеже 80-90-х? Почему власть, жестоко преследовавшая диссидентов,
вдруг во мгновение ока перехватила ваши идеи, а вы
сами остались, как и были, невостребованными?
- А это как раз был
наиболее логичный выход для власти. Эти люди сидели у власти десятилетиями и
поколениями, и естественно, терять ее не желали. Но когда рухнули цены на
нефть, и мировая ситуация стала меняться, им пришлось срочно менять имидж. А при том, что у нас, диссидентов, там не было никаких
социальных позиций и возможностей влияния, у нас все же был наработан
определенный интеллектуальный потенциал, язык, понятный окружающему миру. Вот
этим потенциалом и языком система при Горбачеве вовсю
и воспользовалась.
Действительно, из тех, кто противостоял коммунизму еще в 1960-е и 1970-е годы, мы не можем назвать практически никого, кто бы вошел во власть в «новой России» 1990-х. Андрей Сахаров умер в разгар «перестройки», вернувшийся Александр Солженицын просто сменил вермонтское затворничество на подмосковное, лишь Сергей Ковалев одно время поработал уполномоченным по правам человека при президенте – но это все-таки «при» власти, но не сама власть. Феномен «русского Гавела», когда диссидент становится президентом, в России не состоялся. Власть фактически осталась в руках той же самой номенклатуры, которая быстро «перестроилась» и поменяла корочки на своих партбилетах. Сначала все они состояли в КПСС, потом в черномырдинском «Нашем доме», теперь – в «Единой России». Если завтрашняя «партия власти» будет называться как-нибудь по-другому – можно быть уверенным, что мы увидим там те же самые, хорошо знакомые лица…
Впрочем, Виктор Пелевин в своем эпохальном романе «Generation П» употребил несколько иную лексику… Но он великолепно отразил тот абсурд, который чешскому драматургу-абсурдисту и не снился:
По телевизору между тем
показывали те же самые хари, от которых всех тошнило
последние двадцать лет. Теперь они говорили точь-в-точь то самое, за что раньше
сажали других, только были гораздо смелее, тверже и радикальнее. Татарский
часто представлял себе Германию сорок шестого года, где доктор Геббельс истерически
орет по радио о пропасти, в которую фашизм увлек нацию, бывший комендант
Освенцима возглавляет комиссию по отлову нацистских преступников, генералы СС
просто и доходчиво говорят о либеральных ценностях, а возглавляет всю лавочку прозревший наконец гауляйтер Восточной Пруссии.
В самом начале 1990-х Владимир Буковский попытался переломить эту тенденцию. Приглашенный в качестве эксперта на заседания Конституционного суда по «делу КПСС», он стремился действительно превратить его в «процесс над КПСС», по модели Нюрнбергского. Это предусматривало процедуру люстраций, аналогичных тем, которые имели место в некоторых странах Восточной Европы, где вся прежняя партийная и спецслужбистская номенклатура была отстранена от власти. Никаких репрессий к ним не применялось – их просто отправили на пенсию, и в итоге к руководству в этих странах пришло действительно новое поколение политиков, свободное от «советских» стереотипов…
Но эту смелую затею Буковскому осуществить не удалось. Против такого суда отчаянно выступали и достаточно влиятельные в Европе левые силы – опасаясь, что он вскроет их многолетнее и многомиллионное «сотрудничество» с Кремлем. Но главного противника такого процесса, по признанию Буковского, он неожиданно встретил в лице самого Ельцина, который призвал «не раскачивать лодку». Возможно, что первый российский президент опасался и сам выпасть из этой «лодки», учитывая свою предыдущую карьеру… В итоге Буковский сделал печальный и вполне подтвердившийся позднее (как и многие иные его прогнозы) вывод о том, что в России грядет неизбежная реставрация прежней чиновно-репрессивной системы, которая вполне может и не называться «коммунистической»… И с 1993 года вообще перестал ездить в Россию.
Новое возвращение «Хулигана» (помните советскую частушку «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана…»?) в российскую политику состоялось в прошлом году, когда инициативная группа выдвинула его кандидатом в президенты. Буковский побывал в Петербурге и Москве, провел презентации своей переизданной книги «И возвращается ветер…». А его противники, уверявшие, что «Буковского давно забыли», крупно просчитались – на его выдвижении, состоявшемся в Музее Сахарова, вместо требуемых законом 500 подписей было собрано более 800 – причем на это собрание люди специально приезжали из разных регионов!
Однако развернуть полноценную избирательную кампанию легендарному диссиденту все же не дали. Сначала его не зарегистрировал ЦИК, а затем это решение утвердил Верховный Суд. Главной причиной отказа было названо «вероятное» (так в судебном постановлении и сказано!) наличие у Буковского иного гражданства. Хотя в Законе о гражданстве РФ сказано недвусмысленно: «Гражданин Российской Федерации, имеющий также иное гражданство, рассматривается Российской Федерацией только как гражданин Российской Федерации» (ст. 6.1).
Другим основанием отказа послужило непроживание Буковского в течение последних 10 лет на территории РФ. Апелляции адвокатов Буковского к тому, что ни Александр Лебедь в 1996 году, ни Владимир Путин в 2000-м также не имели полного 10-летнего стажа проживания в РФ перед выборами, судом в расчет не принимались. Некоторые наблюдатели, впрочем, указывали, что нельзя путать служебные командировки этих кандидатов с «проживанием». Однако и Буковский в 1976 году также покинул тогдашний СССР не по своей воле, а был вывезен в наручниках. Может быть, это также можно считать «служебной командировкой»?
Но самым смехотворным основанием для отказа стало непредоставление Буковским документа, подтверждающего, что он является писателем – как он указал в анкете род своих занятий. У Пушкина и Достоевского также не было членских билетов Союза писателей – может быть, на этом основании их следует исключить из курса литературы? Этим требованием ЦИК и Верховный Суд блистательно доказали, что РФ является настоящей «правопреемницей СССР» – не только в юридическом, но и в качественном смысле! Ибо только в Советском Союзе писатель без «справки» о том, что он является писателем, таковым вовсе не считался, а объявлялся просто «тунеядцем», как Бродский…
Многие оппоненты Буковского в сетевых блогах уверяют, что даже если бы его зарегистрировали, он набрал бы какие-то «жалкие доли процента». Ну так дайте же ему их набрать! И пусть все убедятся в катастрофической непопулярности его точки зрения! Нет, не дадут… На мой взгляд, реальной причиной отказа Буковскому в праве начать свою избирательную кампанию стала именно катастрофическая несовместимость менталитетов – вольного «русского путешественника» («Письма русского путешественника» – одна из его книг) и чиновничьей «преемственности»…
На данный момент у него в запасе осталась лишь одна юридическая инстанция – Европейский суд по правам человека. И если предположить, что его аргументы убедят тамошних судей, и процесс состоится до 2 марта – может возникнуть уникальный прецедент того, как российские президентские выборы утратят легитимность еще в процессе их проведения! Но вряд ли ЕС захочет так круто ссориться с российской властью. К тому же, и сам Буковский давно известен как принципиальный критик «нео-социалистической» политики еврокомиссаров…
Иных европейских правозащитников ныне уместнее именовать «левозащитниками» – ибо они являют собой некую «полицию мысли», зорко отслеживающую в медиа-пространстве «неполиткорректные» высказывания. То же странное превращение произошло и с частью бывших коллег Буковского по советскому диссидентскому движению. Вместо отстаивания свободы слова для всех они охотно принялись сотрудничать с властью в разоблачении всевозможных «экстремистов», чья вина состоит лишь в иной точке зрения.
Некоторый опыт столкновения с такого рода «политкорректорами» автор этих строк получил на прошлогоднем федеральном съезде «Другой России», куда был избран делегатом от Карелии. Стоило мне в своей краткой речи употребить «неполиткорректное» слово «Кондопога», как из зала раздался требовательный крик лидера движения «За права человека» (!) Льва Пономарева: «Прекратите это выступление!» – и ведущий съезда, лидер организации «Открытая (!) Россия» Александр Осовцов отключил мне микрофон…
Вот такой опасный парадокс: обретая даже символическую власть – всего лишь в рамках одного съезда – некоторые диссиденты сами вдруг превращаются в жестких идеологических надзирателей!
К счастью, к самому Буковскому это не относится. Во время своих визитов в Россию он продемонстрировал уникальное умение находить общий язык с представителями довольно разных взглядов. Как он сам объясняет это: «в лагерях мы не делились на левых и правых»… Да и сегодня он фактически уже перерос уровень текущей политики – так что его недопуск к президентским выборам по большому счету ничего не меняет. Владимир Буковский ныне по праву может называться духовным лидером оппозиции – ибо своими книгами и выступлениями он действительно вдохновил множество людей ценить и отстаивать свою свободу.
Нынешняя ситуация в России с известным «закручиванием гаек» будет неизбежно порождать «новых диссидентов». Правда и тем, кто пытается утвердить в оппозиции некую «единственно верную» (как правило, либеральную) точку зрения, также не мешало бы помнить, что инакомыслие от единомыслия все же отличается…
И вполне возможно, что ситуация с советской «перестройкой» в ближайшие годы просто повторится. Нынешняя «стабильность», как и в годы «застоя», покупается почти исключительно за счет высоких цен на сырье. Но стоит этим ценам опять рухнуть – и как знать, может быть, мы услышим крамольные лозунги «несогласных» из уст самого «преемника» …
Росбалт, 21.01.08
Постчеловечество в стране
Медведа
Одним из примечательных интеллектуальных событий прошлого года стал выход футурологического сборника «Постчеловечество». Но вдвойне примечательной его сделала крупная надпись на обложке: «научный редактор М.Б. Ходорковский».
Футурология в нынешней России и без того не в моде – здесь, напротив, все чаще вспоминают «славное прошлое». Но образ научного редактора, работающего над текстами о будущем в забайкальской колонии, делает эту картину совсем уж символичной…
Ситуация постполитики фактически отменила все прежние политические идеологии. Точнее, заменила их борьбу пиаром нео-мифологических образов. Ну кому теперь интересно, «правый» вы или «левый» – если Медвед подмял под себя всю политику вообще? Медвед – это не только аллегория «преемника» или символ «единой» партии – но вдохновляющий их бренд эпохи.
Вот сколь неожиданно воплотились в реальность рассуждения авторов «Постчеловечества» о «растущей роли биотехнологий»!
В своем предисловии Михаил Ходорковский говорит о глобально возникающем «новом неравенстве», имеющем не столько социальную, сколько биологическую природу – между людьми, способными и неспособными к творческому труду. В условиях информационной цивилизации именно творческие способности работников становятся наиболее востребованными. Те, кто наделен ими, генерируют новые идеи, смыслы, образы, стратегии, технологии, программы и т.д. А тем, кто обделен, остается лишь воплощать эти разработки в материальные формы, стоять у «глобального конвейера».
Самым интересным в книге выглядит столкновение полярно противоположных оценок этого процесса – в статьях социолога Владислава Иноземцева и писателя Максима Калашникова. Первый видит в «революции творческих интеллектуалов» настоящий прорыв на новый виток (пост)человеческой истории. Второй же рисует мрачную антиутопию – эти «информационно-нано-биотехнологические» (сокращенно: инаби) существа грозят установлением небывалой глобальной диктатуры для всего остального человечества.
Любопытно, что в текстах сборника, да и в предисловии, к этому «постчеловеческому обществу» иногда применяется определение «новая раса». Насколь можно видеть, сам научный редактор не возражает против подобных дискуссий. Но как бы ему за это еще не добавили «пропаганду расовой исключительности» согласно 282 статье УК! Ведь строгого исполнения этой статьи от власти громко требуют нынешние «политкорректоры» (бывшие «правозащитники»)…
Сборник, кстати, выглядит совсем не «прозападным» – напротив, критика в адрес современного Запада там содержится едва ли не в каждой статье. Однако универсалистский пафос «единого человечества», звучащий во многих текстах, выглядит несколько устаревшим. Это все равно, что сравнивать маргинальных западных марксистов первой половины прошлого века с местными строителями ГУЛАГа…
Если угодно, в сегодняшней России действительно победил «творческий класс» – только, как всегда, идущий «особым путем». Придворные политтехнологи (очень творческая профессия – и, надо признать, они в ней настоящие профессионалы!) сумели создать в глазах населения фактически неоспоримый образ власти, когда в победе «преемника» никто не сомневается. Красочная матрица «национальных проектов» напрочь затмила то, что они являются лишь жалкими подачками с сырьевых сверхдоходов, которые в основном содержатся в банках столь «нелюбимых» США…
Вот такая специфика «русского хай-хьюма» (термин Владимира Видемана) – творческие интеллектуалы здесь не обрели собственной исторической субъектности и не стали авангардом прогресса, но добровольно пошли в обслугу правящей бюрократии, превратились в «кремлядь». И в итоге чиновно-олигархический Медвед просто наступил на русскую историю, на ее свободное движение в собственное будущее…
Некоторый эскиз такого движения – и препятствий на его пути
– дал
в своем недавнем интервью «патриарх футурологов» Элвин Тоффлер: «Бюрократия
была самым распространенным типом организации в индустриальную эпоху.
Знаменитый социолог Макс Вебер еще во времена Первой
мировой войны писал, что все компании должны быть организованы по типу
бюрократии, поскольку она наиболее эффективна. Сегодня же, когда мы живем
в эпоху «третьей волны», бюрократия становится не просто
неэффективной, она действует прямо в обратном направлении. Технологическая
революция невозможна без революции организационных структур. Любая область
действительности, которая сегодня основывается на бюрократии, например система здравоохранения, терпит крах
и порождает конфликты внутри самой себя. Нужны новые типы организации,
например сетевые».
Однако за последние годы численность бюрократии в РФ превысила даже общесоветскую! Эта многоступенчатая «вертикаль власти» – с федеральными, окружными, региональными и т.д. этажами всевозможных «контролирующих органов» – все более напоминает кафкианский замок... А с геосимволической точки зрения такой тип организации соответствует Глобальному Югу, цивилизации «сборщиков харда», которой свойственны именно иерархические структуры управления. Для цивилизации же Глобального Севера, т.е. «изобретателей софта», более адекватны как раз сетевые, динамические структуры, которые минимально препятствуют ее креативной природе.
На смену глобальному разделению на Запад и Восток, утратившему смысл с падением Берлинской стены, пришла именно эта ось координат – Глобальный Север и Глобальный Юг. Российские эксперты (и в том числе авторы этого сборника) пока мало уделяют внимания этой метаморфозе – видимо, официальный статус РФ как «правопреемницы СССР» по-прежнему отбрасывает их сознание к «западно-восточной» дихотомии. Хотя таким ли уж «Востоком» является высокотехнологичная Малайзия – и таким ли уж «Западом» арабское Подпарижье?
«Новая раса» Глобального Севера отличается именно креативностью, она уже несводима к киплинговскому «бремени белого человека». Кстати, именно это «бремя», когда исторический маятник развернулся в иную сторону, и «обременило» саму Европу населением ее бывших колоний…
Зримым символом возникновения цивилизации Глобального Севера мог бы стать Берингов мост, который воссоединит северные пространства планеты и откроет новую эпоху глобальных коммуникаций. В сущности, его строители и станут этой «новой постчеловеческой расой», свободной от прежних этнических и географических стереотипов. И кстати, ими вполне могут стать энергичные дети «тихоокеанских тигров» – если «белые» европейцы и американцы ныне стремятся лишь сохранить свой статус-кво, утратили «гиперборейскую» волю к открытиям и привыкли наблюдать историю лишь по телеящику...
Историческое творчество во многом зависит и от нас – ощутим ли мы себя вновь, как и первые русичи, «варягами» будущей цивилизации – или предпочтем консервацию ветхой империи? Будем ли обустраивать виртуальную берлогу Медведа – или все-таки откроем новую реальность?
АПН, 29.01.2008
ГЛОБАЛЬНЫЙ СЕВЕР
Природа и личность
Север - это природа в полном
смысле слова, один из немногих еще не прирученных континентов. Суровость Севера
стала его преимуществом: люди еще не сумели его целиком покорить и изгадить, как остальную планету. На просторах Севера
отсутствует теснота и скученность, что отличает его от переполненных
мегаполисов Запада и перенаселенного Третьего мира. В
скученности люди - взаимозаменяемые атомы, толпа, масса. Там цена человеческой
личности близка к нулю.
На Севере, в силу разреженности людей, человек "редок", незаменим и
уникален. Он нужен другим, его жизнь обладает реальной ценностью. Перед лицом
суровой северной природы люди объективно нужны друг другу, тянутся друг к
другу, и на этой почве между ними возникают естественные человеческие
отношения.
Люди на Севере нужны друг другу не просто как "человеческие единицы",
но как полноценные личности. Ценность человека как помощника, защитника, друга
прямо пропорциональна развитию его личностных качеств. От него требуется не
формальное соответствие некоей "социальной роли", а способность
задействовать свои человеческие ресурсы целиком, в любой критической ситуации.
Здесь нет достаточного количества людей, чтобы заполнить все необходимые социальные роли. В ситуации, когда поблизости нет спасателей, полицейских, врачей, психологов, священников, - каждому приходится отвечать за все.
Человек на Севере обязан быть сильным, умным, добрым, ответственным,
всесторонним - "изначальным". Эта спонтанно возникающая социальность,
где человек важен и ценен именно как человек, как всесторонне развитая личность
- главное достояние Севера. Оно обеспечивает недостижимую гармонию коллектива и
индивида, когда коллективу индивид нужен именно в своей уникальной
индивидуальности. "Холодная" среда порождает "теплый" социум.
Индивид на Севере носит моральный закон в себе. Он действует как автономное
нравственное существо, руководствуясь собственным пониманием справедливости.
Усилия всех на свете СМИ не могут затуманить ему мозги. Ему наплевать, что
думают "все": духовная суверенность позволяет ему связаться со своим
Богом напрямую, минуя посредников в лице всевозможных "учителей
жизни".
Напротив, люди Юга внушаемы, опутаны условностями, инструкциями, правилами -
что является необходимым противоядием взаимной ненависти друг к другу. Стресс перенаселенности
приводит к тому, что никто никому не нужен, все друг друга ненавидят, а порядок
поддерживается только страхом перед полицией и законом. Как только этот страх
ослабевает, начинается тотальный погром.
Подавленная в себе ненависть находит отражение в популярности
фильмов-катастроф: людям нравится видеть, как их переполненный муравейник
сметают с лица Земли. Эти люди способны сохранять человеческий облик, только
повинуясь насилию государства. Пользуясь этим, оно в лице своих чиновников,
судей и адвокатов вторгается во все сферы их жизни, включая семью, личные
отношения, даже мысли.
Первозданность Севера органично вплетается в образ людей. Диапазон северной
природы широк: суровая величественная красота Арктики, таинственная мощь
непокоренной тайги, пастельная сентиментальная красота умеренной зоны.
Неприрученность северной природы переносится на людей, здесь живущих, делая их
свободными и спонтанными по контрасту с "ручными" южанами,
пространство обитания которых - искусственный парк.
Но символический потенциал северной природы этим не исчерпывается. Образ Севера
как пространства может переливаться напрямую в образ северного человека. Здесь
существует не один, а целых два образных ряда. Во-первых,
северный человек может быть органичной частью северной природы: он такой же
холодный, суровый, загадочный, неприрученный, одинокий, далекий, отстраненный.
Во-вторых, северный человек - это сила, преодолевающая суровость северной
природы. Тогда он теплый, человечный, близкий, дружелюбный,
открытый, душевный, непосредственный, общительный, готовый к самому
неформальному общению.
Комбинация этих двух несовпадающих рядов порождает крайнее разнообразие. Один и
тот же человек в разных ситуациях может проявлять оба ряда свойств, в
зависимости от того, чего он хочет добиться и с кем общается. С друзьями или с
врагами. Со своими или с чужими. С теми, кто заслуживает холода, или теми, кто
заслуживает тепла.
«Невское
время», 23.04.2004
82 000 метров из
"вчера" в "завтра"
В декабре текущего года исполняется ровно век с того момента, как французский инженер Лойк де Лобель предложил российскому правительству головокружительный проект - построить трансконтинентальную магистраль из Сибири на Аляску. Оставшаяся нереализованной и впоследствии почти забытая фантастическая идея вновь, однако, становится актуальной.
Тогда, 100 лет назад, после прокладки всего за 7 лет самой длинной в мире железнодорожной магистрали - Транссиба - эта задача выглядела технологически вполне разрешимой. За нее готовы были взяться крупные транспортные компании, приветствовал идею и тогдашний российский премьер Сергей Витте.
Однако сразу возникли препоны. Первоначальный замысел, предусматривавший выделение строительному синдикату в долговременную концессию полосы по российской территории, был сразу же отклонен по "патриотическим" соображениям. Впоследствии синдикат дал обязательство строить дорогу под контролем российских властей и силами преимущественно российских рабочих, притом обеспечивая их за свой счет всей необходимой социальной инфраструктурой. Более того, по условиям договора, через 90 лет после начала строительства (т.е. в 1995-1996 гг.) дорога должна была полностью перейти в собственность России. Проект успел получить одобрение российских военного и финансового министерств, но был в итоге забыт. В стране бушевала революция, и российскому правительству явно было не до амбициозных индустриальных планов. Впрочем, и в самих США проект трассы интересовал уже немногих - времена "золотой лихорадки" миновали. А после 1917 года к нему потеряли интерес и владельцы международных синдикатов...
Во время Второй мировой войны об отсутствии трассы пришлось пожалеть, поскольку морские караваны ленд-лиза, направлявшиеся в Мурманск, оказывались добычей для германских подводных лодок, а через Аляску и Сибирь действовал лишь малоподъемный воздушный мост.
После войны о трассе неожиданно вспомнили советские власти. Сталинский проект железной дороги "Салехард - Игарка" был лишь первой частью магистрали, которую предполагалось довести до Чукотки и соединить паромной переправой с Аляской. Какие цели преследовал этот проект - и поныне загадка: вряд ли Сталин всерьез рассчитывал распространить "мировой коммунизм" на Американский континент. Но эта вскоре замороженная "мертвая дорога" на долгие годы дискредитировала идею трансконтинентальной магистрали, придав ей мрачный "гулаговский" антураж.
Очередное возрождение идеи пришлось на 1991-1992 гг., когда был создан международный консорциум "Трансконтиненталь" с американским и российским отделениями. Однако строительству трассы вновь начали сопротивляться российские государственные "реалии". Власть тут же дала задний ход, сославшись на "экономический кризис" и вспомнив старые, вековой давности, "патриотические страшилки" о том, что хищные янки мечтают захватить "нашенский" Дальний Восток. Экономический кризис, замечу, также был упомянут явно всуе, если вспомнить, что США в свое время вышли из "великой депрессии" во многом благодаря именно масштабному транспортному и дорожному строительству.
Недавно об этом проекте вспомнил рупор
"духовной оппозиции" - газета "Завтра" (наконец-то
оправдавшая тем самым свое название), которая опубликовала его новую
развернутую версию под громким подзаголовком: "Самый актуальный и перспективный
проект нового тысячелетия". Публикация вызвала большой резонанс, а
дискуссия уже вышла за пределы газеты. С констатацией "Завтра",
думаю, в данном случае согласятся многие, вне зависимости от идеологических
предпочтений: "Российская власть узколоба, чурается крупных решений, не
способна к стратегии, не мыслит будущим. Бездарно расходует историческое время,
погрязнув в манипуляциях, сиюминутных задачах, затыкая дыры в тонущем корабле
русской политики. Она так и не выработала "Большого проекта", направляющего
национальную жизнь в осмысленное грядущее, чем так силен был разрушенный СССР,
поражает воображение нынешний Китай, доминирует сверхдержава США".
Сегодня таким "Большим проектом" и выглядит идея "Берингова моста". Ее реализация повлечет за собой новое, масштабное освоение Севера и Сибири, откроет доступ к богатейшим месторождениям сырья, не освоенным ныне именно из-за отсутствия коммуникаций. Трансконтинентальная трасса существенно ускорит экономический и культурный обмен между странами Тихоокеанского региона, который, по давнему пророчеству Герцена, становится "Средиземным морем будущего".
Кроме того, с глобальной точки зрения, этот проект будет назревшим переходом к позитивной интеграционной международной политике - взамен уже доставшего негативного пафоса "борьбы с мировым терроризмом", который заставляет граждан США, РФ и многих других стран чувствовать себя обитателями "осажденных крепостей"...
Соединение Дальнего Востока планеты с ее Дальним Западом, которые в ясную погоду видны друг другу, будет означать настоящую мировоззренческую революцию. Это станет окончательной и самой наглядной отменой старой восточно-западной геополитики, которая уже непригодна для описания процессов глобализации.
"Берингов мост" мог бы явиться реальным воплощением того, что считается пока лишь уделом фантастов, - машины времени. Дело в том, что по обе стороны 82-километрового Берингова пролива время одинаково, но в разных сутках. Так что при налаженном скоростном сообщении можно будет практически мгновенно перемещаться во "вчера" и в "завтра". Эту уникальную возможность наверняка лучше всех оценят деловые люди...
Однако ни РФ, ни США в лице правящих элит пока ментально не готовы к реализации этого проекта. США принято представлять как некоего "лидера глобализации", хотя на самом деле они строят "глобальную вертикаль", которая является антитезой глобализации в ее истинном понимании. Ведь глобализация, как подчеркивают многие исследователи (Мануэль Кастельс, Кеничи Омаэ и др.), - это переход от централистско-иерархических к сетевым взаимоотношениям и прямым, поверх прежних государственных границ, связям различных регионов в политике, экономике, информации и т.д. Нынешний же агрессивный "атлантизм" вашингтонских политиков, стремление "наводить демократию" в арабских странах и т.д. означают лишь попытку создать некий современный "римейк" Римской империи. То же самое, только в более скромных масштабах, делают и московские "третьи римляне", ликвидируя федеративное устройство России и тотально подавляя и грабя регионы. Север и Сибирь, дающие РФ более 70% экспортной прибыли, считаются по причине управленческого и налогового централизма "дотационными", а "донором" изображается Москва, "крышующая" нефтегазовый бизнес. Такая модель в современной мировой экономике закрепляет за Россией статус "сырьевой провинции".
К слову, на американском Дальнем Западе - от
Калифорнии до Аляски - уже зреют предпосылки к непосредственной, а не через
Москву и Вашингтон, интеграции с российским Дальним Востоком и Крайним Севером.
Существует глобальная межрегиональная организация "Северный форум". И
хотя ее влияние на национальные правительства пока не столь велико, как у ЕС
или АТЭС, но у этой структуры, как представляется, схожие с ними перспективы.
Империи опасаются прямых сетевых связей между регионами. Они всячески хотели бы
сохранить пока еще существующий "восточно-западный" дуализм, без
которого они попросту теряют смысл. А мост между их
"самыми дальними" (но самыми близкими друг другу!) регионами и станет
тем прорывом в будущее, что оставит позади эпоху нынешних российского и
американского президентов, для которых удержание прошлого стало главной целью
политики...
Возведение "Берингова моста" будет означать, что "однополярная" Америка и гиперцентрализованная Россия уйдут в историю, уступив место Глобальному Северу.
Сама историческая логика требует преодолеть нелепый разрыв между постиндустриальным миром северных стран и грандиозной Terra Incognita северной и северо-восточной России, население которой сегодня обречено центральной властью на эвакуацию или вымирание.
Но исправить это положение вряд ли поможет трансконтинентальный автобан, предложенный газетой "Завтра". Очевидно, что автоперевозки на такие гигантские расстояния гораздо дороже, медлительнее и малообъемнее, чем железнодорожные. Однако и железная дорога также не годится для трансконтинентальной трассы - еще со времен "мудрых царей" российская колея отличается от мировой. Наиболее подходящим вариантом здесь мог бы стать экологически чистый малозатратный и высокоскоростной "струнный транспорт", давно уже разработанный академиком Юницким, однако до сих пор остающийся не внедренным в экономику.
Трансконтинентальная магистраль, помимо того, что интегрирует российское Зауралье с североамериканским континентом, соединит (как и предлагалось в проекте вековой давности) города двух святых - Санкт-Петербург и Сан-Франциско.
Новый "северный проект" требует настоящей революции в политическом мышлении, по масштабу подобной петровской, - когда вся прежняя московская "элита", умеющая лишь выколачивать дань, была отправлена в историческую отставку. Новые города, которые возникнут вдоль магистрали, будут принадлежать иной цивилизации, которой всякий национально-государственный централизм покажется глубоко архаичным...
Фантастика когда-нибудь становится реальностью, утопии иногда воплощаются, а будущее всегда принадлежит тем, кто его строит. У остальных его просто нет.
«Дело», 28.11.2005
Сoincidentia
oppositorum как философия Глобального Севера
Термин "Глобальный Север" вошел в обиход наряду с разворачиванием процессов глобализации, когда прежнее "восточно-западное" деление все более утрачивало смысл. Являются ли, к примеру, подпарижские арабские гетто "Западом", а индийские программисты - "Востоком"?
Глобальный Север начинается не с географии, а с мировоззрения. Точно так же, к примеру, слово "Запад" в свое время стало скорее символом евроатлантической цивилизации, чем каким-то строго географическим определением. Потому что на Земле не существует "восточного" и "западного" полюсов, и за самым "Дальним Западом" непосредственно следует тихоокеанский "Дальний Восток".
Если смотреть на глобус сверху, легко увидеть, что на Севере сходятся все меридианы, и потому здесь вообще отсутствует эта условная граница между "Востоком" и "Западом". Северное мировоззрение также преодолевает и все прочие дуальные модели прежней эпохи, на которых держится модернистская система координат. Эта система предусматривает безусловный централизм, но, как однажды изрек метафизик Гейдар Джемаль, "идея севера противоположна идее центра". "Центр" постоянно разводит всех своих оппонентов на "правых" и "левых", и стравливает их, заставляя позиционироваться по этой плоской шкале. На Севере же все эти ветхие дуализмы не имеют никакого смысла — как точно замечено в одной сетевой дискуссии, северянам нет нужды делиться на "евразийцев" и "атлантистов", "потреотов" и "дерьмократов", "леберастов" и "фошшыстов"… "Потому что не водится здесь воронья".
Все новое рождается из сочетания противоположностей, из того, что античные философы называли "coincidentia oppositorum". Но сущность Севера, как уже указывалось, в этой формуле и состоит. Из нее легко вывести проекты по конкретным направлениям:
1. Северная политика строится на прямом сочетании глобальных интересов и локальной самобытности, рассматривает глобализацию как "глокализацию" (термин английского социолога Роланда Робертсона). Она принципиально не нуждается в былом "посреднике" между глобальным и локальным — государственном централизме, но ориентирована на прямые межрегиональные связи — политические, экономические, культурные и т.д. Каждый регион разрабатывает свой уникальный имидж и делает его узнаваемым в глобальном масштабе. Цивилизация Глобального Севера тем самым приходит на смену прежним национальным государствам, которые строились на контрасте развитых "столиц" и бесцветных "провинций". Принцип власти на Севере — не бюрократический централизм, но сетевое самоуправление. На дежурные упреки в "сепаратизме" есть четкий ответ: регионам незачем "отделяться" друг от друга — им нужно лишь освободиться от довлеющего над ними всеми централизма, а прямые отношения между собой они установят сами. Напротив, в новой ситуации сепаратистским феноменом выглядит именно централистское "государственничество", стремящееся "отгородиться" от глобальных сетевых тенденций. В этом отношении весьма интересен и перспективен опыт Северного форума — глобальной межрегиональной организации, гораздо менее централизованной и забюрокраченной, чем ЕС или РФ.
2. Северная экономика также представляет собой "сочетание противоположностей" — добычи сырья и развития высоких информационных технологий, или, иными словами, "первичного" и "четвертичного" секторов. Эту идею впервые сформулировал петербургский социолог Дмитрий Иванов в работе "Постиндустриализм и виртуализация экономики". Рутинные конвейерные производства все более становятся уделом "третьего мира", тогда как постиндустриальная экономика сосредотачивается на разработке новейших программ и технологий, а также подготовке уникальных специалистов. Вместе с тем, сырьевой характер нынешней северной экономики (дающей до 70% экспортной прибыли РФ), необходимо рассматривать не как "обузу", но как основу нового синтеза: "Это значит, что следует мыслить не в терминах тонн, штук, кубометров, а в терминах изощренного и определенного позиционирования продукта на рынке. "От кутюр" могут быть не только галстуки или кофе, но и природный газ или медный концентрат".
Северному сырью необходимо создать имидж глобально уникальной продукции — но это задача не самих сырьевиков, а как раз "нового сословия" — медиа-технологов. Доходы от продажи сырья должны идти не в тайные кубышки "стабфонда" и не на строительство "рублевок" для столичных олигархов, но оставаться в северных регионах и направляться на преимущественное развитие здесь информационного, "четвертичного" сектора экономики. Это позволит резко вывести российские северные регионы из нынешней "депрессии", вызванной тотальным колониальным ограблением, и приблизить их по уровню и качеству жизни к постиндустриальным северным странам (здесь очень интересен и важен опыт Финляндии, добившейся колоссальных успехов именно в сфере высоких технологий). Север должен стать глобальной "Силиконовой долиной". А возможно, северная цивилизация изначально и появится как "виртуальное государство"…
3. Северная культура сочетает в себе интерес к древности и волю к будущему. Весьма показательно "Ингерманландское" движение, которое, при глубоком изучении своей региональной истории, стремится, тем не менее, не к какой-то "реставрации прошлого", но видит это прошлое как культурный "трамплин" для рывка в будущее. Именно о таком парадоксальном сочетании пишет французский философ Гийом Фай в книге "Археофутуризм". На его взгляд, XXI век будет характеризоваться неожиданным синтезом "древнего" и "сверхсовременного". Многие культурологи также указывают на то, что эпоха Постмодерна означает некоторое "циклическое возвращение" к Премодерну — разумеется, уже в совершенно новых формах. Во всяком случае, эпоха Модерна доказывает свое полное исчерпание хотя бы уж тем, что в нынешнем обществе практически напрочь отсутствует всякое проектное мышление, выходящее за рамки сиюминутного "решения текущих проблем". Нынешняя государственно-централистская система погружает общество в иллюзию "реалий сегодняшнего дня" (ежедневно меняющуюся), а мышление в широком историческом диапазоне считает "утопическим". Но это весьма характерная ситуация как раз накануне исторических перемен…
Символом возникновения цивилизации Глобального Севера станет "Берингов мост", который воссоединит северные пространства разных континентов и наглядно отменит условную границу между "Востоком" и "Западом". Политические, экономические и культурные инновации, которые вызовет этот проект, будут означать реальное наступление новой глобальной эпохи. Показательно, что сторонники сохранения нынешнего статус-кво провозглашают идею этой трансконтинентальной трассы "фантазией", хотя еще 100 лет назад этот проект считался вполне осуществимым. Видимо, главная проблема современного человека, перед которым, казалось бы, все шире открываются глобальные просторы, состоит в его парадоксальном мировоззренческом измельчании. "Ключ к северу лежит там, где никто не ищет"…
Выступление
на научно-практической конференции «Санкт-Петербург, Ингерманландия
и Глобальный Север» (СПб., Русское Географическое Общество, декабрь
2005). Опубликовано в АПН 17.1.2006
Северное
Сообщество Свободных Регионов
Мне очень понравился вывод из статьи застрельщика
дискуссии о невозможности демократического обустройства РФ Даниила Коцюбинского
("Дело" от 14.08.06): "Вместо бесплодных попыток решить
квадратуру круга "Родины и Свободы" стоит, наконец, преодолеть
парадигму России и приступить к разработке куда более перспективных и полезных
обществу концепций - регионализации и парламентаризации страны. То есть к
теоретическому поиску тех границ и форм, в которых возможно устойчивое
многоуровневое демократическое самоуправление..."
Пока же в каждую годовщину "августовского путча" вновь и вновь фонтанируют почти неотличимые тексты с дежурными пинками по издохшему советскому монстру и не менее дежурными причитаниями по так и не построенной абстракции "гражданского общества". Можно подумать, какие-то инопланетяне, а не сами "свободные постсоветские граждане" дважды голосовали за нынешнего президента...
Настоящий же поиск новых "границ и форм" всегда связан с предъявлением обществу нового цивилизационного проекта, который не исчерпывается теми или иными идеологическими декларациями, пусть даже самыми либеральными. Конечно, бури ХХ века приучили общество к осторожной инертности, и оно зачастую именует такие проекты "маниловщиной" или "утопиями". Однако нельзя забывать, что всякая новая цивилизация начинается как раз с "утопии" - двухвековой опыт США стал уже классическим примером. Томас Джефферсон со своей Декларацией независимости был не меньшим утопистом, чем Томас Мор.
Напротив, чрезмерная инертность способна породить не что иное, как антиутопию. Именно ее складывание мы и наблюдаем в сегодняшней РФ - странном государстве, окопавшемся в искусственных большевистских границах РСФСР, куда "неотъемлемо" входит Чечня, а мать городов русских Киев объявлен "оранжевым врагом"... И вся политика этого государства, по сути, сводится к сырьевому грабежу Севера и Сибири, чтобы затем жирными трансфертами в южные национальные автономии покупать самоценное единство этой новой версии Московского царства...
Выделение РФ из СССР в 1991 году означало для русских геополитический "отход на Север" (если воспользоваться названием известной песни "Наутилуса").
черное на белом все становится жестким
все становится плоским как жесть...
белое на черном расплывается
маслом
и не держится в рамках холста...
Но исчезновение "советского народа", который становился все более "евразийским", так и не привело к складыванию русской политической нации. Этот "отход на Север" так и не был осмыслен, и никакой мировоззренческой трансформации (не говоря уж о возникновении новой цивилизации) не произошло. "Дорогие россияне" остались просто уменьшенным римейком "советского народа". Это некий имперский субстрат, подобный древнеримскому, но не нация, сходная с теми, которые во множестве сложились в Европе после Римской империи и сейчас постепенно формируются в других "бывших советских" республиках.
Хотя "русского национализма" в РФ, безусловно, прибавилось. Но этот национализм почти исключительно консервативный: он зиждется на желании удержать житейские и психологические стереотипы позднесоветского русскоязычного населения. Плюс нарастающий клерикализм, выливающийся в привычную форму советского агитпропа. Настоящим русским национализмом - в позитивном проективном ключе - имело бы смысл называть новое обращение к изначальному, первооткрывательскому архетипу северной, варяжской, Руси - да где ж его взять? Такие идеи если и возникают, вмиг клеймятся "сепаратизмом", а то и чем похуже. Ныне в моде простой, как мычание, "патриотический" застой.
То, что кремлевские власти пышно называют "национальными проектами", на деле являет собой лишь унизительные социальные подачки от внезапно грянувших сырьевых щедрот. Настоящий Национальный Проект задает новый цивилизационный масштаб. Пример такого масштабного мышления, впечатляющее предвидение русского будущего, можно обнаружить в более чем 30-летней давности тексте Александра Солженицына. Он был опубликован в самиздатовском сборнике "Из-под глыб", когда диссидентов той поры интересовали совсем другие проблемы. Видимо, это и есть качество настоящего пророка - равно как и то, что этот текст Солженицына сегодня оказывается гораздо актуальнее многих его собственных "поздних" писаний:
"Еще сохранен нам историей неизгаженный
просторный дом - русский Северо-Восток. И отказавшись наводить порядки за
океанами и перестав пригребать державною рукой соседей, желающих жить вольно и
сами по себе, - обратим свое национальное и государственное усердие на
неосвоенные пространства Северо-Востока, чья пустынность уже нетерпима
становится для соседей по нынешней плотности земной жизни...
Северо-Восток - ключ к решению многих якобы
запутанных русских проблем. Не жадничать на земли, не свойственные нам,
русским, или где не мы составляем большинство, но обратить наши силы, но
воодушевить нашу молодость - к Северо-Востоку, вот дальновидное решение...
Северо-Восток не мог оживиться лагерными
вышками, криками конвойных, лаем человекоядных. Только свободные люди со
свободным пониманием национальной задачи могут воскресить, разбудить, излечить
и инженерно украсить эти пространства".
Новое масштабное освоение Севера позволит применить самые актуальные технологии строительства жилья (очень интересны "сет-технологии" Сергея Сибирякова), разработки новых типов энергетики, транспорта ("струнные магистрали" Анатолия Юницкого) и т.д. Крайне интересен и поучителен опыт Финляндии, которая в конце ХХ века превратилась из "лесной окраины Европы" в высокотехнологичную северную "Силиконовую долину". Российский Север имеет не меньший потенциал развития - при условии, что его собственные ресурсы будут работать на него...
Историческим прототипом будущей Северной цивилизации является Новгородская республика, просуществовавшая без малого шесть веков (с IX по XV), то есть больше, чем централизованное Московское царство, Петербургская империя и Советский Союз, вместе взятые. Принципы гражданского самоуправления, локальной самобытности и глобальной открытости Новгорода в максимальной степени соответствуют сетевому духу постсовременного мира.
"Новгородский проект" радикально противоречил изоляционистски-имперскому "Московскому", и в условиях складывания государства вокруг Москвы был жесточайшим образом ею подавлен. В актуальной ситуации, напротив, централизованные государственные проекты вновь проигрывают сетевым.
Новгородский проект подразумевает не "реставрацию", но именно "проектность", движение в будущее, опирающееся на знание о циклической природе истории. Вполне вероятно, что базой этого нового проекта станет даже не сам нынешний Великий Новгород, откуда со времен его московской оккупации были выселены почти все коренные новгородцы. Речь идет об архетипе Новгорода, то есть буквально о "Новом Городе".
Новгород - это надвременной ориентир, указывающий
русской истории выход из ее "вечного возвращения" к унитарному
"ордынско-московскому" режиму. Новгородская традиция напрямую
продолжает исконный северный человеческий архетип вольного
"варяга-первооткрывателя", свободного от московских комплексов
"холопов царя-батюшки".
Власть новгородского князя была строго подчинена гражданам и при малейших
попытках ее превышения легко сменялась (князю "указывали путь"). Этот
принцип и сегодня зачастую недостижим даже для "самых либеральных"
режимов.
Даже такой "имперский" историк, как Карамзин, однажды назвал Новгород "северными Афинами". Если провести параллель с античностью, то Новгород действительно отличался от Москвы, как демократические Афины от имперского Рима. Не случайно так популярны в нынешней Москве идеи "третьего Рима"...
Интересна и загадочна параллель между первым флагом независимой северной Карелии (1918) и принятым в 1955 году официальным флагом штата Аляска. Разработанные совершенно независимо друг от друга, они практически идентичны - на том и на другом изображено золотое созвездие Большой Медведицы на фоне синего северного неба. Все это лишний раз напоминает, что на Севере сходятся все меридианы, а разборки между "Западом" и "Востоком" остаются уделом "южан"...
Новая Северная цивилизация может возникнуть как
международное сообщество самоуправляемых регионов, обладающее грандиозными
запасами ресурсов и не менее грандиозным человеческим потенциалом. Не следует
думать, что на уже существующих международных сообществах - вроде ЕС или АТЭС -
история кончается. Прообразом нового глобального сообщества может служить
межрегиональная организация "Северный Форум" (www.northernforum.org),
отметившая в нынешнем году свое 15-летие. Ее
генеральный секретарь, аляскинский губернатор Уолтер Хикл написал недавно
поразительно актуальную книгу: "Модель Аляски - возможности для
России?". Прошлое этого штата, некогда открытого русскими, ныне выглядит
нашим будущим (столь иронична и циклична история!): "Когда в 50-е годы
ХХ века мы, наконец, добились от Вашингтона статуса полноправного штата, мы
гордо чувствовали себя новым поколением "отцов-основателей".
Колониальному прошлому нашей земли был положен конец. Мы приняли собственную
конституцию, в которой закреплено, что 90% ресурсов штата принадлежит ему
самому. И это стало основой последующего взлета... Местные жители в каждом
регионе Севера - от Аляски до Республики Коми - это обыкновенные люди, которые
просто хорошо знают свою землю. Дайте им возможность полноценно ею владеть и
самим заботиться о том, что им дано природой, и они построят величайшее
общество на Земле. На Земле нет недостатка в пространстве. Есть лишь нехватка
воображения".
Пожалуй, для исторического творчества это действительно главный ресурс - воображение. И его наличие или нехватка для России решит всё - либо здесь возникнет новый северный проект, либо произойдет банальный распад под громкие "патриотические" фанфары...
«Дело», 18.09.2006
Пост-Запад и
прото-Север
Вышедшая в конце 2006 года крайне небольшим тиражом книга новосибирских ученых Юрия Попкова и Евгения Тюгашева «Философия Севера» выглядит беспрецедентным по своей фундаментальности и энциклопедичности трудом в контексте современной российской мысли. А, возможно, и не только российской… Север как идея рассматривается в этой книге с опорой на античную и ведическую метафизику, прозрения Ницше и Эволы, космософию и геософию, исследуются различные проекты Северной цивилизации, и особое внимание уделяется антропологии и культуре северных народов.
Свое предисловие к этой книге Президент Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Сергей Харючи очень точно озаглавил: «Север – это не Запад и не Восток». Действительно, на Севере сходятся все меридианы, и потому привычная для нашего цивилизационного сознания «восточно-западная» схема здесь просто перестает работать.
Адекватное исследование Севера требует соответствующей интеллектуальной трансформации. Здесь меняются сами критерии «научности» – строгий рационализм уступает место творческой интуиции. Это тем более важно, если нас интересует не просто статус-кво, но футурологические проекты развития Севера.
Уже в последнее десятилетие прошлого века становилось все более очевидно, что происходит стремительная смена, если угодно – поворот на 90° глобальной «цивилизационной оси». Сегодня это уже факт для всякого вдумчивого наблюдателя. Глобализация фактически стерла прежнюю «восточно-западную» дихотомию. Бурно развивающиеся тихоокеанские «тигры» сегодня куда более воплощают в себе европейскую идею прогресса, чем собственно Европа, где все более доминируют консервативные ценности – как у защитников «европейской христианской культуры», так и у южных, преимущественно мусульманских, иммигрантов.
В мировой культурологии и политологии вместо «Запада» и «Востока» постепенно все более обозначается иная пара – «Глобальный Север» и «Глобальный Юг». Термин «Запад» как символ глобального цивилизационного лидерства становится все более расплывчатым и неконкретным. К примеру, Аляска расположена восточнее Чукотки. И сравнивая социально-экономический уровень этих регионов, применительно к Чукотке действительно уместно говорить о «тлетворном влиянии Запада»…
Однако, в отличие от предыдущих веков, сегодня затруднительно говорить о «западной культуре» как о некоей целостности. Постмодернистский мультикультурализм превратил ее просто в калейдоскопический конгломерат. То же, впрочем, можно сказать и о т.н. «евразийстве», которое часто позиционирует себя как «антизападная» стратегия. В действительности же оно являет собой аналогичный постмодернистский синкретизм (а далеко не синтез) европейских и азиатских культур, чьи цели сводятся к «реактивному» (по Ницше) противостоянию Западу, без «активного» утверждения собственного позитивного проекта.
Такой проект может быть разработан лишь в контексте категорий Глобального Севера, где изначально снята «восточно-западная» дихотомия. Глобальный Север – это не «анти-Запад», но именно «пост-Запад», преемствующий некоторые фундаментальные качества западной цивилизации, но выходящий за пределы ее нынешнего «постмодернистского» самоисчерпания. Одним из таких качеств является неудержимая воля к открытиям, ярко проявленная в эпоху американских «пионеров», но сегодня фактически утраченная большинством населения западных стран.
Хотя точнее было бы именовать эту волю не западным, но северным феноменом. Во множестве древних традиций (индийской, зороастрийской, эллинской и т.д.) Север является символом начала, истока земной цивилизации. Поэтому критерием северного интеллекта является мышление не в категориях «пост-», но в категориях «прото-». Северный человек – это всегда творец и первооткрыватель нового мира.
Напротив, южная цивилизация всегда тяготеет к символике конца, финала. Неслучайно такие «мировые религии», как христианство и ислам, появившиеся на Ближнем Востоке, особенное внимание уделяют эсхатологии. Если в северной мифологии (к примеру, в скандинавской) «гибель богов» означает переход в новый цикл, то в южных религиях – это тотальный «конец света».
Эта религиозная разница проявляется и в фундаментальном
антропологическом различии северян и южан. Как точно отметил цитируемый
новосибирскими авторами немецкий философ Людвиг Клаусс в работе «Нордическая
душа», Север учит стремиться в новые дали, тогда
как Юг манит остаться на нем вечно. Если представители южных рас живут внешними
эффектами, то человек нордической расы – внутренней энергией.
В свою очередь, эта антропологическая разница предопределяет и глобальное экономическое «разделение труда» в наступающей эпохе. Говоря на компьютерном сленге, Север сосредотачивается на производстве «софтвера», тогда как Юг – «хардвера». Северяне генерируют идеи, смыслы, образы, стратегии, технологии, программы и т.д. Южанам остается лишь воплощать эти разработки в материальные формы.
При этом физическая география уступает место символической. Не имеет значения, где производится «хардвер» – на автозаводе под Петербургом или на швейной фабрике в Китае – все это один и тот же символический Юг. И напротив – если в Австралии и Новой Зеландии разрабатываются модели компьютеров, которые собираются в цехах более северной по отношению к ним Малайзии – то к символическому Северу в действительности относятся цивилизации разработчиков, а не сборщиков.
Иными словами, Север стремится к творческой самореализации, тогда как Юг – к физической экспансии. Интересно, что эта разница находит парадоксальные параллели в религиозной сфере, а именно в отличии автохтонных культов от экспансивных «мировых религий». Так, к примеру, традиции коренных северных народов сохраняют собственную магию космоса, их символика и ритуалы исполнены живых внутренних смыслов, вне зависимости от времени, и они не стремятся к глобальной экспансии. Тогда как южные «авраамические» религии (христианство и ислам) прочно прикованы к своим ветхим «священным писаниям», консервативное поклонение которым они пытаются насадить глобально.
Однако в данном случае уместна та же модель: не «анти-авраамизм», но «пост-авраамизм». В современном мире творческая самореализация личности значима куда выше, нежели вера в некий абстрактный «Абсолют». И это – исконно северная, «гиперборейская» духовная практика.
Северная цивилизация, которая возникнет на этой духовной основе, выйдет из «авраамического» контекста – просто потому что уже будет неизмерима его категориями. Это будет означать и автоматический выход из навязываемого ныне «христианско-исламского» противостояния. Северяне не нуждаются в оправдании и подтверждении своей духовной жизни какими-то догматами, которые придумали южные народы.
Вместе с тем, можно отметить такой парадокс, что первая из авраамических религий, иудаизм, по ряду параметров может оказаться комплементарной северянам. Она не претендует на статус глобальной и всеобщей «истинной веры», но главное – на ее основе произошло одно из важнейших событий ХХ века – воплощение религиозной мифологии в конкретной политической практике.
Всего лишь век назад слово «Израиль» считалось уделом сугубо религиозных ортодоксов – но затем оно стало обозначать новое и вполне современное государство. Это событие, конечно, можно оценивать совершенно по-разному, но оно стало наглядным доказательством, что между «мифологией» и «реальностью» никакой непреодолимой грани не существует. Для сторонников северных мифов и культов оно должно стать поучительным уроком.
Однако, как справедливо заметил Монтескье, «малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, тогда как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу». Северяне никогда не знали рабства, которым преисполнена история южных цивилизаций. Если южная перенаселенность неизбежно влечет за собой отношения «господ» и «рабов», то разреженному Северу свойственен скорее «братский» тип отношений. «Холодная» среда порождает «теплый» социум.
Авторы «Философии Севера» утверждают: «Философия освобождения коренных малочисленных народов заключается не столько в достижении независимости от кого-либо, сколько в обеспечении всесторонней взаимозависимости». Эта формула великолепно гармонирует с тезисом английского социолога Роланда Робертсона о «глокализации», т.е. синтезе глобальных интересов и локальной самобытности. (Пока же в отношении северных народов со стороны центральной российской власти можно наблюдать именно стремление к их изоляции – поскольку эту власть интересуют в первую очередь лишь сырьевые богатства, расположенные на земле этих народов, а не сами народы как таковые.)
Подобно тому, как на Севере сходятся Запад и Восток, здесь происходит «сочетание противоположностей» во множестве иных сфер.
Проект Северной цивилизации предусматривает прямое, без посредничества государственных чиновников, взаимодействие глобальных сырьевых корпораций и структур местного самоуправления. Это «сочетание противоположностей» должно привести к установлению справедливой региональной ренты за сырьевые разработки, а также к выработке строгого экологического законодательства. В этом отношении нам был бы чрезвычайно полезен опыт штата Аляска. (См. Уолтер Хикл «Модель Аляски: возможности для России», М.: Прогресс, 2004.)
Экономика Севера представляет собой и другое «сочетание противоположностей» – добычи сырья и развития высоких информационных технологий, или, иными словами, «первичного» и «четвертичного» секторов. Эту идею впервые сформулировал петербургский социолог Дмитрий Иванов в работе «Постиндустриализм и виртуализация экономики». Рутинные конвейерные производства все более становятся уделом «третьего мира», тогда как постиндустриальная экономика сосредотачивается на разработке новейших программ и технологий, а также подготовке уникальных специалистов. Вместе с тем, сырьевой характер нынешней северной экономики (дающей до 70% экспортной прибыли РФ), необходимо рассматривать не как «обузу», но как основу нового синтеза: «Это значит, что следует мыслить не в терминах тонн, штук, кубометров, а в терминах изощренного и определенного позиционирования продукта на рынке. «От кутюр» могут быть не только галстуки или кофе, но и природный газ или медный концентрат». Северному сырью необходимо создать имидж глобально уникальной продукции – но это задача не самих сырьевиков, а как раз «нового сословия» – медиа-технологов. Доходы от продажи сырья должны идти не в тайные кубышки «стабфонда» и не на строительство «рублевок» для столичных олигархов, но оставаться в самих северных регионах и направляться на преимущественное развитие здесь информационного, «четвертичного» сектора экономики. Это позволит резко вывести российские северные регионы из нынешней «депрессии», вызванной тотальным колониальным ограблением, и приблизить их по уровню и качеству жизни к постиндустриальным северным странам (здесь очень интересен и важен опыт Финляндии, добившейся колоссальных успехов именно в сфере высоких технологий). Север должен стать глобальной «Силиконовой долиной». А возможно, Северная цивилизация изначально и появится как «виртуальное государство»...
Политика Северной цивилизации принципиально не нуждается в былом «посреднике» между глобальным и локальным – государственном централизме, но ориентирована на прямые межрегиональные связи – политические, экономические, культурные и т.д. Каждый регион разрабатывает свой уникальный «бренд» и делает его узнаваемым в глобальном масштабе. Цивилизация Глобального Севера возникает по сетевому принципу и приходит на смену принципу пирамиды, построенной на контрасте развитых «столиц» и бесцветных «провинций». Принцип власти на Севере – не бюрократический централизм, но «вечевое» самоуправление. В этом отношении весьма интересен и перспективен опыт Северного форума – глобальной межрегиональной организации, гораздо менее централизованной и бюрократизированной, чем ЕС.
Северная культура также органично сочетает в себе противоположности – интерес к древности и волю к будущему. Именно о таком парадоксальном сочетании пишет французский философ Гийом Фай в книге «Археофутуризм». На его взгляд, XXI век будет характеризоваться неожиданным синтезом «древнего» и «сверхсовременного». Тогда как актуальная эпоха доказывает свое полное исчерпание хотя бы уж тем, что в нынешнем обществе практически напрочь отсутствует всякое стратегическое проектное мышление, выходящее за рамки сиюминутного «решения текущих проблем». Сегодня общество погружено в иллюзию «реалий сегодняшнего дня» (ежедневно меняющуюся), а мышление в широком историческом диапазоне считается «утопическим». Но это весьма характерная ситуация как раз накануне исторических перемен…
Но главным символом возникновения цивилизации Глобального Севера станет «Берингов мост» между Чукоткой и Аляской, который воссоединит северные пространства разных континентов и наглядно отменит условную границу между «Востоком» и «Западом». Политические, экономические и культурные инновации, которые вызовет этот проект, будут означать реальное наступление новой глобальной эпохи. Показательно, что сторонники сохранения нынешнего статус-кво провозглашают идею этой трансконтинентальной трассы «фантазией», хотя еще 100 лет назад, после возведения Транссиба, этот проект считался вполне осуществимым. Видимо, главная проблема современного человека, перед которым, казалось бы, все шире открываются глобальные просторы, состоит в его парадоксальном мировоззренческом измельчании...
Председатель «Партии развития» Юрий Крупнов полагает, что «Северная цивилизация» может быть представлена в форме многоконфессиональной, многоэтнической и многоязычной федерации. Отличительной чертой этой федерации станет тотальная диффузная терминальность, многограничность и трансграничность».
Вероятно, именно такая цивилизационная форма станет коренным
отличием Глобального Севера от Глобального Юга, где будут сохраняться
консервативные религиозные и взаимоизолированные государственные образования.
Северяне способны предложить альтернативу сегодняшней «войне цивилизаций», а
именно – свободное историческое творчество вместо поклонения идолам прошлого.
Авторы «Философии Севера» неслучайно вынесли в эпиграф своей книги наблюдение
Гельвеция: «Солнце Юга гаснет, а Северное сияние сверкает все более ярким
светом».
Выступление на симпозиуме
«Коренные народы Севера в современном мире: сценарии и концепции развития»,
Салехард, март 2007. Опубликовано в АПН Северо-Запад 06.03.2007
Север будет глобальным или
безлюдным
Среди лета вдруг как снег на голову упала весть о начале новой мировой войны. Я не преувеличиваю. "Схватка за Арктику. Раздел Арктики станет началом нового передела мира" – это заголовок из официальной "Российской газеты". "Северный полюс: новая арена столкновения империй" – считает британская "Индепендент".
Началось все, как помнят читатели, с российской арктической экспедиции, которая установила государственный флаг РФ на океанское дно в точке Северного полюса. Вообще-то, кто первым "открыл" Северный полюс – то ли Роберт Пири, то ли Фредерик Кук, то ли Винни-Пух – историки, географы и литераторы дают разные версии. Но, во всяком случае, до сих пор эта символическая точка как бы по умолчанию считалась "принадлежностью" всего Земного шара в целом, и никакому государству не приходило в голову объявлять полюс "своим". Канада в 50-х годах ХХ века, правда, попыталась, но международный суд отложил этот вопрос на 100 лет. Однако с установкой на дне стационарного российского флага (если не считать то и дело водружаемые очередными "покорителями" на дрейфующих льдах) все изменилось. Соседние государства восприняли этот акт как претензию и без того самой большой, самой северной и самой малоосвоенной страны еще и на "макушку планеты".
И международный консенсус по поводу глобальной "нейтральности" полюса стал таять и рассыпаться на глазах – как весенняя льдина... Первым возмутился канадский министр иностранных дел Питер Маккей: "Сейчас не XV век. Нельзя ездить по миру, устанавливать флаги и заявлять: "Это наша территория" . Вроде бы, все правильно сказал – но затем его и самого понесло, покруче иных конкистадоров: "Вопрос о суверенитете в Арктике – это не вопрос. Это наша страна. Это наша собственность. Это наше море. Арктика – канадская" .
Вспомнила о своих претензиях на Северный полюс и... Дания. Нет, замок Снежной Королевы великого Андерсена здесь ни при чем. Просто эта маленькая европейская страна – на самом деле огромная империя, в ее состав входит (хотя и на правах широкой автономии) самый крупный остров мира – Гренландия. А Гренландия – наиболее близкая к полюсу суша. Интересно, что датчане претендуют на полюс ровно по тем же самым основаниям, по каким и РФ. Они уверены, что подводный хребет Ломоносова – продолжение именно Гренландии…
Вообще, претензии на этот пресловутый хребет (впрочем, как и положено в столь мистическом регионе) уже покидают рамки рационального... В интервью газете "Гардиан" начальник отдела международного сотрудничества Арктического и Антарктического НИИ в Санкт-Петербурге Сергей Прямиков иронизирует: "Канада могла бы выступить с точно такой же претензией. Канадцы могли бы заявить, что хребет Ломоносова является частью канадского шельфа, что фактически означает, что Россия, вместе со всей Евразией, принадлежит Канаде".
Наиболее здравую точку зрения, как представляется, высказал Ким Холмен, исследовательский директор норвежского Полярного института. На вопрос той же "Гардиан", насколь оправдано причисление Россией хребта Ломоносова к своему континентальному шельфу, он ответил: "В геологическом смысле оправдано, но не в картографическом и политическом". И добавил: "Соединенные Штаты и Европа были когда-то единой сушей, Аппалачи и шотландские горы – это одно и то же геологическое формирование, однако Шотландия не может на этом основании утверждать, что Соединенные Штаты – это часть ее территории".
…Обострение претензий разных стран на территорию полюса с экономической точки зрения вполне понятно. По данным ученых, в Северном Ледовитом океане находится более четверти планетарных запасов нефти и газа. А поскольку мировая экономика сегодня фактически "едет" на углеводородах, упускать столь лакомый кусок не хочется никому. Парадокс, однако, состоит в том, что именно сжигание этих углеводородов и влечет за собой глобальное потепление с его непредсказуемыми последствиями. И словно бы в насмешку, как дурная бесконечность, затягивает нефтегазовые корпорации все дальше в Арктику...
А поскольку потепление глобально, то и действия в этих условиях также могут быть только глобальными. Нелепо думать, что какая-то одна страна, пусть даже гипотетически захватив всю Арктику, сможет в одиночку ее освоить. Даже сегодняшний, оставшийся России в наследство от СССР северный ледокольный флот превосходит по своим мощностям соответствующий американский. Но и этот флот малоэффективен без современных высоких технологий, которые разрабатываются в иных странах. Известно, что патриотический "знаменосец" Артур Чилингаров успешно спустился на полярное дно в батискафе финского производства. Но помнится и двухлетней давности авария другого, российского батискафа у Камчатки, предотвращенная лишь благодаря вмешательству британских спасателей... Словно бы сама природа подсказывает, что освоение Арктики может быть только совместной международной миссией, где все стороны призваны дополнять друг друга – как меридианы, сходящиеся в точке полюса...
Но эта стратегия требует принципиально иного – глобального политического мышления, которое сегодня вновь тормозится "государственническими" рецидивами. Интересно, какой там заполярный ужас увидел господин Чилингаров на арктическом дне, если сразу после всплытия потребовал"укрепления и обустройства погранзастав на арктическом побережье"? Эти заставы, впрочем, уже и сейчас обустраиваются – так, с прошлого года приказом ФСБ Ямало-Ненецкий автономный округ объявлен пограничной зоной. Хотя территория ближайшей "заграницы" оттуда находится в нескольких тысячах километров! Но это вполне открыто объясняется – интересами государственных сырьевых корпораций. Интересы местных жителей, и уж тем более конституционное право граждан РФ на свободу передвижения оказываются в этом корпоративном государстве несущественными.
Стратегия нынешних, "вертикально" назначаемых властей на Севере состоит в сведении населения в северных городах к минимуму, и в перспективе – вообще в замене его на вахтовых гастарбайтеров. Ведь ничего, кроме сырья, власть там не интересует! В итоге и без того малоосвоенный российский Север рискует обезлюдеть совсем – но это его запустение будет проводиться, конечно же, под очень "патриотическими" лозунгами…
Среди северян – особенно среди тех, кто и родился на Крайнем Севере – многие уже просто не могут адаптироваться в "средней полосе", даже если их туда настойчиво переселяют. И возвращаются обратно... Отстоять право на свою родину они могут лишь переняв у своих соседей по Северу – аляскинцев – опыт гражданского самоуправления. На Аляске, как известно, все природные ресурсы находятся в общественной собственности жителей штата, а доходы от их добычи делятся между штатом и федеральным центром в пропорции 90:10. Конечно, для кремлевских олигархов подобная перспектива сродни апокалипсису…
Но циркумполярные регионы разных стран, учитывая их природную и культурную близость, могут пойти и дальше по пути глобальной интеграции. И заявить о возникновении нового международного сообщества – наподобие ЕС или АТЭС – которое объединит регионы бассейна Северного Ледовитого океана. Именно регионы, которые в эпоху глокализации становятся все значимее и динамичнее, чем громоздкие централизованные государства. Так, туда вполне могут войти Гренландия, северные провинции Канады, Аляска, все российское За- и Приполярье, финская Лапландия, а также небольшие страны, полностью лежащие в арктической акватории – Норвегия и Исландия. Интересно, что некоторый прообраз такой организации уже существует – это Северный Форум.
Это предполагаемое сообщество, бесспорно, окажется одним из богатейших в мире по количеству природных ресурсов. Однако сами северяне, охотно экспортируя углеводороды, скорее всего не будут травить продуктами их сгорания свою хрупкую природу, но предпочтут развивать у себя экологически чистую "альтернативную" энергетику, и вообще – по примеру Финляндии – высокие технологии…
А глобальное потепление, которое неизбежно ускорится в мире, плотно "подсаженном" на нефтяную иглу, таит в себе множество сюрпризов... Так, к примеру, патриарх британских экологов Джеймс Лавлок уверен, что охранители статус-кво уже опоздали. И вполне можно ожидать, что уже в текущем веке из засушливых тропиков Европы и Америки начнется великое переселение народов – к Северному океану, который утратит в своем названии слово "Ледовитый" и климатически, и символически вновь станет "Средиземным". Возможно, так и воплотится античный миф о благословенной Гиперборее? Утопия? Но все исторические перемены начинаются именно с утопий. Утопиями вообще, как однажды изрек Ламартин, человечество называет "преждевременные истины". Но государствам, увы, свойственно вечно жить прошлым…
Каспаров.Ру, 21.08.2007
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОЕКТ
Русские
римляне?
Поиск «русских ответов» завел Константина Крылова в
античность. Он прослеживает
известную разницу между эллинской и римской культурами:
«Римляне искренне любили греческую культуру, более того —
открыто признавали её превосходство над собственной.
«Греция, взятая в плен, победителей диких пленила, в Лаций суровый искусства
внеся», — писал Гораций. И дело не ограничивалось искусством: римляне
перенимали у греков всё, что им нравилось, начиная от кухни и кончая культами.
Однако римляне от этого не стали греками. Более того, «настоящих» греков они
презирали. Причём презирали даже почитатели греческой культуры: например,
Цицерон, усердный и благодарный ученик эллинских ораторов, прославился ещё и
тем, что ввёл в литературный оборот презрительное словцо graeculi — что-то
вроде «гречишки», причём называл так всех греков вообще, включая учёнейших
мужей. Потому что даже величайших греков римляне рассматривали всего лишь как
полезных и умелых слуг. Сама Эллада, переименованная в провинцию Ахайю, влачила
жалкое существование».
Перенося эту модель в будущее, автор рисует антиутопическую картину: кавказцы, захватившие Россию, объявят «русскими» себя, а собственно русским останется рабское доживание...
Однако «римское завоевание» России состоялось еще в XV веке. Неслучаен часто вспоминаемый консерваторами тогдашний лозунг «Москва — третий Рим». Именно тогда из «эллинского» сообщества вольных княжеств Россия превратилась в централизованное подобие Римской империи.
Примечательно, что даже такой «имперский» историк, как Карамзин, сопоставлял новгородцев с «народом афинским». А затем все новгородские земли, где располагалась и первая русская столица — Старая Ладога, были превращены в захолустную окраину Московского царства…
Вся собственно русская, многообразная культура и мифология различных земель осталась на том, «эллинском» этапе, исчезнувшем как град Китеж... Показательно, что с эпохи московских царей — Иванов-«объединителей» до петербургского «золотого века» мы затрудняемся назвать какие-то выдающиеся произведения русской культуры. Хотя Европа в то время как раз переживала культурный расцвет эпохи Возрождения. Петербург, где было прорублено пресловутое «окно», стал историческим «римейком» Новгорода, который вообще себя не отделял от Европы. Так сам «новгородский вектор» русской истории сопротивлялся московской централизации…
Осип Мандельштам поэтически остро заметил: «Рим — это Эллада, лишенная благодати». Римляне фактически не создали в культуре ничего принципиально нового — но лишь упростили, огрубили и профанировали эллинскую. Заявляя, что «русские — чрезвычайно однородный этнос», Крылов выступает как последовательный «римлянин». Однако считать русских повсюду одинаковыми удобно лишь из-за стен «третьего Рима». В действительности же русские — это скорее «народ-мозаика», как точно заметил сибирский областник Михаил Кулехов.
У «третьих римлян» принято называть всю Россию за пределами МКАД латинским словом «провинция». Именно этот апломб однажды и может привести к тому, что подвластной им территорией останется лишь средневековая Московия… Вообще, централистская модель нации (неизменно порождающая разговоры о «распаде», «заговоре» и т.п.) уже выглядит невероятно архаичной. Сегодня куда более актуальна сетевая модель национального единства.
С генетической точки зрения, на которой Крылов основывает свой концепт, белых англичан, американцев и австралийцев надо называть единой нацией. Однако понятно, что нации это совсем разные. Тем не менее, на глобальном уровне они проводят политику укрепления сетевых взаимосвязей в своем «англоязычном мире». Помню, как в Англии меня удивила совершенно копеечная стоимость телефонных разговоров с Австралией — почти в десять раз дешевле, чем с Россией. Но это отсутствие барьеров внутри «англоязычного мира» сочетается с подчеркнутым дистанцированием от «иных». Так, несмотря на то, что Великобритания формально входит в ЕС, к брюссельским чиновникам там относятся, как правило, сдержанно и настороженно — эти настроения выражает Партия независимости Великобритании. Поддерживающий ее известный диссидент Владимир Буковский однажды даже сравнил Великобританию с историческим Новгородом. Вся разница лишь в том, что кельты сумели отстоять свою свободу от «первого Рима»…
Поучительно и постимперское состояние этой страны. Там никому не приходит в голову нанизывать регионы на «вертикаль» — напротив, Шотландия, к примеру, недавно обзавелась собственным парламентом (сопоставлять роль парламента там и в РФ излишне). Забавный и характерный разговор в эдинбургском пабе: коллега-шотландец всячески ругал загребущий Лондон, но как только разговор перешел на европейские темы, показал себя истовым «общебританским» патриотом, совсем уж неполиткорректно высказываясь о еврокомиссарах… Но если бы на этом острове всех причесывали под одну — английскую гребенку, вероятно, симпатий к либеральному ЕС у него было бы больше…
…Невероятно надоели бесконечные обвинения в «сепаратизме» (некоторые «третьи римляне» уже не вылезают из фофудьи опричных доносчиков). Уже неоднократно писал об этом, но, видимо, имперцы столь понятливы, что им надо вновь и вновь повторять: главным сепаратистом в нынешней РФ является Москва. Стягивая в этот город все ресурсы и противопоставляя его «провинции», власти сами отчуждают русские регионы друг от друга. Доктрина регионализма состоит ровно в обратном — и требует налаживания прямых и равноправных межрегиональных взаимосвязей. Сегодня они фактически сведены к минимуму и подменены сплошной чиновничьей «вертикалью». Но только в условиях развития «горизонтальных» межрегиональных сетей может возникнуть настоящее национальное единство — когда самобытные и непохожие друг на друга русские земли будут интересны друг другу. Этот интерес как раз и порождается непохожестью. Пока же все регионы остаются одинаково серой «провинцией», лишенной всякого реального самоуправления, они как раз и становятся легкой добычей для кавказской экспансии, о которой беспокоится Константин Крылов…
Постимперский русский проект способен развернуться лишь на основе уникальной исторической идентичности каждого региона, которую надо перевести на современный язык глобально узнаваемых «брендов». Московская, питерская, карельская, уральская, сибирская, кубанская… культуры должны стать известны всему миру в своей особости, сменив унитарный «матрешечно-балалаечный» стереотип. Только такое русское многообразие способно полноценно конкурировать со столь же многообразным «англоязычным миром» и не потерпит владычества «гостей с Юга». А сторонникам «третьеримской империи» не худо бы вспомнить судьбу ее предшественниц, когда само этническое название Рима сохранили только румыны…
АПН, 20.12.2006
Национал-либертарианство
против либерализма
Недавно abuse team "Живого Журнала" закрыла "хулиганское" сообщество ru_apokalipsis и частные дневники его учредителей. Одним из главных поводов стало обвинение в "детской порнографии". Насколь "порнографично" это вызвавшее ярость "арбузов" (так ЖЖисты дразнят тамошних "цензоров") художественное фото Джека Стерджеса (к тому же, "целомудренно" прикрытое русской надписью), пусть судят читатели (см. иллюстрацию).
Администрация "Живого Журнала", как и множество подобных порталов, следует "общепринятой" идеологии либерализма. Однако, в отличие от "классических" времен, когда либерализм означал освобождение от отживших стереотипов, нынешняя либеральная (точнее, неолиберальная) идеология стремительно эволюционирует в сторону консерватизма. И сама создает множество мировоззренческих "табу".
Многие сегодняшние "консерваторы" все еще по инерции полагают, будто либерализм "размывает традиционные ценности". На деле он давно уже их "укрепляет", только понимая под "традиционными" "ценности" эпохи Модерна – слияние бизнеса, государства и нормативной морали.
Вспомним, что расхожее ныне слово "патриот", а также "право-левое" политическое деление появились лишь в ходе "Великой" французской революции. Так что "патриоты" и "либералы", "правые" и "левые" и т.д. при всех внешних разногласиях по сути двуликий Янус. Они защищают один и тот же модернистский режим – вне зависимости от того, какую именно деталь в нем акцентируют (бизнес, государство или мораль). Постмодернистская, непредсказуемая, игровая, сетевая эпоха им равно непонятна и враждебна.
В этой связи интересна история недавно созданной в Голландии партии "Милосердие, свобода и многообразие" (NVD), которую критики окрестили "самой скандальной европейской партией". Они свели ее программу к сплошному ужасу – детской порнографии, сексу с животными и тяжелым наркотикам.
(Показательно название одного из новостных комментариев на известном российском либеральном сайте - "Голландские педофилы создают партию, чтобы легализовать секс с 12-летними и порнографию")
…Между тем, все это – не более, чем остроумный эпатаж, ярко высвечивающий границы нынешнего официального либерализма.
Едва ли не самый тяжкий "грех" этой партии либералы увидели в требовании снизить "возраст согласия" до 12 лет. В ЖЖ на эту тему кто-то даже провел забавный опрос – а сколько лет было Ромео и Джульетте? Выяснилось, что ныне многие неосознанно их "взрослят" – вероятно, опасаясь заподозрить в "педофилии" и великого Шекспира.
Но кстати, и наш Василий Васильевич Розанов в свое время вызывал на себя огонь моралистов, предлагая не выдавать гимназистам аттестатов, пока те не обзаведутся потомством. И даже доводил попов до истерики, требуя поставить брачные ложа в церквях…
Вот если бы Путин в своем "демографическом" послании ссылался не на занудного Ильина, а на Розанова – было бы куда "эффективнее" (любимое путинское словечко)...
Впрочем, программа NVD вовсе не ограничивается "эротикой". Они требуют с 12-летнего возраста также предоставлять все гражданские и избирательные права. У нас нечто подобное, кажется, предлагал Лимонов – но все же людям постарше, лет с 16. Но речь, по сути, об одном и том же.
Конечно, критики обычно поднимают кипеж – мол, что смыслят в политике эти малолетки? А интересно, что смыслят "товарищи взрослые", большинство из которых голосует за пустое ЕдРо?..
Что касается мировой политики, учредители NVD хотят, чтобы ЕС строился на прямых связях между странами и регионами, вместо брюссельского централизма. Выступают за выход Голландии из НАТО и формирование профессиональной Европейской армии, неподконтрольной США. Также – провозглашается безусловная светскость государства и невозможность для любой религии диктовать свои "нормы" всему обществу (видать, магометанская истерика вокруг "датских карикатур" их многому научила).
Есть и более частные (но не менее актуальные) пункты: NVD требует массового строительства доступного жилья (какой "экстремизм"!), сделать государственные электрички бесплатными (чтобы машины поменьше загрязняли воздух), максимально расширить "альтернативную" – ветряную и солнечную – энергетику. Еще – Интернет должен быть бесплатным, все авторские права в нем отменяются (при условии частного некоммерческого использования), а правительство должно перейти на Linux как систему с открытым кодом...
В нашем мейл-интервью президент этой партии Мартийн Уиттенбогаард (Marthijn Uittenbogaard) признался, что NVD во многом наследует идеи Пима Фортайна и "считает его историческую роль очень важной". (На их сайте даже размещено одно из его высказываний в качестве эпиграфа.)
Пим Фортайн был уникальной фигурой в европейских национальных движениях, сломавшей множество прежних "право-левых" стереотипов. "Неполиткорректное" сопротивление массовой "южной миграции" – но при этом жесткая защита европейских либертарных ценностей, вплоть до той же самой "педофилии" и (о ужас!) однополых браков. Этот синтез разительно отличается от идеологии "старых правых" (Патрик Бьюкенен, Жан-Мари Ле Пен и т.д.), чья проповедь "традиционной морали" вполне смыкается с аргументами воинствующих исламистов, которым они якобы "противостоят". На самом деле, морализирующие фарисеи одинаковы во всех авраамических религиях…
А поскольку религия и политика в глубине своей взаимосвязаны, также одинаковы бушевский и путинский режимы, являющие собой "концентрированный" либерализм.
Для них главное – экономика (точнее, свой государственно-олигархический контроль над нею), а политические и личные свободы – дело десятое (о "гражданском самоуправлении" речь, вообще, уже не идет - это теперь "экстремизм").
Лет 10 назад, в книге "ИNВЕРСИЯ" я предсказывал, что идеология "либеральных реформаторов" постепенно эволюционирует в "консервативном", "патриотическом" и даже "традиционалистском" ключе, но ее суть останется прежней, а все эти "имперские" декорации рассчитаны на "профанов" и понадобятся лишь для "более эффективного" проведения того же курса.
"Я знал, что будет плохо, но не знал, что так
скоро…"
"За границами" этого официального, вполне консервативного либерализма осталось лишь либертарианство, точнее – национал-либертарианство, смыкающееся в некоторых своих аспектах с античностью. Для античного человека множество нынешних законов и "запретов" выглядело бы просто дико. Перечитайте хотя бы известные платоновские диалоги…
В этом году, кроме голландской партии, в Европе возникло еще одно уникальное движение – "Ellinais", объединившее греческих сторонников возрождения античных традиций. Причем именно эллинских традиций, где не было еще никакой "империи", и превыше всего ценились свободы гражданина. Где, собственно, и возникло слово "демократия"…
Однако сегодня той демократии уж нет… Греческому движению было гораздо труднее официально зарегистрироваться, чем голландской партии. Дело в том, что в нынешней Греции православная церковь обладает государственным статусом (мечта многих наших "консерваторов") и вправе блокировать любое политическое решение. Лишь под влиянием светского законодательства ЕС греческие власти были вынуждены зарегистрировать "Ellinais".
Жрица это движения Доретта Пеппа, как говорят в Живом
Журнале, "жжот": "В обращении к античной философии и религии
мы видим средство против разрушения природы и
порабощения индивидуума, что уже веками происходит в западной цивилизации с ее
иудео-христианским видением мира"...
Это – истинно эллинское начало, восходящее к гиперборейским богам. Нынешние же греки, увы, в большинстве своем все еще остаются под "покровом" византизма, уже рухнувшего однажды перед турками…
Гиперборейская, северная Европа все еще по-прежнему отличается от католического Юга и ортодоксального Востока. Согласно мифологической "Хронике Ура-Линда", ее жители происходят от праматери северных народов Фрейи – "белой, как снег на заре". Своих детей Фрейя учила так: "Без свободы все остальные добродетели хороши лишь для того, чтобы сделать вас рабами". Это поэтическое утверждение свободы, которая остается главной ценностью северян, проявляется и в их политической практике...
Есть эти северяне, "дети Фрейи" и среди русских. Именно поэтому им смешны расплодившиеся в последнее время "фофудьеносцы", пытающиеся вогнать "русскость" в византийские одежды. Для северян же "русскость" – это прямое наследование варяжских, первооткрывательских идеалов.
Вместо кентавра "бизнеса, государства и морали" северное национал-либертарианство утверждает волю к историческому творчеству и интерес к новейшим "постэкономическим" технологиям. Уникальность каждого региона – и его включенность в глобальные взаимосвязи. Настоящую, а не декларативную свободу личности, не скованную каким-то "нормативом" религии, идеологии или образа жизни.
Либералам же остается выбор между "империями" Проханова и Чубайса…
НаЗлобу.Ру, 28.09.2006
Новые варяги и
московский андеграунд
Статья Марьяна Беленького «Евреи наоборот», опубликованная недавно в НАЗЛОБУ, кажется не просто знакомством русского читателя с реальным положением дел в Израиле, но и ненавязчивым пожеланием к самим русским пристальнее изучить этот опыт создания «новой нации».
Актуальные мысли витают в воздухе и
посещают самых разных людей… Я сам недавно обращал внимание на этот феномен в
«Завтра», полемизируя (хотя во многом и соглашаясь) с уважаемым
Авромом Шмулевичем: «стремительное возрождение и популяризация вроде бы
«мертвого» иврита и возникновение совершенно нового, сильного и бодрого,
антропологического типа израильтянина — взамен анекдотического галутного «старого
бедного еврея» — были, конечно, явлением «воплощенной утопии».
Взаимосвязь русского и еврейского утопизма – тема давняя, загадочная, иногда конфликтная. Нынешнее государство Израиль вряд ли можно назвать историческим идеалом, но по степени воплощения своей национальной утопии израильтяне существенно превосходят русских. Причем дело тут не столько в факте «национального государства» - которое у нас иногда изображают чуть ли не самоцелью для русских - сколько в распознании и осуществлении своего национального проекта (не путать с кремлевскими подачками).
Настоящий национальный проект – явление исторического масштаба, но обращение к истории не значит погружение в прошлое. Если бы созданием Израиля занимались лишь ортодоксальные раввины – вряд ли они построили бы там современное, весьма развитое общество. У нас же на исключительное право говорить от имени «русской традиции» все громче претендуют ряженые длиннобородые персонажи. Для них история уже кончилась, они могут предложить обществу лишь апокалиптический консерватизм. Не случайно эта тусовка «третьеримских хоругвеносцев» откололась от непредсказуемого и в целом молодого «Русского марша».
Однако, к сожалению, множество участников этого марша остается под ее тормозящим «духовным влиянием». Прежде всего, оно касается насаждения изоляционистско-консервативных «ценностей», которые создают русским ущербный мировой имидж каких-то «гостей из прошлого». Но ведь остановить глобализацию, с ее неизбежными миграционными потоками, уже никому не под силу.
Статус-кво невозможно «сохранить» – потому что он ежедневно меняется. «Русские националисты» в китайских пуховиках, закусывающие турецкой шавермой, производят гротескное впечатление. Конкуренция национальных культур в новой ситуации разворачивается на ином поле – определяется: какая из них предложит более авангардный исторический проект, причем, именно глобального масштаба.
В свое время великий гипербореец Ницше утверждал, что в этом мире борются два типа сил – «активные» и «реактивные». Если первые самостоятельно творят историю, то вторые весь смысл своего существования видят в противодействии чему и кому бы то ни было. В нынешней российской политике «реактивов» хоть отбавляй – борцов с «миграцией», «атлантизмом», «оранжизмом» и т.п. А с творцами собственно русского исторического проекта – явный дефицит… Однако в истории побеждают только ее творцы.
Первооткрыватели Беринг и Беллинсгаузен были русскими куда более, чем посконные славянофилы. Они напрямую преемствовали исконно русский – варяжский архетип. Изначальная Русь и была такой цивилизацией первооткрывателей. Ясно, что к консерватизму это не имеет никакого отношения, и вообще, ему противоположно. Нынешний «варяжский проект» – это не какие-то формальные «реконструкции», но новое открытие Руси.
Русские земли, раскатанные столетиями централизма в однообразно-серую «провинцию», где за всех «говорит Москва», сегодня остро нуждаются именно в таком «новом открытии», которое превратило бы их особые, древние культуры в современные, глобально узнаваемые «бренды». Тем самым воспроизведется континентальное русское многообразие, которое и создавалось варягами, строившими Русь как Гардарику – страну уникальных, непохожих друг на друга, но взаимосвязанных городов. «Новым варягам» по природе своей чужды изоляционистски-этнократические настроения, их оружие – креатократия, историческое творчество…
Особенно «варяжский проект» окажется близок Русскому Северу – как по историческим причинам, так и в силу растущего возмущения северян, чья земля превращена в сырьевую колонию для обитателей «рублевок». Похоже, приходит время сбыться давнему пророчеству Александра Солженицына, которое способно существенно скорректировать нынешние «догматы» русского национализма:
«Еще сохранен нам историей неизгаженный просторный дом –
русский Северо-Восток. И отказавшись наводить порядки за океанами и перестав
пригребать державною рукой соседей, желающих жить вольно и сами по себе, –
обратим свое национальное и государственное усердие на неосвоенные пространства
Северо-Востока, чья пустынность уже нетерпима
становится для соседей по нынешней плотности земной жизни.
Северо-Восток – ключ к решению многих якобы запутанных
русских проблем. Не жадничать на земли, не свойственные нам, русским, или где
не мы составляем большинство, но обратить наши силы, но воодушевить нашу
молодость – к Северо-Востоку, вот дальновидное решение. Его пространства дают
нам место исправить все нелепости в построении городов, промышленности,
электростанций, дорог. Его холодные, местами мерзлые пространства еще далеко не
готовы к земледелию, потребуют необъятных вкладов энергии – но сами же недра
Северо-Востока и таят эту энергию, пока мы ее не разбазарили.
Северо-Восток не мог оживиться лагерными вышками, криками
конвойных, лаем человекоядных. Только свободные люди со свободным пониманием
национальной задачи могут воскресить, разбудить, излечить и инженерно украсить
эти пространства».
Неслучайно, что именно северные страны лидируют в нынешнем мире по уровню и качеству жизни – и никакой «холод» им не мешает (например, Финляндия за последние годы вообще превратилась европейскую «Силиконовую долину»). У Русского Севера потенциал не меньший, если его природные богатства будут работать на его жителей. Как на Аляске, где почти все ресурсы находятся в собственности штата, а не присвоены какими-то централизованными корпорациями.
Главным завоеванием «варягов» XXI века станет возведение трансконтинентального «Берингова моста», который «замкнет» глобальную Северную цивилизацию и навсегда отменит устаревшее деление мира на «Восток» и «Запад»…
…В философском эссе «Азбука
революции. Имя» Авром Шмулевич глубоко и весьма проницательно описывает
природу всякого побеждающего исторического проекта. Разумеется, делает он это
со своих позиций последователя «авраамической традиции», что очень интересно,
но все же рискнем утверждать, что не универсально. Ибо «северный
проект» куда менее догматичен, но более многообразен – и состоит из всех
меридианов, стремящихся к полюсу: «Античная Гиперборея, мореходы
средневековой Скандинавии, варяжско-славянская Гардарика, суверенные республики
Новгорода и Пскова, Поморье с его уникальной староверческой традицией, освоение
бескрайних просторов Сибири вольными казаками, пионеры американского
континента, великий эксперимент русской Америки – все это питательная почва для Северного мегабренда. Это не только «прошлое» Севера, но
и модель будущего».
Воплощение этого «мегабренда» в новом политическом движении и станет продолжением «Русского марша» в истории. Пока же «новые варяги» еще не пришли, наблюдается лишь столпотворение в московском андеграунде…
НаЗлобу.Ру, 01.11.2006
Настоящие
индейцы
Это крайне редко бывает, но я не смог досмотреть до конца "эпохальный" (как всегда) шедевр Мэла Гибсона "Апокалипто". Скитающиеся по лесам дикари, с тату и пирсингом, которым позавидуют самые радикальные фрики, выглядят отвратительно. Гибсон просто пошел на поводу классического европейского расизма, который уже столетиями представляет индейские культуры "варварскими" по отношению к себе. Хотя северные европейцы начала нашей эры были не меньшими "варварами". Однако критиковать нашествие на вольную Европу южных проповедников христианства Гибсон не смеет – это "неполиткорректно"…
Настоящие же индейцы являются прямыми потомками "гиперборейской традиции". Об этом есть глубокие историко-символические исследования Германа Вирта, Жака де Майо, Мигеля Серрано и т.д. Даже корифей традиционализма Рене Генон с явной симпатией писал о факте, имевшем место совершенно независимо от европейской политики: "В 1925 году восстала большая часть индейцев Куна. Восставшие перебили живших на их земле представителей Панамской полиции и основали независимую республику Туле, чей флаг — свастика на оранжевом фоне".
В этом контексте чрезвычайно показательно сравнение с
окружающей нас современностью, которое проводит
Алексей Широпаев: "Русское национальное сопротивление, которое режим
объявляет "фашистским", представляет освободительный, демократический
и, если угодно, антифашистский дискурс. Поскольку выступает в действительности
за элементарное биологическое выживание вымирающих русских, за их элементарные,
а не какие-то особые, исключительные права. Выступает не за господство русских,
а против государственной политики дискриминации русских в России. Ну можно ли, скажем, движение за права североамериканских
индейцев назвать фашистским? Хотя у них там и свастики в ходу, например в
ритуалах индейцев Навахо. Вот примерно та же ситуация и у нас, только в России
"индейцы" составляют более 80% населения".
Это поистине революционная точка зрения, резко возвращающая в реальность из инерциальной иллюзии, будто бы русские в России являются некими "суверенами". Те, кто так мыслят, все еще живут советскими стереотипами, когда русские считали себя естественным большинством в СССР и носителями собственной глобальной миссии. Хотя и тогда коренная русская культура уничтожалась, но в ходу была полуироническая песенная гордость:
Зато мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
А также в области балета
Мы впереди планеты всей...
Сегодня же вместо этого царит сплошная "труба". Да и чисто количественно население России уже меньше таких стран, как Бразилия, Индонезия и Пакистан. Собственно русское население также убывает на фоне растущего "этнически-мусульманского"…
Есть еще одна поразительная параллель с индейцами. Испанские католические колонизаторы первоначально вообще не считали их людьми – это признала только специальная булла папы римского в XVI веке. В нынешней России подобной "буллы" нет – и русских по законам "многонационалии" вообще не существует. Ее власти даже не могут нормально говорить по-русски, изъясняясь на "советско-россиянском" бюрократическом сленге – все это только подтверждает колониальный статус русских в РФ…
Однако это хорошо с единственной точки зрения – всякую революцию инициирует именно активное меньшинство. Русским пора отказаться от имперско-советской иллюзии "большинства" и признать себя национальным меньшинством, используя в свою защиту либеральные законы современной Европы. По-настоящему активное меньшинство может даже опережать инертные государственные бюрократии, превосходить их на глобальном уровне.
Пример такого действия показала нашумевшая покупка мировой сети Hard Rock Cafe североамериканским индейским племенем семинолов. У нас пока, к сожалению, своих "семинолов" нет или очень мало (не считая племени абрамовичей) – но развитие ситуации в этом направлении может принести неожиданный глобальный результат. Главное – осознать, что нынешняя "сырьевая империя" обслуживает только саму себя и не имеет никакого отношения к русским интересам…
Посмотрите на чиновников "Газпрома", крадущих газ у сибиряков, чтобы спекулировать им на внешнем рынке, запугивая Украину, Белоруссию и т.д. Они даже антропологически отличаются от русских людей. А традиционное русское мышление (вспомните наши древние сказки и мифы!) очень близко индейскому. Культуры русских регионов также считают свою землю священной, они проникнуты глубочайшим ощущением единства с природой, стремлением к гармонии с ней (а не к хищнической эксплуатации ее недр). Но именно такой взгляд на человека как на частицу живого мира составляет стержень индейского самосознания, основу всей духовной жизни коренных американцев.
…Есть притча про индейского вождя, который, проиграв последнее сражение "бледнолицым", напророчил: "Все равно духи нашей земли победят вас!" Это вполне можно наблюдать в современной американской (особенно молодежной) культуре, где все более популярными становятся "индейские" архетипы. (Тату и пирсинг – это лишь внешние проявления…)
Помню, как в студенческие "перестроечные" годы один мой сокурсник весьма патриотических убеждений, защищая советский проект, говорил, что "русские проросли сквозь него". Сегодня часто можно встретить аналогичную пропаганду – мол, русские "проросли" сквозь либерализм 90-х. Однако в действительности это никакое не "прорастание", но всего лишь очередные напластования имперского "асфальта", выдаваемые властными элитами за "русскость"…
Органичным "русским прорастанием" может стать лишь возрождение – в новых, современных формах – множества региональных культур: новгородской, сибирской, казачьей… Они раскурят между собой трубку мира – и выйдут на тропу войны с укравшими нашу страну колонизаторами…
НаЗлобу.Ру, 31.12.2006
Раса и масса
С недавних пор в некоторых русских движениях, именующих себя с приставкой "национал-", собственно национальную риторику стремительно сменяет расовая. В том же "Живом Журнале" появляются сообщества, посвященные "белому национализму". В этой парадигме рассуждает все больше и больше людей.
Глобализация действительно стирает множество прежних национальных границ, проводя вместо них границы цивилизаций. Однако называть "белый национализм" "европейским вектором" (в противовес "азиатскому" или "африканскому") затруднительно, поскольку в самой Европе давно уже торжествует постмодернистская разношерстность...
Вообще, расизм, сводящийся к разнице цвета кожи, разреза глаз и прочих физических признаков, опускает расологию на уровень животноводства. Лучшего способа дискредитировать "бремя белого человека", пожалуй, не существует. Ведь, на самом деле, человек этот отличается от других рас прежде всего качественными признаками, а не внешностью.
Философы первой половины ХХ века это ясно понимали. Людвиг
Клаусс в работе "Нордическая душа" провел такое разделение: "Если
представители южных рас живут внешними эффектами, то человек нордической расы –
внутренней энергией... Север учит стремиться в новые дали, тогда
как Юг манит остаться на нем вечно".
Очевидно, насколь глубоко эта позиция отличается от расхожей среди нынешних "белых националистов", чье мировоззрение основано лишь на неприязни к "черным". Среди этих "белых" "стремящихся в новые дали" не много – в основном они, как истинные "южане", "живут внешними эффектами" и пропагандируют консервативное "выживание".
Это апелляция не к качеству белой расы, но к количеству "белой массы"...
Тогда как раса, выражаясь словами Юлиуса Эволы, это именно
"революционная идея". В одноименной работе он четко
подчеркнул: "Расовое понимание человека не может остановиться на
простом биологическом уровне, иначе было бы правильным обвинение Троцкого:
расизм это "зоологический материализм".
Впрочем, "зоологическим материалистом" на самом деле был сам изобретатель концлагерей Троцкий. А у Эволы расы различаются прежде всего своим особым духом и стилем. Он приводит примеры рас Солнца и Луны, героев и титанов, амазонок и Афродиты… К "солнечной расе", по Эволе, принадлежат те, кто излучает собственный свет:
"Раса Солнца"… отличается
стилем просветленного спокойствия, мощи, непоколебимой суверенности и
непостижимости, что как нельзя более соответствует другому названию этой расы –
"олимпийская"… Лед и огонь сливаются в ней как символы нордического
происхождения: лед – символ трансцендентного и недоступного, огонь – символ
лучей солнца, дающих свет и жизнь… Солнечная или олимпийская раса, которая
соответствует гиперборейской традиции, несет черты "естественной
сверхъестественности". Символические
обозначения "божественной" или "небесной" расы следует
понимать так, что они прилагались к людям, которые сами не верили, что они
боги, но чувствовали, что принадлежат к земной расе лишь волей случая, или
"по незнанию", или "во сне"…
Противостоит "солнечной расе" (вернее, просто фундаментально отличается от нее) "раса Луны", которая не содержит в себе никакого собственного света и начала, но способна лишь получать его от других. И в кризисные моменты цикла такое положение дел даже считается "нормальным".
Посмотрите на нынешних "фофудьеносцев" (любой религии или идеологии), уверенных в том, что они транслируют "всеобщую истину", обзывая всех, кто видит мир по-своему, "еретиками", "сатанистами", "отщепенцами"…
Эвола выделял три уровня расы – телесный, душевный и духовный. От первого к третьему количество падает, а качество возрастает. При этом "теорию расовых душ" Клаусса он относил ко второму уровню:
"Возьмем, например, феномен понимания. Зафиксировано много случаев с людьми одной телесной расы, одного рода, иногда даже, как в случаях с братьями или отцами и детьми, одной крови, которые не понимают друг друга. Их души разделяет граница. У них разный строй чувств, разный взгляд на вещи. С этими различиями ничего не может поделать общность телесной расы и крови. Возможность понимания, подлинная солидарность могут существовать только при общности "душевной расы".
Но "самые глубинные корни" расовой проблематики, по его мнению, сосредоточены в разнице "духовных рас". На этом уровне расы уже почти покидают сферу "слишком человеческого". Здесь они различаются "особым способом восприятия священного и сверхъестественного.., взглядом на жизнь в ее высшем смысле, миром символов и мифов — все это является предметом изучения так же, как черты лица и структура черепа являются предметом изучения для расизма первого уровня".
Однако власти Третьего рейха, где Эвола в 30-е годы читал лекции, дальше этого "первого уровня" не продвинулись, и вскоре выслали "непонятного" итальянца. "Структура черепа" оказалась важнее его содержимого… Крупнейший исследователь нордической мифологии Герман Вирт (который возглавлял секретный институт "Анненербе", даже не будучи членом НСДАП!), был в 1938 году отстранен от дел, и за ним даже установили надзор гестапо. Ибо он посмел утверждать крамольную для самовлюбленной нацистской массы мысль, что "потомки гиперборейцев" живут среди всех народов Земли…
Вообще, немецкие расологи "высших уровней" не просто стояли в стороне (или пребывали во "внутренней эмиграции") от этой жестокой политической пародии на свои идеи, но и по мере сил помогали ее жертвам. Тому же Людвигу Клауссу в израильском музее памяти жертв холокоста была открыта памятная стела "за спасение евреев с риском для собственной жизни"!
Впрочем, расовые законы самого Израиля, увы, во многом напоминают тот же "первый уровень". Масса одинакова везде…
Вот почему "защита белой расы", громко проповедуемая сегодня иными "националистами", откровенно ущербна. Они понимают расу именно по-троцкистски – как "зоологический материализм", совершенно игнорируя, что высшими расовыми критериями являются особый дух и душа. Потому их просто повергает в ступор, когда множество "белых" европейцев принимает ислам или буддизм, и плевать хотело на таких "защитников"…
Природа "солнечной", нордической расы состоит в неугасимой воле к открытию нового, к историческому творчеству – на фоне унылых сумерек "конца истории". Другой характерной особенностью гиперборейских "детей Фрейи" является свобода – от любых "массовых" истин или заблуждений. Все это вместе взятое и отличает архетипических северян от южных рас – с их неизбывным консерватизмом, преклонением перед властью и прочими внешними формами.
Интересно, что именно эта антропологическая разница предопределяет глобальное экономическое "разделение труда" в нашу эпоху. Говоря на компьютерном сленге, Север сосредотачивается на производстве "софтвера", тогда как Юг – "хардвера". Северяне, олицетворяя собой принцип качества, генерируют новые идеи, смыслы, образы, стратегии, технологии, программы и т.д. Южанам остается лишь воплощать эти разработки в количественные, материальные формы.
Иными словами, Север стремится к творческой самореализации, тогда как Юг – к физической экспансии. Здесь можно провести парадоксальную параллель с религиозной сферой, а именно: с отличием автохтонных культов от так называемых "мировых религий". К примеру, малые северные народы живут в собственной магии космоса. Их мифология постоянно развивается и потому не знает никакого "конца света" – для них Солнце встает ежедневно…
Тогда как южные "авраамические" религии, прикованные к своим ветхим догматам и "священным писаниям", пытаются глобально насадить консервативное поклонение им...
В общем, как справедливо заметил еще Шарль Монтескье, "малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, тогда как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу".
Знаток "расовых душ" Людвиг Клаусс блестяще проиллюстрировал это на примере ислама: "Заставить пустынного человека откровения делать что-то, что не в его стиле, можно только средством в его стиле: огнем небесным, приказом Бога. Ему душа человека откровения покоряется без сопротивления, так как Аллах, всемогущий Творец — это все, а творение — ничто. Слово "ислам" означает именно покорность, безоговорочную отдачу себя на волю Творца. В Коране говорится: "Я создал дьявола и человека лишь для того, чтобы они были мне рабами" (Сура 51). Вся религиозная жизнь в пустынном стиле не может быть ничем иным, кроме безотказного и безоговорочного рабства у Бога и собственного уничижения перед всемогущим Творцом".
Северные народы, с их распахнутым циркумполярным небом, воспринимают сакральность совсем иначе. Они, как и крылатые гиперборейцы Эллады, верят, что сами спустились с небес осваивать этот мир. Точнее даже не "верят", а знают. Как говорит якутская поэтесса, пишущая под именем Председатель Хен, "Северянин знает, что он должен уметь открывать и закрывать двери разных миров".
…В недавней поездке по Полярному Уралу меня поразило, насколь велик мировоззренческий контраст между местными жителями и обитателями наших "средних широт". Если для первых боги Ямала – это всего лишь "старшие братья" и "проводники", с которыми общаются совершенно свободно и даже весело – то во втором случае "духовной жизнью" заведуют, как правило, хмурые бывшие комсомольцы, отрастившие поповские бороды и призывающие зубрить ОПК. Но всего смешнее то, что они порой всерьез уверены, что принадлежат к "более высокой расе"…
На самом же деле, новая северная цивилизация будет принадлежать тем, кто ее строит. И им совершенно без разницы, какого цвета поп-корн у зрителей.
НаЗлобу.Ру, 09.04.2007
"За
древнее русское вече!"
Эту поэтическую строку Алексея Константиновича Толстого вполне можно счесть эпиграфом к неформальной встрече «ЖЖистов» из разных регионов, состоявшейся в Великом Новгороде в начале наступившего года. На нее были приглашены авторы, самостоятельно разрабатывающие «постимперские» проекты русской истории. Встреча имела не какой-то «партийный», но именно «вечевой» характер – предполагалось обсудить и сопоставить эти чрезвычайно разнообразные, но выглядящие все более актуальными проекты.
«Местом встречи», которое «изменить нельзя» стал именно этот легендарный город с шестивековой республиканской историей, «русские Афины» по определению Карамзина. Да и вообще, «новгородцами» ныне, видимо, являются лишь те, кто помнит эту историю – и желает ее современного возобновления. Большинством местного населения она, к сожалению, оставлена на уровне «преданий старины глубокой» и почти не проявлена в актуальной культуре и политике. Понятно, почему это случилось – еще со времен оккупации Новгорода московскими царями, в XV-XVI веке, здесь проводились масштабные людские переселения: коренных, вольных новгородцев депортировали в иные регионы, а на их место заселяли покорных царских холопов. Так что депортации народов – это не сталинское изобретение, но наследие куда более ранней имперской истории.
С того же времени началась и целенаправленная культурная унификация многоликой Руси по «московскому стандарту». Показательно, что в 1507 году Василий III прислал в захваченный Новгород свое посольство с распоряжением «ряды и улицы размерити по московскы». Конечно, многие древние памятники в разных регионах сохранились – но превратились в мертвое «музейное» наследие, утратив характер живых, развивающихся культур.
…И вдруг, ровно через 500 лет после этого централизаторского указа, в Новгород приезжает совсем иное «посольство» (причем, в основном из той же Москвы), но – с радикально противоположными идеями. С признанием самобытного величия Новгорода и тотальным отрицанием имперского унитаризма. Циклическая мистика истории проявилась в этом как нельзя более наглядно…
Конечно, это новогоднее общение более напоминало дионисийскую оргию, чем аполлоническое служение муз… Но такой праздничный «формат» был все-таки куда живее, чем если бы мы устроили какую-то стандартную конференцию с президиумом… К тому же многие, знакомые только по сети, участники давно мечтали «развиртуализоваться», а «старые бойцы» – вспомнить минувшие дни за классической новгородской медовухой…
Приветствие «Новгородскому саммиту» прислал профессор Петр Хомяков – один из давних лидеров русского движения. К сожалению, сам он не смог приехать из-за своего январского академического расписания. Приведем выдержку из его приветствия, которое скорее напоминало программный доклад:
«Знаете, в науке есть афоризм, что открытие – это не открытие на самом деле, а некое «закрытие», окончательная формулировка, подведение итогов. Викинги плавали в Америку задолго до Колумба. Но он подвел черту под одиночными плаваниями и поставил дело на поток.
Можно приводить массу других аналогичных примеров, но
суть, я полагаю, ясна всем.
Этим саммитом мы, в некотором роде, «закрываем» начальный
этап наших изысканий.
Всем уже все ясно. Мы не стесняемся высказать наши взгляды с предельной откровенностью. Мы готовы заявить о них и нашим соратникам, и всему внешнему миру.
Мы заявляем, что
- российское государство антирусское, антинародное, антинациональное по самой своей сути, по своему генезису, и мы можем подтвердить этот тезис с цифрами и фактами;
- эта государственная машина не подлежит реформированию, ее можно только демонтировать;
- русский народ и уникальная русская цивилизация могут выжить только при условии демонтажа имперской антинародной российской государственной машины;
- настоящий русский националист сейчас только тот, кто осознанно борется на за корректировку этой государственной модели, не за мифический невозможный «захват власти» в ней, а за решительный и окончательный демонтаж этой людоедской государственной модели;
- для русского народа нет внешних врагов, более опасных, чем российский государственный режим, главная опасность для выживания русского народа исходит не от Запада или НАТО, а из Кремля.
Мы понимаем, что подобные утверждения неоднозначно воспринимаются и в среде политически активных национально мыслящих русских людей, и в массах.
Можем ли мы рассчитывать на обретение понимания и одобрения нашей позиции большинством?
Надо честно признать, что вопрос этот остается открытым.
Но мы ответственно заявляем, что значительная часть русских людей умом и сердцем уже приняла эти истины.
И мы ответственно утверждаем, что это наиболее дальновидная, мыслящая и социально активная часть русского народа. Мы утверждаем также, что эти мысли близки большей части русского среднего класса, испытывающего давление, как со стороны этнических мафий, так и со стороны коррумпированного полицейского российского государства.
Мы предлагаем цивилизованно решать проблемы русского народа на путях демонтажа неэффективной, коррумпированной, полицейской, авторитарной, сверхцентрализованной государственной машины. И создания на ее месте максимально децентрализованной конфедеративной по сути модели государственного управления, с максимально возможными в современной ситуации народным самоуправлением, народной обороной и народной правоохраной.
Мы утверждаем, что предлагаемая нами модель не является развалом страны, как это утверждают некоторые наши оппоненты… Вместе с тем, повторим, и подчеркнем: сохранение нынешней неэффективной антицивилизационной государственной модели России автоматически приведет к системному кризису, который закономерно, независимо от желания тех или иных властных группировок, приведет к развалу страны.
Мы, повторяем, этого не желаем.
Но мы этого и не боимся».
Душой «саммита» (если угодно, общеизбранным «посадником») был поэт и публицист Алексей Широпаев. Мы познакомились с ним еще в «доисторическом» 1990 году, когда сотрудничали с журналом «Наш современник» – флагманом тогдашней «патриотической мысли».
С тех пор эта мысль (во всяком случае, в нашем ее понимании) претерпела радикальнейшую эволюцию. Наблюдая, во что превращается и чьи действительные интересы выражает это государство, мы напрочь избавились от расхожих «государственнических» иллюзий. Это же касается религиозных, культурных, стилевых и прочих предпочтений, некогда характерных для «патриотов»…
Вот выдержка из выступления Широпаева на Новгородском Вече, озаглавленного «Новый русский национализм»:
«Крайне важно подчеркнуть, что в отличие от классического российского патриотизма, ориентированного на различные виды политического авторитаризма (монархия, сталинизм, фашизм, «суверенная демократия»), новый русский национализм позиционирует себя в качестве ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО направления. Причем, это не тактическая уловка, а глубоко принципиальная позиция. Новые русские националисты убеждены в том, что авторитарно-государственническая модель абсолютно не соответствует культурно-расовым архетипам русского сознания. Последние наиболее полно были воплощены в феномене ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА, уничтоженного Московским самодержавием. Именно Москва насадила ложное представление о самом типе русского человека, побудив К. Леонтьева к известному тезису о том, что русский, дескать, «специально не создан для свободы». Новые русские националисты убеждены, что для пробуждения изначальной культурно-расовой сущности русского человека ему необходима европейски понимаемая свобода. Именно она более всего соответствует природе русских, в то время как традиционная российская патриотовщина сводится к большей или меньшей апологии кнута. Итак, эллинская полисная демократия, республиканизм раннего, неимперского Рима, наконец, вечевой строй Новгорода и Пскова, казачий круг независимого, домосковского Дона — вот дискурс, адекватный русскому психотипу. Короче, если расхожая патриотовщина несет палочную традицию неволи и тягла, то новый русский национализм наследует ТРАДИЦИЮ ВОЛЬНОСТИ».
Участники нашего Веча пришли к парадоксальному выводу – сегодня идею Свободы (а она побеждает всегда) несут именно радикальные, «сверхновые правые». До недавнего времени «радикальная правизна» ассоциировалась в массовом сознании, напротив, с какими-то тоталитаристскими проектами. Сегодня же это скорее можно сказать о либерально-консервативных и левых движениях, в которых жестко доминируют собственные догматы из прошлого. И только «сверхновые правые» выражают волю к творческому продвижению истории.
Историческое творчество – это всегда духовно-политический эксперимент. Одно вытекает из другого – дух обретает политические формы. Неслучайно, что на нашем Новгородском Вече преобладали те, кого принято называть «неоязычниками». Но не ряженые «родноверы», а те, кто понимает это духовное движение скорее в ницшеанском ключе. Ибо христианские конфессии (православие, католичество и т.д.) более не способны к историческому творчеству – они ведут лишь к застыванию в уже имеющихся религиозных структурах. Но христианство со своим морализмом в принципе не способно остановить нарастающую исламскую экспансию – поскольку ее проводники апеллируют к тем же моралистическим стандартам, что растут из единого авраамического корня… Да и к чему нам, северянам, вообще держаться за стандарты этих ближневосточных религий, «выбирать» между ними? Это все разные формы консерватизма, а нам нужно нечто прямо противоположное – исторический авангард и футуристическая эстетика…
Наш, северный мир многомерен, в отличие от южного религиозно-имперского унитаризма. Эта многомерность ярко проявляется в процессе глокализации, синтезирующем глобальные и локальные тенденции. Поэтому наиболее перспективным проектом сегодня видится разработка глобально узнаваемых «брендов» русских регионов, что только и способно избавить их от имперской стандартизации. Новые формы уникальных древних культур породят и новые формы политики. «Русскость» может воскреснуть только как «цветущая сложность». Если же все вновь склонится к некоему централизму – ничего «русского» не получится, но напротив – различные краеведческие силы просто уйдут из этого проекта, оставив его сторонников вести бесконечные споры о «будущей Руси» внутри Садового кольца...
Проект «Русской Конфедерации», рассматриваемый участниками Веча как альтернатива «многонациональной» РФ, должен начинаться в самих регионах, воссоединяя их в подобие полисов Эллады или варяжской Гардарики. Это требует безусловного отказа от римско-имперского деления на «столицу» и «провинцию». Кстати, согласно тому же Ницше – в истории всегда побеждают активные, а не реактивные силы. То есть нынешней империи необходимо противопоставить альтернативный утвердительный проект, а не считать «антиимперство» некоей самоцелью. Регионализм как течение политической мысли вообще означает не столько стремление к «отделению», сколько установление между самими регионами прямых, «сетевых» связей, не нуждающихся ни в какой «вертикали». Кстати, Новгородский проект русской истории таковым и был, предусматривая повсеместное региональное самоуправление, а не диктатуру назначаемых «губернаторов»...
В финале нашего двухдневного собрания мы решили рассматривать его не как разовое событие, но как процесс, который продолжится сетевым обсуждением его идей, а также регулярными невиртуальными встречами. Быть может, именно так, «явочным порядком», воспроизводится в нынешней реальности прерванная вечевая традиция? И ждет своего нового исторического часа…
АПН Северо-Запад,
15.01.2007
Последний идол
империи
На прошлой неделе Карелия вновь стала общероссийским ньюсмейкером. «Патриотической песни» бывшего министра обороны о бойкоте всего эстонского из всей РФ вняла лишь петрозаводская торговая сеть «Ариана» (причем далеко не «крупнейшая в городе», как это сообщила Фонтанка.Ру).
Разговаривая с представительницей ее пиар-службы, я ловил себя на странном чувстве исторического провала куда-то в начало 1980-х годов – именно таким тоном наша школьная комсомольская секретарша клеймила американский империализм. Мои робкие ссылки на то, что эстонцы вовсе не «сносят» этот памятник (как написано в объявлении о приостановке продажи эстонских товаров, вывешенном в магазине), а всего лишь намерены перенести его в военный мемориал, встречались как диссидентская крамола: «Они оскорбляют нашу историю!» А фраза «Ну вообще-то у них независимое государство, и они вольны толковать историю по-своему» натолкнулась на взгляд, с которым Илья Эренбург писал свое знаменитое «Убей немца!»…
Впрочем, торговым «антифашизмом» дело не ограничилось. «Нашисты» (они завелись и у нас) митинговали против давно намеченного, но пришедшегося как раз на эти дни, визита в Карелию эстонской делегации. И, в отличие от уличных акций других политических сил, на которые власть либо не дает своей высочайшей «санкции», либо предпочитает не замечать, в данном случае им удалось оказать на нее свое воздействие. В околоправительственных кругах даже раздавались «патриотические» требования отмены визита.
Визит все же состоялся – но в очень сухой и официальной обстановке. Власти Карелии, зорко следящие за «вертикалью» и очень опасающиеся ее опять разозлить, не стали устраивать никакой «культурной программы». Вот фрагмент хроники дня визита с портала Столица.Онего.Ру:
«Пикеты были организованы местным отделением движения «Hаши» у здания городской администрации и правительства
Карелии, где проходили встречи с членами эстонской делегации, возглавляемой
послом Эстонской Республики в РФ Мариной Кальюранд. В пикетах участвовали около
10 человек, которые держали в руках плакаты с надписью «Это наша Победа!»
Пикетчики передали послу Эстонии обращение с подписями жителей Карелии за
сохранение памятника.
К требованиям пикетчиков присоединились и власти Карелии,
которые высказали послу Эстонии озабоченность судьбой памятника. На встрече с
делегацией премьер-министр правительства Карелии Павел
Чернов заявил, что этот вопрос является «принципиальным для карельской
стороны».
«Лично я возмущен тем, что происходит, но считаю, что
нельзя махать шашками. Нужно использовать язык дипломатии, и сделать все, чтобы
сохранить памятники советским воинам, спасшим мир от фашизма», - сказал Чернов.
Так же премьер-министр высказал обеспокоенность
отношением эстонских властей к русскоязычному населению».
«Русскоязычное население» самой Карелии ее беспокойного премьера тревожит не особо – хотя слово «Кондопога» стало уже нарицательным. А вот Эстония, где подобные события невозможны в принципе (ибо там не допускают всевластия южных этнических мафий), и откуда «притесняемое» русское население отчего-то не торопится бежать в Россию, его вдруг «принципиально» озаботила...
А разгадка этой «принципиальности» проста. Тут дело даже не в чуткости к «вертикали» – ибо на ее «верхнем», кремлевском конце думают точно так же. Чернов просто воспроизводит характерные стереотипы мышления государственного чиновника, для которого имперская идеология – естественная среда, где «русское», «российское» и «советское» сливается и выглядит тождественным.
Именно по причине этого слияния чиновники в упор не видят русской проблемы в самой России. А СССР для них – это не иная политическая система, но просто «прошлые годы». Несколько лет назад, на церемонии открытия в Петрозаводске памятника Андропову, правительственные члены «ЕдРа», не делая никакого различия, характеризовали его как «нашего государственного и партийного деятеля»…
В отличие от других посткоммунистических восточноевропейских стран (и в том числе, кстати, Эстонии), в России так и не состоялся процесс люстрации, который полностью сместил бы всю прежнюю чиновничью номенклатуру. Более того – РФ провозгласила себя «правопреемницей СССР». Тем самым просто обрекла себя на превращение в уменьшенный римейк Советского Союза – вместо становления новой национальной государственности и соответствующего мышления, что произошло даже у ближайших славянских соседей – в Украине и Беларуси.
«Реформами» в РФ назывался процесс, когда номенклатура и близкие ей круги просто приватизировали ее экономику. И особенно – растущие в цене отрасли добычи сырья, некогда рассчитанные на удовлетворение потребностей всего СССР (да и построенные в свое время жителями разных республик). С тех пор донельзя смешно наблюдать «патриотов», повторяющих останкинскую пропаганду о том, что-де Украина и Беларусь воруют «наши» нефть и газ.
Насколько они «твои», дорогой «патриот»? У абрамовичей, алекперовых и дерипасок на этот счет несколько иное мнение…
Пропаганда путинской эпохи (когда все уже «распилено») цинично и эффектно эксплуатирует великодержавные комплексы «дорогих россиян». При этом РФ и СССР изображаются единым феноменом. Уже неудивительно слышать оговорки (?), что в 1991 году мы-де «отпустили» Украину и Беларусь (а также остальные республики). Хотя на Беловежских соглашениях Россия сама вместе с ними денонсировала Союз – но этот факт уже в новую идеологию не укладывается, и его стараются вспоминать пореже...
В «новой патриотической идеологии» РФ государства «ближнего зарубежья» выглядят «злостными сепаратистами», по какой-то странной причине почему-то уже не подчиняющимися Кремлю. А если не Кремлю – то, стало быть, они служат «вражескому Западу» (тому, где хранит свои капиталы сама кремлядь – но это предусмотрительно не разглашается). Вот такую нехитрую, но с советских времен прочно осевшую в мозгах модель и отрабатывают сегодня все официальные телеканалы.
Я уж несколько лет новости добываю исключительно из Интернета, но тут пару дней подряд посмотрел программу «Время» и пришел в ужас! Грузией и Украиной, оказывается, правят американские резиденты, «батька» Лукашенко, поглядывающий одним глазом на Европу, ведет себя сродни «предателю» Тито, а в Прибалтике вообще свирепствует фашизм…
Что же творится в головах у большинства населения РФ, для кого телеящик – до сих пор единственное «окно в мир»? Неудивительно, что они начинают ощущать себя в осажденной крепости и ненавидеть вчерашние «братские народы». Жители этого самого «ближнего зарубежья», наблюдая агрессивную «патриотизацию» в РФ, также стараются отодвинуться от нее подальше…
Так, официальная пропаганда, обвиняющая в развале СССР политиков начала 1990-х, сегодня сама проводит окончательное размежевание между бывшими «союзными республиками».
Но внутри РФ наблюдается обратная картина – жесткое выстраивание пресловутой «вертикали». Режим «правопреемницы СССР» становится даже более централизованным, чем у «оригинала».
Если советская конституция еще предусматривала возможность выхода республик из состава Союза, то теперь все региональные законодательства стандартизируются по унитарному шаблону, пытающемуся исключить даже намеки на подобное развитие событий.
Показательно отличие первой статьи конституции Карелии до и после 2001 года. Вот как она звучала раньше:
А вот как теперь, при «вертикали»:
Итак, обозначение Карелии как государства стыдливо спрятано в скобки. (Кстати, в скобках заметим, что американские states почему-то совсем этого не стыдятся.) И разъясняется, что республика, оказывается, имеет республиканскую форму правления… Но главное – если в прежнем варианте декларировался приоритет регионального самоуправления и добровольная передача части полномочий на федеральный уровень, то теперь все наоборот: сама федерация определяет рамки республиканской власти.
Хотя, вообще-то, такое положение дел уже «федерацией» не назовешь. Это типичное унитарное государство. Если вернуться к вопросу о «правопреемстве», то оно преемствует не законодательную модель СССР (красивую, восхищавшую иностранных наблюдателей еще со сталинских времен), но реальную советскую централистскую диктатуру. Только теперь «партия власти» обозначает себя без привязки к коммунистической идеологии…
Однако некая идеология для удержания и сырьевой эксплуатации российских пространств этой «партии» все же нужна. Но «коммунизм» уже не в моде, а ветхие затеи с «третьим Римом» и «изгнанием поляков» провалились. И с прошлого года режим перешел к массированной раскрутке мифологии «Великой Победы» – как своего оправдания на все времена. Помните заполонившие все «георгиевские ленточки»? – пародийную альтернативу так напугавшим их оранжевым…
В прошлом году на АПН я напомнил, что культ «Великой Отечественной войны» возник в СССР лишь в 1965 году – именно тогда «День Победы» стал официальным праздником. Отменив хрущевское «построение коммунизма» (над этим можно смеяться – но это все же была ориентация в будущее), деятели «эпохи застоя» опрокинули советское мышление в прошлое. КПСС фактически сказала «советскому народу»: когда мы построим «светлое будущее», неизвестно. И неизвестно, построим ли вообще. Но главное, что «мы победили в войне», и это теперь навеки становится основой государственной идеологии…
Именно в брежневские годы было сооружено неизмеримо большее количество памятников и прочих артефактов (книг, фильмов, песен) на тему той войны, чем за всю хрущевскую «оттепель», когда скорее мечтали о будущем, о космосе и зачитывались фантастикой. Характерное культурное отличие «консервативных» и «прогрессивных» этапов…
Поскольку сейчас мы вновь переживаем «консервативный этап» («прогресс» для властей РФ связывается лишь со скоростью перемещения углеводородов по трубам), неудивительно новое обращение официоза к теме «Великой Победы». Только оно может еще придавать смысл существования «правопреемнице СССР». И с этих позиций, кстати, очень удобно обвинять оппозицию в «предательстве», а то и в «фашизме»…
Империя остро чувствует, что именно эта мифология «Великой Победы» является стержневой для сохранения на российских пространствах своего режима. И в ее показной «защите» сама переходит все этические грани. Достаточно вспомнить, что недавно Госдума проголосовала за «римейк» знамени, водруженного над Рейхстагом. (Оруэлл отдыхает!) Оказывается, на том красном знамени не было серпа и молота, а лишь только большая, похожая на китайскую, звезда. А почему не медведь?
При этом, меняя символику (точнее, пытаясь подверстать ее под свои политические интересы), нынешние официозные «патриоты» ничуть не подвергают сомнению советское насилие той эпохи – оно для них по-прежнему праведно и героично. А слова президента Эстонии, оказавшейся тогда меж двух огней, способны их «оскорбить»:
«Когда мы говорим об эстонских охранниках в немецких
концентрационных лагерях, нам стыдно за это. Но пока мы видим, что сотрудники
НКВД, которые убивали людей и депортировали семьи, считаются героями, будут
оставаться проблемы. Я не из тех, кто требует извинений. Я не жду от кого-то
извинений. Я только жду, чтобы кто-то признал, что это было на самом деле.
Только и всего».
Не дождетесь, господин президент. Они по-прежнему считают, что вас таким образом «освободили от фашизма». А если вы проявляете сомнения, вас и самих запишут в «фашисты». Логика у них такая, бинарная – если против сталинских «освободителей», значит, «фашист».
Недавно и венгры собрались перенести из центра своей столицы советский военный памятник. И советские (пардон, российские) официозные СМИ тут же взвились, сочтя это оскорблением «нашей священной истории». Свою «священную историю» империя продолжала танковым броском на Будапешт в 1956-м – удивительно, что этот памятник там вообще сохранился…
Империя органически не приемлет чужую свободу. Вернее, она лукаво называет «освобождением» навязывание собственной власти. Однако восточноевропейские страны уже сбросили с себя морок этого «новояза», и их граждане все решительнее выступают за пересмотр истории Второй мировой войны, которая все еще преподается по советским учебникам. Есть такие «ревизионисты» и среди русских, и число их растет…
Конечно, такие настроения всякий раз вызывают яростный гнев у властей РФ – такова уж участь «правопреемницы». Их носителей немедленно объявляют «ультраправыми», «неонацистами» и т.д., пытаясь создать им образ кровожадных гестаповских палачей. Но чаще всего (судя по общению в Интернете) это вполне современные европейцы, в основном новых, информационных профессий, по природе своей свободные от всяких тоталитарных комплексов. Их интересует лишь восстановление исторической справедливости, подавленной многолетним навязыванием односторонней пропаганды.
У большинства из них деды и прадеды воевали – но внукам и правнукам уже зачастую даже неважно, на чьей стороне. Вторая мировая война воспринимается как общая трагедия, которая не должна служить поводом для новых европейских размежеваний. А именно к таким размежеваниям вновь и вновь зовет кремлевская империя, узурпировавшая бренд «Великой Победы» и обвиняющая всех, кто смеет в нем усомниться, в историческом святотатстве…
Русская история получит шанс продолжиться лишь с освобождением из-под тяжкой пяты этих бронзовых идолов прошлого. Когда газ, вместо «вечных огней», будет отапливать дома еще живых ветеранов…
АПН Северо-Запад,
13.04.2007
Трехмерный президент
Выступление на федеральном съезде «Другой России»,
прерванное левозащитником
Львом Пономаревым
Уважаемые коллеги!
Сегодня много говорилось о кандидатах в президенты от оппозиции, выступали они сами, и общий идейный контур, думаю, нам всем ясен. Мне хотелось бы сказать несколько слов не в поддержку того или иного кандидата, а именно о тех интегральных идеях, которые могли бы объединить оппозицию и заинтересовать большинство избирателей. В самых общих чертах наш кандидат в президенты видится "трехмерным", непротиворечиво сочетающим в себе следующие идейные измерения:
Первое. Тотальный демонтаж нынешней корпоративно-надзирательской "вертикали". Эта "вертикаль" фактически остановила страну, блокировала все настоящие проекты современного развития. Жалкие подачки, именуемые "национальными проектами", или маниловские заклинания о "нанотехнологиях" уже никого не обманывают. Самый показательный пример – новый премьер, который пришел из сферы контроля и полагает, что каких-то позитивных изменений можно добиться именно контролем. Что ж, Андропов тоже так полагал, но всем известно, что случилось дальше… Упали мировые цены на нефть, и советская система, державшаяся только на контроле, лишенная всяких стимулов развития, попросту рухнула. Очевидно, мы сейчас просто повторяем тот же цикл. Власть пребывает в эйфории от "трубы", и в стране действительно настает "труба" всякой экономике и политике, не связанной с перекачкой энергоресурсов. Они просто превращают Россию в "Северную Нигерию". А наш – оппозиционный президент – должен первым делом вернуть гражданам страны европейские свободы и стимулы развития.
Второе измерение может показаться неожиданным, но на самом деле оно логически связано с первым. Речь идет о демократии в ее исконном понимании – как народовластия, а не пародии 90-х годов, когда под демократией понималась "власть демократов". Наиболее яркий пример такой настоящей демократии имел место в моем регионе – в карельской Кондопоге, чье название уже стало глобально символичным. Официозные СМИ и околовластные "правозащитники" до сих пор пытаются изобразить кондопожские события как некий "антикавказский погром", хотя главное их значение совершенно в ином.
В Кондопоге – после случая бандитского беспредела со стороны чеченской "бригады" – явочным порядком возродилась русская традиция вечевого самоуправления. Спонтанно собравшийся общенародный сход фактически взял власть в свои руки и дезавуировал "вертикально" назначаемую коррумпированную администрацию. Этот факт гражданского самоуправления небывало напугал "вертикальщиков" и вскрыл колониальную природу этой власти. Неслучайны были угрозы Героя России Рамзана Кадырова прислать в Кондопогу свои вооруженные формирования… Так что вторая задача нашего оппозиционного президента – это поддержка прямого гражданского самоуправления. Это и будет критерием отличия настоящих демократов от тех, кто лишь прикрывается этим красивым словом.
Третье измерение идейной программы оппозиционного президента также логически вытекает из вышеизложенного. Гражданское общество – это не какая-то абстракция, оно начинается с конкретных регионов. Наш президент должен взломать порочную традицию имперского гиперцентрализма, когда все ресурсы и налоги из регионов перекачиваются в Москву в обмен на жалкие "дотации". Без налаживания прямых и равноправных межрегиональных связей никакое реальное освобождение страны невозможно. Можно сколько угодно говорить о либерализме, но если пытаться его утверждать теми же "вертикальными" методами, мы вновь будем лишь отдаляться от принципов современной Европы, где регионы обретают все более возрастающую роль. Неслучайно с пришествием "вертикали" у нас в Карелии был свернут очень перспективный проект Еврорегиона – гиперцентралистская власть по природе своей не может допустить регионального самоуправления. И напротив – наш, оппозиционный президент только тогда обретет действительно общенародную популярность, если поддержит инициативы гражданского самоуправления в различных регионах.
Таковы, в самых общих чертах, три измерения программы кандидата в президенты от оппозиции. Хотя вообще-то этих измерений может быть куда больше, но тут уж все зависит от его чуткости к запросам избирателей...
Каспаров.Ру, 04.10.2007
Чтобы стать русскими, надо
преодолеть Россию
Консервативно-патриотический дрейф российской власти заставил ее два года назад заменить давно уже рутинизировавшийся, но все-таки "неудобный" революционный праздник 7 ноября на "день национального единства" 4-го. Историки, кстати, до сих пор ломают голову, почему была выбрана именно эта дата, ибо Минин и Пожарский добрались в тот день лишь до Китай-города, а до "взятия Кремля" оставалось вроде еще около недели. Но, видимо, "взятие Кремля" вновь вызывало бы у властей неприятные революционные ассоциации...
Смысл такой замены символически абсолютно ясен: это попытка вышибить "левый" клин "правым" - заложить в основание нынешней государственности не "бунтарские", но "великодержавные" идеи. Не случайно первый "Русский марш" двухлетней давности, организованный евразийцами, первоначально назывался именно "Правым" и замышлялся как охранительное выступление против "оранжизма" (на киевском Майдане той поры Кремль явно увидел призрак "польско-литовских захватчиков"). В прошлом году "Русским маршем" пытался командовать лидер ДПНИ Белов-Поткин, особенно прославившийся мегафонными воплями: "Слава российской милиции!" Но, видимо, такого "излишне инициативного" верноподданничества властям уже мало, и в этом году "Русский марш" поручено проводить стерильно-лояльному и послушному "Народному союзу" Бабурина...
На первый взгляд, может показаться, что грань между официозом и "русскостью" окончательно стирается - власть все более откровенно использует русский национализм в своих пропагандистских целях. Однако в "русском движении" с начала этого года происходят пока менее заметные, но куда более глубокие и интересные процессы, в идейном плане диаметрально противоположные этим "маршам"...
Крокодил национал-демократии
В октябре на известном оппозиционном портале "НаЗлобу.Ру" вышла развернутая статья поэта и публициста Алексея Широпаева "Национал-демократия как проект". Надо заметить, что этот термин используется Широпаевым и его сторонниками еще с января этого года, а именно с состоявшегося тогда в Великом Новгороде импровизированного "Веча", на которое съехались сетевые авторы из разных регионов (Москвы, Петербурга, Карелии и т.д.). Кстати, неформальный символ петербургских "Маршей несогласных" - крокодил - также родился именно там...
Это движение, уже довольно популярное в "Живом журнале" и вообще на просторах рунета, символически значимым выбором вечевого Новгорода задало иную, отличающуюся от общепринятой, трактовку русского национализма. Он здесь рассматривается как принципиально антиимперская, республиканская, светская сила, тотально противостоящая идеологии официального патриотизма.
"Российский патриотизм, - говорит в этой связи
Широпаев, - открыто декларирует себя как верного прислужника Государства,
причем любого: царского, советского, постсоветского, поскольку все эти
генерации Империи онтологически едины. С точки зрения патриотов, исторический
смысл существования русского народа состоит в жертвенном (обязательно
жертвенном!) служении имперскому Левиафану Системы, который в патриотических
толкованиях приобретает даже сакральные, религиозные черты. Согласно патриотам,
собственной судьбы у русских нет; их судьба - это судьба наднационального
гипер-Государства, судьба Империи... Народ-холоп, народ-крепостной, вечные рабы
и юродивые, перманентные колхозники и пролы - вот русские глазами патриотов.
Законченная форма этой идеологии - православно-монархический
сталинизм".
И далее: "Мы принципиально неимперские националисты.
Не через реставрацию Империи лежит путь в русское будущее, а через труп
империи. Благодаря Империи русский народ так и не стал нацией, а все еще
остается на положении народа при Государстве... Нацией, а точнее созвездием
наций, русский народ сможет стать только в том случае, если откроет шлюзы для
своего регионалистского развития... Российское государство, начиная со
становления московского централизма, колонизировало русских, подвергая их
насильственной имперской ассимиляции, стирая их регионалистскую самобытность,
ущемляя местные права и вольности, усиливая казенное тягло. И при этом льстило
русским подобно тому, как на послевоенных сталинских плакатах изображались
голубоглазые чудо-богатыри, поднимающие страну из руин. Вот только
"забывали" изобразить на их телогрейках лагерные номера..."
Национал-демократы призывают к деконструкции всей пятивековой имперской, постновгородской истории. Алексея Широпаева как радикального поэта не останавливают даже "страшные слова": "Мало освободиться от идеи Империи. Страшно сказать: нам, русским, надо освободиться от идеи России. Дело в том, что "Россия" - это тот пленительный псевдоним, прикрываясь которым Империя проникает в русское сознание и завладевает им. Россия - это сладкий гипнотический шепот в нашей душе, песня о широте и размахе, безбрежности и просторе. Это тот безграничный "поэтизм", который логически заканчивается безграничным этатизмом. Любовь к безграничному простору оборачивается контролем над этим простором, причем столь же безграничным, как сам простор. Русские - в гораздо большей степени жертвы Империи, чем, скажем, финны или поляки, имевшие в России региональную автономию и даже свою протогосударственность. В отличие от них, русские попали в историческую ловушку под названием "Россия"; ловушка заключается в том, что Россия успешно выдает себя за страну русских, хотя на самом деле является местом их заключения, типа зоны. Как только русская личность осознает истинное положение дел - она испытает примерно то же самое, что и главный герой "Матрицы", однажды проснувшийся в чудовищной реальности. Расфасованные по ячейкам необъятной Мега-Системы, которая питается их разумом и кровью, русские спят и видят сны о "русской идее" и "Третьем Риме", о своей "всемирной отзывчивости" и "всемирно-исторической миссии". Проснуться - значит понять, что путь в русское будущее лежит через революцию: национально-освободительную и буржуазно-демократическую, антиимперскую и антифеодальную. Вроде Нидерландской революции гёзов 1566-1606 гг., только в мирном варианте".
Русский национализм, понятый таким образом, ломает множество
стереотипов. Он разотождествляется с "великодержавной" идеологией и
очень напоминает киевский Майдан, где "оранжевые" националисты и
демократы жили в одних палатках... Однажды Широпаев дал именно такую трактовку
талисмана "несогласных": в один прекрасный день символический
крокодил захлопнет свои челюсти (одна из которых "национальная", а
другая - "демократическая"): "И тогда Система лопнет".
Проект будущего или марш в прошлое?
Национал-демократия, в отличие от национализма в его привычном понимании, мыслит нацию не как данность, но как задачу. В этом отношении для национал-демократов, по их собственным признаниям, наиболее привлекателен опыт ранних США, где новая нация родилась как сообщество граждан, восставших против колониальной империи. Как можно заключить из текстов Ильи Лазаренко, Михаила Пожарского и других идеологов этого движения, современной русской нации еще попросту не существует. Нация возникает лишь в условиях гражданского самоуправления, а сегодня есть лишь "подвластное население".
Эти идеи коррелируют с размышлениями Гарри Каспарова о "русской политической нации", должной стать субъектом политики.
Но здесь все же существует один опасный подводный камень, столкновение с
которым грозит превратить корабль национал-демократии
в хлам банального национализма. Этот вопрос можно сформулировать по-ницшеански:
"активную" или "реактивную" позицию
предпочтет это движение? "Активность" в данном случае означает
развитие и продвижение собственных проектов новой цивилизации,
"реактивность" - "борьбу с миграцией" и прочее
малосимпатичное отстаивание статус-кво. Пока национал-демократическое движение
пребывает в стадии идейного становления, эти тенденции в нем уживаются, но со
временем данное противоречие будет неизбежно обостряться. Либо открытое "созвездие
наций" (как рисует русское будущее поэт Широпаев), либо одномерная
изоляционистская этнократия, которая неминуемо отбросит
национал-демократических футуристов в хмурые колонны "маршевиков"
ДПНИ.
К слову, "борьба с миграцией" - дело совершенно
безнадежное в условиях мегаполисов, космополитических по своей природе. На деле
она только отвлекает от обретения собственной идентичности. И заставляет
принимать за "норму" состояние централизованной "энергетической
сверхдержавы".
Национал-демократы (живущие, в основном, в Москве) в своем Манифесте называют себя регионалистами, сторонниками повсеместного регионального самоуправления. И, тем не менее, не спешат проводить протестные арт-акции (допустим, с теми же крокодилами) у офисов бесчисленных "сырьевых империй", являющихся экономическим остовом Империи и расположившихся именно в их городе. Что ж, видимо, пока русское национал-демократическое движение еще не доросло до реальной политики...
Идентичность регионализма
Здесь интересно совершить своего рода мировоззренческий скачок и рассмотреть принципиально иную концепцию регионализма, которую давно развивает Даниил Коцюбинский. Его концепция, в отличие от предлагаемой национал-демократами, напрочь лишена каких бы то ни было "национальных" коннотаций, она совершенно "аэтнична".
Коллега Коцюбинский рассматривает регион просто в образе
"общего дома", где соблюдаются все либеральные нормы и правила и нет
никакого "формально объявленного" доминирования той или иной
этнической культуры. Однако эта "стерильная" абстракция, на мой
взгляд, означает отказ от самой природы регионализма. Чем в таком случае
регионы будут отличаться друг от друга? И какой тогда смысл вести речь о
переводе политической субъектности на региональный уровень, если региональная
специфика стерта так же, как и в империи?
Мне представляется, что становление регионализма может произойти как раз от обратного - от возрождения в каждом случае особой региональной идентичности. Она ничуть не противоречит основам либерального общества, но задает им живое многообразие форм - как в законодательствах европейских регионов и американских штатов. Вспомним и о том, что наша соседка Финляндия сумела ощутить себя независимой от империи, лишь выработав свой уникальный, национально-региональный культурный миф. На том же основании может произойти и полноценное региональное становление Ингрии, Карелии, Сибири...
Парадоксальный синтез национал-демократической и либеральной
версий регионализма может быть обретен в случае, если российское пространство
будет рассматриваться как аналог англоязычного мира. Англичане, американцы,
канадцы, австралийцы, новозеландцы и т.д. говорят на одном языке, но при этом
никому не приходит в голову считать их единой нацией. Нынешнюю унитарную
империю способна одолеть лишь столь же многообразная
"русскость". И пусть либералы не боятся этого слова! - напротив,
отталкиванием от него они лишь удерживают существование этой "ничьей"
империи...
Еще в 1990 году, накануне начала ее распада, культуролог Михаил Эпштейн пророчески заметил: "Чем дальше к истокам России, тем ближе к почве самый либеральный ее идеал". Сегодняшние национал-демократы движутся именно "дальше". Но это уже не просто "возвращение к истокам", а открытие нового исторического цикла. Русские после России - это аналог европейских наций, появившихся лишь после Римской империи...
«Дело», 06.11.2007
«Русский мир»
или «единая нация»?
Недавнее заседание «Русского клуба» (насколько я понял, это организация при единоросовском «Русском проекте») называлось исторически знаково: «Одна нация — одно государство». Третий элемент — Ein Führer — в этой партии видимо ясен по умолчанию…
Судя по стенограмме, «русских клабберов» особенно зацепила программная статья Алексея Широпаева на НАЗЛОБУ. Но адекватных контраргументов они так и не нашли… Неоднократно прозвучало лишь жлобское словечко «маргиналы». Хорошо хоть не советски-классическое «отщепенцы» — но отношение к смеющим мыслить иначе примерно то же…
Вместо ожидаемой дискуссии г-н Холмогоров преимущественно лишь излагал оценки оппонента в терминах из лексикона высокоморальных советских писателей: «низко», «гадко» и т.п.
Оказывается, государство, на которое покушается язычник Широпаев, для христианина (!) Холмогорова, напротив, некий абсолютный идол. Без государства, на его взгляд, нет никакого порядка и вообще «булки растут на деревьях». А то, что государство может не обладать никаким «сакральным» статусом, что это всего лишь наемный аппарат у общества, а власть начинается с гражданского самоуправления — для него видимо страшная «ересь»…
Другая клабберша — г-жа Холмогорова — вообще авангардистски сравнила государство с… кислородом. Что ж, говорят, от слишком глубокого дыхания кружится голова… Хотелось бы порекомендовать г-же Холмогоровой просто выйти на улицу и пообщаться с любым независимым от госкорпораций частным предпринимателем. Впрочем, это не для дамских ушей! Думаю, он рассказал бы много нецензурного и неполиткорректного на тему бесконечных чиновничьих поборов и ревизий, чтобы стала ясной роль нынешнего государства — «кислородом» ли оно является, или напротив — удушением всякой гражданской инициативы. В экономике или политике — неважно…
Вообще странный какой-то «Русский клуб» — большинство его участников просто отказывают русским в гражданской субъектности. Она по умолчанию делегируется государству.
Вот почему эта «государственническая» публика так и не поняла смысла кондопожских событий. Он состоял не в «погромах» пустых ларьков или поджоге старого кабака, к которым свели дело официозные СМИ, а в общенародном сходе, который впервые в новейшей истории РФ опрокинул властную «вертикаль» и стал неожиданным возрождением «вечевого» принципа гражданского самоуправления.
Но это русское самоуправление «русских клабберов» не интересует. Их куда более заботит соблюдение догмата, изложенного г-ном Ремизовым:
«Рамки — это признание принципа «одна нация — одно государство». Все, что прямо противоречит принципу «одна нация — одно государство», когда, например, нам говорят, что нация-то одна, русская, а вот государств должно быть семь или десять — не имеет отношения к национализму».
Так и представляешь аналогичное заявление какого-нибудь советского идеолога: в нашем обществе может быть только одна партия — партия пролетариата, а т.н. «многопартийная система» — не имеет отношения к социализму. Догматика «левых» и «правых» очень похожа…
Для Ремизова какой-то непререкаемой очевидностью является выстраивание государства «сверху» — причем заведомо централистского и унитарного. Жаль, что американист Борис Межуев не напомнил ему, что ранние США складывались, напротив, из автономных штатов. Да и ныне — тамошние «удельные князьки» имеют право устанавливать в каждом штате свои законы. Какое вопиющее нарушение «вертикали»!
Но особенно позабавило меня высказывание некоего «кого-то» (видимо, разновидности ЖЖ-шного анонима) о том, что «Штепа, кажется, сторонник сильной Америки».
Чтобы избавить этого «кого-то» от кажимостей, отсылаю его к первой главе моей книги «RUТОПИЯ», где сказано, что «воплощенная утопия» Америки может быть одолена лишь иным, более авангардным и актуальным утопическим проектом. «Русский клуб», увы, такого проекта вовсе не выдвигает — напротив, его участники в основном озабочены лишь сохранением и укреплением статус-кво. Где мысль скована некими «раз и навсегда данными» истинами — как в оруэлловском телескрине…
Религиозные корни российского унитаризма
Если для участников «Русского клуба» унитарный характер российской государственности — нечто аксиоматическое, то публицист Рэм Латыпов видит в нем историческую миссию. Его точка зрения примечательна именно тем, что изображает это «единство» как некий самодовлеющий принцип:
«Свою этническую и цивилизационную уникальность пусть пестуют малые народы Севера, а русским на данном этапе нужно не культивировать во многом фантомную региональную специфику, а необходимо унифицировать свои цивилизационные нормы, чтобы привести морально-нравственные показатели нации к единому знаменателю. Грубо говоря, русским сейчас необходимо не столько субэтническое разнообразие (казаки, сибиряки, поморцы и др.), сколько ощущение себя единым этническим организмом, единой нацией».
Итак, русская нация, по Латыпову, должна быть унифицированной, а ее государство — унитарным. Это «единство» вообще предстает едва ли не как главное свойство русской идентичности. В таком стремлении подогнать всех к «единому знаменателю» чувствуется что-то магометанское — ведь именно в этой религии «единство» является метафизической самоцелью. А всякое многообразие подозрительно и «еретично». Неслучайно, что «русский идеолог» Латыпов даже не знает, что поморы называются поморами...
Откуда же взялся в России этот «сам собой разумеющийся» унитаризм? Если в Германии принцип «Ein Reich — Ein Folk» продержался очень недолго, вновь уступив место традиционной федерации земель, то почему же Российская федерация неуклонно скатывается к унитарным моделям? (Показательно, кстати, и название нынешней правящей партии…)
По-видимому, здесь дело в исторически длительном восточном, ордынском, исламском влиянии на становление централизованного российского государства. В результате этого влияния принципы «единой нации» и «единого государства» стали рассматриваться именно как религиозные категории. Можно вспомнить и вождей Белого движения, которые были готовы скорее проиграть красным, чем отступиться от принципа «единой и неделимой» (Маннергейм там, похоже, был единственным европейцем…)
Сами мусульмане, впрочем, с тех пор давно уже предпочитают не какой-то «единый халифат», но сетевую, подвижную, глобальную структуру автономных джамаатов. Однако российское государство, которое перенесло исламский принцип «единобожия» в светскую политику, тем самым фактически обожествило само себя…
Русский мир как аналог англоязычного
Принцип «единой нации — единого государства», который «русские клабберы» считают очевидным, немедленно испаряется как фантом, стоит лишь окинуть взором современный англоязычный мир. Англичане, американцы, канадцы, австралийцы, новозеландцы говорят на одном языке (в данном случае опустим диалекты) — но вовсе не считают себя единой нацией. И совсем не горят желанием сливаться в единое государство…
Русские в разных регионах России отличаются друг от друга не меньше — это только из Москвы они могут казаться «одинаковыми». Мифология, психология, говоры Карелии существенно отличаются от кубанских, а уральские — от дальневосточных…
Сибирь — это вообще несостоявшийся пока проект «русской Америки», учитывая множество параллелей в их открытии и освоении. Но если в англоязычном мире Америка давно стала особой цивилизацией, то в России Сибирь так и осталась сырьевой колонией, которой «прирастают» рублевские олигархи…
Англоязычный мир диалектически сочетает свое глобальное многообразие и близкие взаимосвязи. Простой пример: звонок из Англии в Австралию стоит почти в 10 раз дешевле, чем в Россию!
В России же попытки говорить о многообразии русского мира часто еще воспринимаются сквозь ужасающий жупел «распада». Хотя, к примеру, Евросоюз от своего регионального многообразия вроде бы не «распался». Напротив, это многообразие становится его главным культурным капиталом и стимулом экономических взаимодействий.
Пока у нас принято рассуждать в «государственнических» категориях прошлого века — в Европе происходит трансформация самого понятия государства: от «иерархических» к «сетевым» моделям. Регионы разных стран устанавливают между собой контакты напрямую — вовсе не нуждаясь в «разрешениях» каких-то столичных чиновников. Они интересны друг другу именно потому, что они разные.
Вообще, ключ к преуспеванию каждого региона в эпоху глокализации — это его уникальный, глобально узнаваемый «бренд», который становится базой для продвижения на мировой рынок со своими специфическими товарами и услугами. Этот «бренд», особый у каждого региона или небольшой страны (от Шотландии до Болгарии) инвестируется во все сферы экономики: от туризма до индустрии и хайтека. Тем самым в Европе создается широчайшее поле для межрегиональных обменов и взаимодействий, что только укрепляет европейскую цивилизацию в целом.
В России же под «укреплением государства» понимается нечто прямо противоположное — централистская стандартизация и нивелировка региональных различий. Это приводит к тому, что регионы держатся вместе не в силу естественных взаимных интересов, а лишь посредством административной «вертикали». Такой унитарный режим в принципе не способен ни к какому историческому творчеству — его главными ценностями становятся консерватизм и изоляционизм. Словом, типичные свойства «старого этноса», по Гумилеву…
Таким «старым этносом» когда-то было и население Римской империи — но после ее распада оно чудесным образом превратилось в новые европейские нации. Вероятно, похожий финал ожидает и империю «Третьеримскую»… Хотя, учитывая общность (или близость) языка, русские скорее всего станут аналогом глобального англоязычного мира после Британской империи.
АПН, 15.11.2007
Без
национализма
Нашумевший День Рождения Крокодила неожиданно показал, что острота противоречий между регионализмом и национализмом ныне подобна его зубам…
Поэтому представляется актуальным и полезным сделать некоторый исторический экскурс.
В Европе (а оба этих "-изма" происходят из европейского политического дискурса) до недавних пор они были различны вплоть до противоположности. Принцип централизованного "национального государства", порожденный Великой французской революцией, постоянно подавлял регионалистские движения, преемствовавшие средневековую и даже античную традицию локального самоуправления.
Однако актуальные процессы глокализации развернули исторический маятник в другую сторону и означали своего рода реванш регионалистов. В сегодняшней Европе континентальный и региональный уровни взаимодействуют напрямую (программа ЕС INTERREG, проекты еврорегионов и т.д.), все более снижая значимость "посредника" между ними в лице национально-государственных бюрократий.
Что касается регионализма в России, то философ и культуролог Михаил Эпштейн еще в 1990 году написал о нем историческую и пророческую статью, которую тогда не поняли ни "демократы", ни "патриоты". И те, и другие, как оказалось, считали советскую империю "русской" – только если первые боролись с нею, то вторые ее защищали. А собственно русское регионально-континентальное многообразие выглядело какой-то terra incognita для тех и других…
10 лет назад, как только Интернет стал быстро распространяться, мы с коллегами из нескольких регионов делали неформальный "сайт русских регионалистов". Он кочевал по разным зарубежным фри-хостингам – в России такое направление мысли считалось "экстремистским" уже тогда. От своего так и не выполненного обещания регионам "берите суверенитета, сколько проглотите" Ельцин после октября 1993-го быстро эволюционировал к нео-имперской политике – и вчера еще оппозиционные "патриоты" немедленно его поддержали. А путинизм со своей "вертикалью" стал лишь логическим завершением этого процесса...
Хотя уже во время тех октябрьских событий сибиряки предъявили настоящий ультиматум борьбе московских группировок, чем фактически выразили солидарную волю множества российских регионов. Впоследствии эту регионалистскую линию продолжил генерал Лебедь, создававший общероссийские политические движения с центром в Красноярске, где он был избран губернатором. Для "московской элиты", привыкшей к тому, что вся политика РФ вершится ею, этакое "самоуправство" выглядело вызывающе. И показательно, что практически все политики второй половины 1990-х, ведшие между собой громкие телебои внутри Садового кольца, спелись тогда на удивление дружным хором против красноярского "смутьяна" – либералы, коммунисты, патриоты, даже нацболы…
Кстати, в 1996 году Лебедь фактически исключил Чечню из России – т.е. совершил именно то, за что выступают многие нынешние националисты. Но тогда они наперебой честили его "предателем"! Да, обгонять время – неблагодарная вещь…
Русский национализм – хотя некоторые националистические идеологи противопоставляли его официальному "патриотизму" – фактически произошел из этого "патриотизма" и во многом унаследовал его имперский характер. Что-то существенно здесь стало меняться лишь в последние годы, с возникновением национально-демократического движения, вдохновленного поэтом Алексеем Широпаевым. Оно сразу же заявило себя как синтез национальной, демократической и регионалистской идей – чем взломало множество прежних стереотипов. Однако это движение все же не успело выйти на уровень real politic (что означает возможность участия в выборах) – а затем политика в РФ вообще кончилась как таковая, сменившись сплошной и предсказуемой технологией "преемничества"…
В этой постполитической ситуации все политические идеологии резко утрачивают свою значимость. На первый план выходит не "политическая борьба" (которой в царстве Медведа просто нет), но формирование новых политических смыслов и образов. Поэтому в статье о годовщине Крокодила я и предложил перевести национально-демократический синтез (относящийся еще к стадии политики и во многом уже захватанный официозом: "национальные проекты", "суверенная демократия" и т.п.) в иной – творчески-регионалистский.
Но политическая инерция, видимо, слишком сильна – и некоторые национал-демократы восприняли это предложение как некий "эскапизм". Они полагают, что остаются "в политике", не замечая, что все прежние – федеральные, централистские политические смыслы успешно адаптированы властью. Кроме того, при всей симпатии к этому движению, я еще в прошлом году отмечал его внутреннюю противоречивость: с одной стороны, национал-демократы – принципиальные прогрессисты и технофутуристы, с другой – делают не менее принципиальную ставку на этнонационализм, который всегда консервативен. В итоге их историческая цель смещается от авангардного, "варяжского" строительства новой цивилизации (а варяги, собственно, и давшие слово "Русь", никакими этнонационалистами не были) к некоей "этнически-чистой" резервации, в которых обитают вымирающие народы…
Это смещение происходит от путаницы двух довольно разных вещей, на что я уже обращал внимание в НАЗЛОБУ: "Все то, что называется "национализмом" в нынешней России, никакого отношения к феномену нации не имеет – это лишь всевозможные разборки на предмет "национальности" – явления сугубо этнического, но не политического". Эта советско-паспортная "национальность" и принимается ныне за "нацию", впрочем, как и бледнолицая масса – за "высшую расу"…
Между тем, всякая нация, как субъект истории, начинается совсем с иного – с гражданской самоорганизации. Классический пример – англичане и первые американцы, которые никак этнически не отличались, но в итоге составили совершенно разные нации. В этом контексте и наших регионалистов (Ингрии, Сибири и т.д.) также можно было бы назвать "националистами" – если бы это слово в российском понимании не ассоциировалось так плотно с сугубо этническими чертами…
Главным критерием новой нации является ее воля к историческому творчеству. А в нынешней России пространство для этой воли предоставляет именно регионализм – каждый регион сегодня жизненно нуждается в творческой выработке своего уникального, глобально узнаваемого "бренда". Причем особенно это касается русских областей, которые, в отличие от "национальных республик", превращены пока в сплошную серо-неразличимую "провинцию". Это возрождение русского регионально-континентального многообразия откроет колоссальные возможности для местного бизнеса, пока практически задавленного чиновничьей и корпоративной "вертикалью".
Также естественной чертой регионализма станет гражданское самоуправление. Политику каждого региона будет определять большинство местного населения – но совсем не нуждаясь в некоей навязываемой извне унитарной "русскости". Уже сегодня существуют и интенсивно развиваются информационные проекты Ингрии и Сибирской Вольготы – так почему бы московским национал-демократам (а большинство из них живет именно в Москве) не сосредоточиться на собственном проекте Республики Залесье? Пока же, чем громче они пытаются вещать от лица русских "вообще" – тем ближе становятся к имперским фофудьеносцам…
Конечно, эти фофудьеносцы могут сколь угодно называть такую историческую перспективу "распадом" – но в действительности это станет созданием равноправной, сетевой и реально пост-имперской русской цивилизации, сопоставимой по своему многообразию с глобальным англоязычным миром.
И кстати, в финале еще раз напомню уже неоднократно сказанное – наша карельская Кондопога стала символом не "националистического" выступления (этнический национализм сюда пытался завезти г-н Поткин – но он здесь не прижился…), а скорее именно антинационалистического. Это было восстание всех местных жителей (русских, карелов, киберпанков и т.д.) против разгула кавказского криминала, которому благоволит федеральная власть. За свое гражданское самоуправление. И городской общенародный сход стал спонтанным возрождением северной вечевой традиции.
Наконец, самое символическое: Ящер (Крокодил) – это тоже вовсе не "националистическое" (во что верят некоторые московские националисты), а именно наше, северно-регионалистское божество. Так что, если хотите считать Москву "общерусской столицей", исправьте ее герб – как давно уже предлагает один известный дизайнер (см. иллюстрацию)…
НаЗлобу.Ру, 17.01.2008
Абсолютную предсказуемость президентских выборов в России бывает весьма затруднительно объяснить гражданам европейских демократий. Но вдвойне затруднительно – именно жителям Литвы. Ибо у вас – единственная в современной Европе страна, где 4 года назад был успешно проведен процесс импичмента, когда уличенный в коррупции президент Паксас лишился своего поста. В России же сама возможность импичмента высшему кремлевскому лицу, да еще и по коррупционным мотивам, выглядит пока некоей принципиально несбыточной утопией…
Если крушение коммунизма в Восточной Европе привело к тому, что эти страны стали искать свое новое место в глобальном миропорядке, то Россия двинулась по пути монархической реставрации. Это проявляется в начавшемся еще при Ельцине культовом статусе президентской власти, передаче ее в форме «преемничества», а также в небывало возросшей роли церкви, ставшей сегодня фактически официальным идеологическим институтом и благословляющей подобный порядок вещей.
Многие европейские наблюдатели по привычке опасаются реставрации здесь коммунизма – но на деле российская реставрация простирается в историю куда глубже. Неслучайно главным официальным праздником в России несколько лет назад было объявлено 4 ноября – «день народного единства», отсылающий к событиям XVII века. Этой датой кремлевские идеологи решили подменить и вытеснить 7 ноября – годовщину октябрьской революции. Если в позднесоветское время это был надоевший всем официозный праздник – то сегодня он, парадоксальным образом, стал неудобен для властей по причине своего «революционного» пафоса. А сегодня в моде пафос «консервативный», имперский…
Избавление от коммунизма в России произошло очень специфически. В отличие от многих восточноевропейских стран здесь не было и намека на процессы люстрации. (Провести ее в начале 1990-х предлагал Владимир Буковский – но он так и остался диссидентом…) Процессом десоветизации управляла все та же советская номенклатура, быстро поменявшая корочки на своих партбилетах и конвертировавшая прежние чиновничьи посты в собственность. В результате они просто присвоили всю крупную экономику и создали при этом такое социальное расслоение, которое и не снилось «капиталистическим» странам. Иными словами – построили тот самый «загнивающий капитализм» из своих советских учебников.
Если в европейских странах соблюдаются принципы разделения бизнеса и власти, то в современной России они, напротив, срослись в единое целое. В советах директоров крупнейших корпораций, вроде «Газпрома», заседают высшие государственные чиновники – что делает всякую «борьбу с коррупцией» заведомо бессмысленной.
Тем не менее, этот режим научился легко себя оправдывать «историческими ценностями», он все громче вещает о патриотизме, духовности, традиции… Однако проницательные люди давно уже указывают на истоки этой «традиции», которую режим пытается выдать за «исконно русскую», хотя она появилась лишь в эпоху складывания империи. Эти аргументы в интервью Delfi недавно повторил известный писатель Владимир Сорокин:
«…наше государство было создано в XVI веке царем-садистом
и параноиком Иваном Грозным. Ту самую вертикаль власти, о которой постоянно говорит
Путин, выстроил Иван Грозный в XVI веке – централизованное государство с
центром в Москве, которой все подчинялись. К сожалению, эта средневековая
феодальная модель до сих пор является главной структурой нашего государства. Покуда у нас будут укреплять не горизонталь власти, не
развитие личности, прав и свободу человека, каждого гражданина, а вертикаль
власти, мощь государственной машины, у нас по-прежнему все будет в этическом
плане на феодальном уровне».
Альтернативу этой монархической «вертикали» в свое время представляли вечевые, протопарламентские республики Новгорода и Пскова, окончательно уничтоженные именно при Грозном. Показательно, что это уничтожение, сопровождавшееся прямым геноцидом севернорусской культурной, политической и деловой элиты, происходило под пропагандистским лозунгом «собирания русских земель». Хотя в этом имперском «собирании» по сути не было ничего «русского» – Москва просто продолжила захватническую политику Орды, и московские князья, провозгласив себя «царями всея Руси», просто преемствовали всевластие ордынских ханов. Тогда как изначальная Русь, до ордынского нашествия, развивалась скорее по европейским конфедеративным принципам. И символично, что защищавший это русское многообразие героический воевода Андрей Курбский оказался при Иване Грозном первым диссидентом и был вынужден бежать от «лютого самодержца» в Великое Княжество Литовское, Русское и Жемайтское …
Но в землях, попавших под власть Московии, с тех пор насаждалась жесткая унитарная монархическая «вертикаль», которую недалекие историки склонны принимать за «русскую традицию». Этот монархизм пророс и в советский период с его культами личностей генсеков, и в постсоветский – с поистине «царскими» ритуалами президентских инаугураций.
Хотя история никогда не повторяется буквально, монархический архетип в России оказался весьма устойчивым. Множество политологов словно бы автоматически мыслит в рамках «самодержавной» парадигмы, заведомо сбрасывая со счетов парламентские и демократические способы изменения ситуации (такие способы ныне принято клеймить как «оранжизм»). Максимум допустимого – это надеяться на приход «доброго царя».
Именно эти надежды демонстрирует сегодня часть российской оппозиции, которая увидела «доброго царя» в Дмитрии Медведеве – по причине того, что за ним, в отличие от Владимира Путина, нет многолетней службы в КГБ. Известный «яблочный» публицист Андрей Пионтковский разразился даже настоящим панегириком в адрес «нового царя-освободителя»!
Верность этому монархическому архетипу, как ни парадоксально, демонстрируют и многие «внесистемные» оппозиционеры. Они так надеялись на то, что новым «добрым царем» станет Михаил Касьянов – но после того, как его сняли с выборов, надулись и призвали к их бойкоту. Вера в то, что все решает лишь первое лицо, здесь, как видим, остается той же самой, как и у официозных движений…
Одним из главных лозунгов Маршей Несогласных, назначенных в Москве и Петербурге на следующий день после выборов, будет «Лжедмитрий – вон из Кремля!» Однако это остроумие вполне можно прочесть и так – мы против «ложного» царя, подавайте нам «истинного»…
Впрочем, другие кандидаты на «престол» выглядят совсем уж спектакулярно. «Левый» Зюганов и «правый» Жириновский, соперничающие уже более 10 лет с примерно равными результатами, окончательно превратились в гоголевскую парочку «Бобчинский и Добчинский». Но несомненным «Хлестаковым» на этих выборах выглядит самовыдвиженец Андрей Богданов, умудрившийся представить в Центризбирком необходимые для своей регистрации два миллиона подписей – чего не удалось сделать никому из куда более известных политиков. На прошлогодних думских выборах его партия (Демократическая партия России – полузабытая ныне организация начала 1990-х) набрала наименьшее количество голосов – 0,13%, и тут вдруг такой прорыв! Богданов фактически обрел статус «главного демократа» – хотя подавляющее большинство демократически настроенных граждан до начала этого года и не слышало его имени. Явно какие-то масонские штучки! И это не шутки – Богданов всерьез называет себя Великим Мастером Великой Ложи России. Как бы к этому ни относиться, ясно одно – это очень профессиональный ход кремлевских политтехнологов, которые тем самым изящно подыграли расхожим конспирологическим мифам, соединяющим демократию с таинственно-опасным масонством…
Однако с этой спектакулярностью у них все же вышел определенный «зашкал». Массовое сознание ответило на эти заведомо предрешенные «выборы» зевающей апатией. Конечно, большинство пойдет и проголосует за Медведева – как велит «гражданский долг». И хотя «преемник» отказался участвовать в теледебатах с другими кандидатами (в нормальной демократической стране этот отказ резко снизил бы его шансы), общий фон предвыборной медиа-пропаганды таков, что его победа подается как нечто само собой разумеющееся.
Хотя «видимость демократии» конечно же остается. Пенсионеры, идеализирующие свою советскую молодость, как обычно, предпочтут Зюганова, некоторые «патриоты» среднего возраста привычно клюнут на эпатаж Жириновского, а кое-кто из молодежи проголосует и за Богданова – потому что этого прикольного дядьку можно «зафрендить» в ЖЖ… Но многие избиратели отказались участвовать в этих выборах – причем вовсе не по каким-то идеологическим причинам, лично против Медведева они могут ничего не иметь – их возмущает сама ситуация этой запрограммированной предрешенности, когда «без нас уже все решили». Центризбирком, возглавляемый бывшим сослуживцем Путина, конечно же выдаст «правильные» результаты…
В нынешней России принято «не любить» Штаты. Хотя там существует нормальная политическая борьба – до сих пор решительно невозможно предсказать, кто станет их следующим президентом. Памятны и прошлые выборы, когда расклад между Бушем и Гором зависел от пересчета сотен голосов. Однако, при всей напряженности этой борьбы, было заметно, что статус президента сильнейшей страны мира все же не окружается там ореолом какой-то исторической фатальности, но действительно зависит от предпочтений избирателей. По большому счету, неважно, кто победит – демократы или республиканцы – США все равно останутся демократической республикой. От монархических комплексов они избавились еще в ходе борьбы за независимость.
В России же по сути сохраняется монархия – с тем же имперски-колониальным отношением к «провинциям». Выкачивая из Севера и Сибири все ресурсы и затем спекулируя ими на внешнем рынке, московский режим фактически держит страну на сырьевой игле. И никакие, даже самые либеральные, реформаторы здесь ничего не изменят – при сохранении этой гиперцентралистской государственной структуры она лишь будет делать из них «новых царей» – «добрых» или не очень…
Реальное политическое освобождение России может состояться лишь путем возрождения парламентаризма и регионализма. Жители Русского Севера уже сегодня вспоминают свое наследие Новгородской республики – а также то, что у них вообще никогда не было крепостного права. Сибиряки вновь заявляют о себе как о вольных первопроходцах. Это возрождение далеко не сводится к банальному сепаратизму. Жители разных российских регионов готовы жить в общем пространстве – но сама структура этого пространства должна измениться в сторону регионального самоуправления. Г-н Медведев любит говорить об «инновациях» – так вот посмотрим, насколь близка ему окажется главная инновация современного мира – замена вертикально-иерархических структур управления горизонтально-сетевыми. Впрочем, эта глобальная инновация воплощается вне зависимости от всевозможных «преемников»…
Delfi-Литва, 26.02.2008
РЕГИОНАЛИЗМ
Многополярная
Россия
Дискуссия об «альтернативной столице» на АПН обрела, на мой взгляд, характер гадания на кофейной гуще. Можно сколько-угодно фантазировать о «переносе столицы» в Петербург или Екатеринбург, Новосибирск или Нью-Васюки, но все это означает лишь «перемену мест слагаемых» при неизменной «сумме» — сохранении государственного гиперцентрализма.
Представим себе виртуальную ситуацию: российский президент вдруг всерьез вознамерился повторить опыт его казахского коллеги и передвинуть столицу — поближе к сибирским источникам сырья и подальше от «вражеской» НАТО. (Тот факт, что такое «передвижение», во всяком случае, будет ближе к Аляске, которая также является территорией НАТО, мы здесь рассматривать не будем — у столичных «геополитиков» все еще принято мыслить на плоскости «Запад-Восток», а округлость Земли только нарушает эту удобную идеологическую схему.)
Итак, передвинули столицу на Восток, в очередной раз возлив елей на душу поклонников евразийства и заслужив от них очередные апокалиптические комплименты...
С почти 100%-ной уверенностью можно в этом случае предполагать повторение событий 1918 года — когда из Питера в «новую столицу» Москву потянулись нескончаемые эшелоны, груженые красными комиссарами и прочими олигархами тех лет, вместе со всем, что им удалось «революционно экспроприировать». И вскоре Москва превратилась в куда более унитарный (фактически не юридически) политико-финансово-хозяйственный центр, чем прежняя столица империи. В нынешних условиях остается ожидать лишь еще большей централизации — поскольку в российской политической психологии попросту не предусмотрены иные стратегические варианты, помимо концентрации в столице всех «рычагов власти». Эта гиперцентралистская психология формировалась веками — и нынешняя мода на «консерватизм» только укрепляет веру в «безальтернативность» и даже «сакральность» такого порядка.
Уже сегодня Москва являет собой куда более централистский феномен, чем даже в советскую эпоху. Да, «колбасные электрички» ушли в прошлое, но сменились тотальной централизацией «трубы», к которой фактически и сводится вся нынешняя российская экономика. Практически все крупные структуры, добывающие или обрабатывающие сырье на всей территории России — от «Северстали» до «Сибнефти», не говоря уж о мегаимперии «Газпрома» — зарегистрированы в Москве, держат там главные офисы и платят налоги в московский бюджет.
Неудивительно, что более 80% финансов страны тем самым автоматически вращается в Москве, обеспечивая существенную разницу доходов москвичей и «остальных россиян». К этому следует добавить и информационный гиперцентрализм — сегодня все 100% федеральных СМИ сосредоточены в Москве (в советское время на другие регионы вещал еще ленинградский 5 канал).
Эта ситуация выглядит резким контрастом по сравнению с развитыми странами — в США, к примеру, все гиганты их экономики и информации рассредоточены повсюду по стране — «Дженерал Моторс» обосновался в Детройте, «CNN» в Атланте, а «Майкрософт» — вообще в пригороде Сиэтла, лесном поселке Редмонд. «Лос-Анджелес Таймс» и «Чикаго Трибюн» — это не «провинциальные», но вполне глобальные газеты, а понятие «центральное телевидение» в США отсутствует в принципе. Может быть, неудобство этих сопоставлений и заставляет новейших «патриотов вертикали» так истово «не любить» Америку, выдавая местный гиперцентрализм за некий «особый путь»?
«Третий Рим» иногда похож на «Первый» до буквальности — именно римляне ввели в мировую политику латинское словечко «провинция», обозначив им покоренную территорию за пределами «вечного города». В сегодняшней России этим словечком обозначается вообще вся страна за пределами МКАД (за исключением Рублевского шоссе, где обитают «новые патриции»). А с виртуальным «переносом столицы» — при сохранении этой «римской» политики — «провинцией» по-прежнему будет обозначаться вся Россия, только уже вокруг очередного «центра мира». И даже (страшно подумать!) сама Москва. Как в свое время византийские василевсы уже считали одинаковой «провинцией» и старый Рим, и северные славянские земли…
Сопоставление с США можно продолжить в таком интересном ключе — роль «единственной сверхдержавы», на которую они претендуют в глобальном масштабе, в точности соответствует той «вертикали», которую возводит Москва в пределах России. Так что громкий «антиамериканизм» московских централистов весьма относителен — особенно если вспомнить, что «вертикаль» не упирается в Кремль, но простирается как раз за океан — не случайно же выкачанный из России «стабфонд» они предпочитают хранить именно в «ненавистной» Америке…
При этом, однако, во внутренней политике самих США нет и намека на какую-то чрезмерную централизацию. Так, на той же упомянутой Аляске все ресурсы фактически переведены в собственность штата — а добилась этого вполне легальная и победившая на губернаторских выборах Партия Независимости Аляски… Для нынешней РФ нечто подобное — совершенная крамола! Хотя, заметим, и та, и другая страна считаются «федерациями» — но у нас это слово, вынесенное в официальное название государства, превратилось в такую же формальность, как и брежневское «строительство коммунизма»…
Сколь бы у нас ни предрекали скорый «крах Америки» по причине безбрежного индивидуализма, мультикультурализма и т.д., в действительности американцы чувствуют себя единым народом куда более, чем население москвоцентричного государства. Здесь показательным примером может служить давнее, но весьма символичное различие в концепциях обороны, зафиксированное в Договоре по ПРО 1972 года. По его условиям, каждой из сторон разрешалось защитить «противоракетами» лишь один «стратегический район» на своей территории. США выбрали не какой-то из мегаполисов, где живет их элита, но ракетную базу Гранд-Фокс в Северной Дакоте — чтобы гарантировать себе возможность ответного удара. Какой город оградил СССР — пояснять излишне. Эта «забота» выглядит, пожалуй, похуже любого расизма…
Сторонники гиперцентралистского устройства России нашли довольно эффектный пропагандистский ход — всех критиков этой модели из разных регионов они объявляют «сепаратистами». Однако гораздо точнее было бы поставить вопрос о возникновении в нынешней Москве странного феномена «сепаратизма центра». Когда московский «малый народ» высокомерно отделяет себя от проблем и нужд «провинции», но при этом, однако, желает беспрекословно повелевать ею. «Сепаратистские» настроения в русских регионах являются лишь ответным следствием такого положения дел, при котором «субъекты федерации» в действительности сведены на уровень унифицированных «объектов». При этом официальные пропагандисты постоянно потрясают пугалом «распада страны». Что является еще одним свидетельством извращенно понятого «особого пути» — в сопоставимых с Россией странах никто почему-то не видит в критике центральных правительств непременной апокалиптической угрозы «распада»…
Сегодня Россию разрушает ничто иное, как та самая «вертикаль», которая возведена якобы для ее «укрепления». Замкнув все экономические и информационные потоки на столицу, эта политика фактически разъединила регионы между собой, нарушила их естественные «горизонтальные» связи. Так, в моей родной Карелии сегодня множество лесных предприятий принадлежат московским хозяевам, а знаменитые Кижи переведены из республиканского в «федеральное» (читай: московское) управление. С созданием федеральных округов местные журналисты надеялись на возникновение «окружных» СМИ, выходящих за рамки отдельных регионов — но этого не случилось, а «округа» превратились лишь в очередной бюрократический «этаж». Теперь в Петрозаводске о новостях у соседей — в Архангельске, Мурманске, даже Петербурге — невозможно узнать напрямую, но — лишь посредством Останкинской башни.
Аналогичная ситуация складывается и в различных регионах Урала, Сибири, Дальнего Востока…Благо, Интернет в силу своей сетевой природы не подчинен пока этой «вертикали»…
Московские «геополитики» любят рассуждать о «многополярном мире», изображая в этой модели Россию как некий единый «полюс», чьи очертания напоминают кремлевские башни. Однако сама Россия в культурно-политическом отношении не менее многополярна, что из столицы с ее унификаторским мировоззрением трудно различимо. Но подспудно это континентальное многообразие сохраняется, преемствуя традицию Гардарики, как варяги называли древнерусские земли, — страны суверенных, самобытных, но взаимосвязанных городов.
Удивительно актуален вопрос, который задал более 15 лет назад философ и
культуролог Михаил Эпштейн: «Да и Россия ли это: централизованное
многоплеменное государство — или это Орда, насевшая на Россию? До Орды было
много разных Русей, и при общности языка и веры в
каждой развивалось особое хозяйство и культура, разногосударственый уклад: со
своими отдельными торговыми выходами в зарубежный мир, политическими договорами
и внутренним законодательством. Была Русь Киевская и Новгородская, Владимирская
и Рязанская. И не навались на них Орда и не разгладь все это катком
централизации, мог бы теперь на месте дикой воли и запустенья процветать союз
российских республик и монархий. По разнообразию и размаху не уступающий европейскому сообществу, а единством языка еще
более сплоченный».
Сегодня верность этой ордынской централизации и называется «российским патриотизмом». Альтернативой ему может стать лишь добровольное сообщество регионов, спаянное, по Тютчеву, не «железом и кровью», но взаимной любовью, которая тем более прочна, чем менее навязчива. Русские регионы интересны друг другу именно своей уникальностью, а не как ГИБДД-шные номера («поехал из семьдесят седьмого региона в десятый» и т.д.). Это «возвращение имен» будет означать переформатирование всей «патриотической» психологии. При этом окончательно исчезнет пугающий многих жупел «распада». Ибо жители российских регионов совсем не заинтересованы в банальном повторении в масштабе РФ «распада СССР», когда у власти в большинстве «независимых государств» осталась та же самая бюрократия, быстро сменившая свои идеологические одежды, но зачастую еще более репрессивная и коррумпированная…
Представителям регионального самоуправления, которые придут на смену кремлевским назначенцам, вовсе не будет никакой нужды изолироваться друг от друга в своих вотчинах. Даже если российские регионы экономически будут тяготеть к различным «глобальным полюсам» (кто-то — к Европе, кто-то к Америке, кто-то к Азиатско-Тихоокеанскому блоку), культурная близость безусловно возьмет свое и не позволит им чувствовать себя взаимно чужими. Хотя русский язык в различных регионах может, конечно, существенно измениться.
Однако — разве помещали метаморфозы английского языка британцам, американцам и австралийцам, при всех их исторических разногласиях и лингвистических различиях, чувствовать себя солидарным «англоязычным миром»? Скорее напротив — они обогатили этот язык, не дают ему застыть в каких-то одномерных стандартах. Подобный стандарт (выдавая его за «норму») Московия много веков навязывала всей России, искореняя региональные диалекты, вроде поморского или казачьего, а то и даже «запрещая» целые языки, как было в ХIХ веке с украинским. Так что сегодняшние «виртуальные» эксперименты по реконструкции, к примеру, сибирского языка можно только приветствовать.
Установление прямых, сетевых отношений между самостоятельными регионами — это, по сути, и был цивилизационный проект Новгородской республики, альтернативный унитарному Московскому царству. Россия (хотя это слово еще не вошло тогда в обиход) мыслилась новгородцами не централизованным государством, но многообразным континентом.
Показательно, кстати, освоение ими Сибири, начавшееся за несколько веков до «официального» похода Ермака. Новгородцы вовсе не пытались «присоединить» эти самобытные земли, но лишь основывали там концессии для обмена и торговли с местным населением. Разительный контраст с позднейшей, зачастую весьма кровавой, московской колонизацией, породившей, среди прочего и известную русофобию среди коренных сибирских народов…
«Нео-новгородский» проект фактически предполагает возвращение России ее континентального облика — такого же, каким обладала Европа до «еврокомиссаров». Это самоуправляемые области и республики (а может быть, где-то возникнут и княжеские монархии по типу Монако или Лихтенштейна — почему нет?), устанавливающие между собой прямые взаимосвязи — политические, экономические, информационные, культурные. Это живое многообразие — взамен надоевших столичных идеологических дихотомий: «левых-правых», «патриотов-либералов» и т.п. Где налоги и ренты платятся только по месту производства, и нет никаких «полпредов» и прочих столичных надзирателей. В этой сети найдется место и Московии — а возможно, учитывая популярные ныне там «третьеримские» настроения, она и станет первой монархией на российском пространстве — но только в границах Ивана Калиты. И, конечно, без всякого контроля над северными и сибирскими ресурсами — с чего бы это? Пусть москвичи возрождают свои древние традиции и носят символический титул «культурной столицы» — если, конечно, тамошняя культура когда-нибудь перестанет быть, по выражению Пелевина, «плесенью на нефтяной трубе»…
Сетевая экономика эпохи глокализации требует интенсивного развития региональных «имидж-брендов». Этим словом из рекламного сленга уместно обозначить создание уникальных и узнаваемых в глобальном масштабе образов каждого российского региона. Пока со словом «russian» в мире ассоциируются лишь водка, матрешки и ушанки, никакого русского культурного наступления ожидать не приходится. А политика XXI века будет все более определяться именно культурной «наступательностью» различных цивилизаций. И русская культура здесь может достойно заявить о себе лишь своим живым, континентальным многообразием, а не попсовыми вариациями одного и того же унитарного стандарта…
…А как же быть с вопросом о столице? На фоне вышесказанного он выглядит далеко не первоочередным. Лишь трансформация стандартизующего гиперцентрализма в континентально многообразное российское сообщество позволит вернуть русской культуре статус глобально значимого субъекта. И этот собирательный (еще хорошее слово — «соборный») субъект сам определит адекватные формы своего нового исторического воплощения. Может быть, это будет строительство принципиально нового города Китежа, в котором отразится все богатство русской мифологии? Ведь мифология иногда стремительно врывается в реальность — достаточно вспомнить, что слово «Израиль» в начале ХХ века тоже считалось «не более, чем мифом»… Или — это будет вполне адекватная сетевой эпохе постоянная ротация столичных функций между разными городами — чтобы не дать бюрократии оплыть жирком в каком-то из них и вновь начать считать всю окружающую Россию «провинцией»… Но буквальные предсказания будущего — самое неблагодарное дело: для нас важно лишь увидеть вектор исторического движения…
АПН, 16.06.2006
По ком звонит
колокол Гауди?
В минувшие выходные жители Каталонии на референдуме приняли новую хартию своей области, предусматривающую существенное усиление местного самоуправления. Эта хартия – любопытный проход "между Сциллой и Харибдой". С одной стороны, каталонцы признаются самостоятельным народом и вводят налоговое самоуправление – что вызвало недовольство мадридского двора. С другой – Каталония все же остается в составе Испании – а вот это уже обескуражило сторонников самоценного сепаратизма.
ЕС все более показывает свою постмодернистскую природу – на фоне тех, кто все еще мыслит такими понятными и одномерными категориями изолированных "национальных государств". А одним из главных признаков эпохи политического постмодерна является все возрастающая, компромиссная "межграничность". Неслучайно разрастание в нынешней Европе сети еврорегионов, объединяющих приграничные территории соседних стран, которые при этом становятся почти "экстерриториальными", все менее подчиняясь "своим" столицам. Да и в науке для описания таких процессов годятся лишь "междисциплинарные" исследования, синтезирующие то, что некогда проходило по ведомству отдельных предметов.
Каталонские события еще раз подтвердили прозрение социолога Роланда Робертсона, предложившего удачный неологизм глокализация. Это – прямой синтез глобальных интересов и локальных идентичностей. "Национальные государства" вынуждены воевать с ней "на два фронта" – запугивая своих граждан "катком обезличивающей глобализации", но одновременно занимаясь тем же самым "обезличиванием" собственных строптивых регионов.
Сама идея "национального государства" («etat-nation») была одной из основ политики модерна, но в сегодняшней постмодернистской Европе национальные правительства все более уступают реальную власть транснациональному проекту ЕС. Однако брюссельские комиссары там все же уравновешиваются набирающими размах регионалистскими движениями, и в итоге наднациональный и субнациональный уровни начинают взаимодействовать напрямую, делая более ненужным исторического посредника между ними в лице национальных государств. Многие бретонцы теперь задаются вопросом: "А зачем нам Франция, если создается единая Европа?"
Российская ситуация в данном контексте пока более похожа на французскую, чем на испанскую. Как там, так и здесь власть и оппозиция – те же самые "государственники", тогда как прямые глобально-региональные связи – уже явление новой эпохи, оно вообще уже вне прежней "право-левой" идеологической дихотомии. Показательно, что парижские правые в своем "общефранцузском" национализме мало чем отличаются от левых, которые также взывают к центральным властям, требуя бороться с бретонскими регионалистами, в символике которых им мерещится нечто "фашистское"…
Так фактически сегодня воскресает древняя идея "Европы ста флагов" – но совмещенная с новейшими политико-экономико-культурными тенденциями. Философ Гийом Фай метко называет подобные явления археофутуризмом…
Какой урок из этого могли бы извлечь нынешние "россияне"? Вопреки своему официальному названию, РФ вовсе не является "федерацией", но напротив – все более заявляет о себе как о централизованном "национальном государстве". Все различие между властным и оппозиционным дискурсом сводится к спору о словах – что понимать под нацией: просто граждан государства (как предлагает власть) или все же этнокультурную общность (точка зрения "русских оппозиционеров").
Однако даже эта этнокультурная общность по существу является лишь мифом, сложившимся в эпоху "воссоединения русских земель вокруг Москвы". Уместно заметить, что само слово "вос-соединение" предполагает некое прежде существовавшее "единство", а его на Руси никогда не было. Это изначально была аналогичная античной Европе сеть суверенных городов-цивилизаций, различавшихся по гражданскому сознанию, культуре, хозяйству… Их связывала только языковая и религиозная близость – и это Москва полагала достаточным основанием для набегов на Новгород, Псков, Тверь, позднейшего присоединения Киева и т.д. В итоге основой "русского национализма" в его московском варианте стало самоценное унитарное "государственничество".
Что это будет означать в новых условиях – когда на глазах устаревает сам тип "национального государства"? Да то, что регионы будут любой ценой искать новые глобальные ориентиры – помимо доставшей и самоуверенной кремлевской "вертикали". Неслучайно в западных областях РФ так засматриваются на ЕС… И неслучайно идея еврорегиона "Карелия", начатая было в 90-е, сейчас фактически подавлена этой "вертикалью"… Впрочем, эта динамика касается не только Европы – видный японский экономист Кеничи Омаэ еще в 1995 году издал книгу с ясным названием «The End of the Nation-State. The Rise of Regional Economies»…
Но залитые нефтью уши "русских патриотов" не слышат этих раскатов… Охотно эксплуатируемая ими "русскость" означает лишь одержимость "единством государства" как самоцелью. Выправить ситуацию способна лишь трансформация России из государства в континент, соравный европейскому. Неслучайно же "библия" многих "почвенников" – книга Николая Данилевского "Россия и Европа" уже в самом названии содержит сопоставление России не только с какой-то одной европейской страной…
Мы должны осознать себя не "государством" – но великим и многообразным континентом. Именно такая трансформация способна стать необходимым глобальным полюсом для множества локальных. Уже сегодня происходит интенсивное пробуждение региональных российских культур – петербургско-ингерманландской, сибирской, казачьей, поморской... И в этом процессе "континентализации" безусловно воскреснет и древняя самобытность московской культуры, которая сегодня наиболее задавлена столичным гиперцентрализмом.
Опыт современной Европы очень поучителен – но все же не следует повторять статусы их самоназначаемых и не подотчетных ни одной стране "еврокомиссаров". А если у русских регионов возникнет потребность в некоем "арбитр" – то он безусловно должен быть избираем всеми, и проходить неумолимую географическую ротацию – дабы ни у кого более не создавалось соблазна называть всю окружающую страну латинским словом "провинция"…
Рано или поздно, но "нефтегазовый пузырь" неизбежно лопнет. И тогда, как ни парадоксально, формула Филофея докажет свою правоту. "Четвертому не бывать" – значит наступление новой глобальной эпохи, построенной на прямых, межрегиональных, сетевых отношениях, где уже нет нужды ни в каких "Римских империях".
Римская империя, занимавшая некогда едва ли не весь европейский континент, сменилась однажды множеством новых цивилизаций. И чем круче возводится нынешняя "вертикаль" – тем скорее можно ожидать аналогичной судьбы и для "третьего Рима"…
НаЗлобу.Ру, 21.06.2006
Мы карьяла -
нам похъола!
Вторая половина уходящего года
неожиданно сделала Карелию одним из центров российской политики. Вряд ли можно
сказать, что местные жители сами стремились к этому. Карельский менталитет –
традиционно неторопливый и отстраненный, он весьма образно выражается
вынесенным в заголовок слоганом на этикетке одного из популярных местных
напитков – водки «Похъола» («Северная»).
…В 1998 году, когда Сергей Катанандов впервые избирался в губернаторы, одним из главных девизов его предвыборной кампании была фраза, сказанная в интервью о межнациональных отношениях: «Все мы здесь карелы». И это был фактически беспроигрышный сценарий. Несмотря на подавляющее (более 85 %) большинство славянского населения, многие из них воспринимают и даже охотно называют себя «карелами» – не в этническом, а в географическом смысле. В этом сказывается и общая зачарованность неповторимой карельской природой, и многовековое переплетение культур. Местные русские бабушки, к примеру, часто балуют своих внуков традиционной карельской выпечкой – не особо задумываясь о происхождении этих рецептов.
Карелия вообще уникально отличалась от множества российских регионов, да и от прибалтийских стран, тем, что здесь до недавнего времени фактически не знали межнациональных конфликтов. Особенно это относилось (да и продолжает относиться) к взаимоотношениям между коренными народами региона. Однако кондопожские события прочертили резкую грань между «карелами» и «некарелами» (в упомянутом географически-психологическом смысле).
Конечно, в первую очередь это коснулось отношения к чеченской диаспоре. К ней также до недавнего времени относились вполне терпимо – пока она не перешла к формированию и шокировавшему всю республику применению этно-криминальных группировок. Масла в огонь подлило и коммюнике карельского МВД по итогам кондопожских событий – с благодарностью этой диаспоре за добровольную выдачу нескольких подозреваемых в этом убийстве. Интересно, у какой диаспоры милиция спрашивает разрешения, если надо задержать, к примеру, русских бандитов? Этот случай наглядно показал, что чеченцы – не просто «равноправные граждане России», но «равноправнее» некоторых других…
Кондопожские события не были каким-то «антикавказским погромом», как их подают в официальных версиях. Да и какой-то странный это «погром», жертвами которого оказались несколько местных жителей, а с кавказской стороны пострадали лишь пустые ларьки и магазинные витрины. Более того – по итогам этих событий более 100 кондопожан было привлечено к судебной ответственности, тогда как суд над бандой чеченских убийц так до сих пор и не начался…
Другим, не менее, а быть может, даже более важным содержанием кондопожских событий, была их отчетливо антивластная направленность. Это до сих пор если и не замалчивается властями (что уже невозможно), то, во всяком случае, старательно обходится и не акцентируется. Хотя народное восстание в городе началось именно с наплевательства наиболее зримого представителя власти - милиции - на свои профессиональные обязанности. За кровавым визитом чеченской «бригады» в «Чайку» преспокойно наблюдала патрульная милицейская машина, никак не вмешиваясь в события. Для горожан именно это стало нагляднейшим доказательством срастания этно-криминальных группировок и коррумпированной власти. А когда граждане стали явочным порядком брать власть в городе в свои руки, их встретили кордоны ОМОНа…
Это, пожалуй, ключевое слово для понимания состоявшихся событий – граждане. Затертое советско-милицейским сленгом, в Кондопоге оно вдруг явило свой исконный, республиканский смысл. В собрании граждан этого северного города на общенародный сход словно бы проснулась новгородская вечевая традиция. Граждане Новгородской республики не считали власть некоей сакральной самоценностью, но лишь своим служебным аппаратом, который всегда жестко контролировали. Вот и на кондопожском сходе они фактически заставили мэра города А. Туркеничева подписать составленную ими резолюцию.
Хотя к Туркеничеву у кондопожан накопилась масса понятных претензий, но именно за это подписание он впоследствии и был отстранен от своей должности С. Катанандовым. Вместо него по «вертикали власти» мэром был назначен петрозаводский чиновник В. Бессонов, что вызвало очередное недовольство граждан, которых лишили права выбирать и контролировать свою власть. А глава Карелии тем самым фактически отрекся от своего давнего «общекарельского» девиза.
В Карелии, как и на всем Севере, издавна ценят демократическую традицию выборов. Поэтому нынешнее издевательство над этой традицией, с «вертикальным» назначением губернаторов и мэров, вызывает понятный бойкот. На состоявшихся 8 октября выборах Законодательного Собрания Карелии едва удалось преодолеть минимальный 20%-ный порог явки. Причем наименьшее число избирателей пришло на участки как раз в Кондопожском районе. Ибо «выбирать» предлагалось лишь из двух «рукавов» партии власти – ЕдРосов и СпРосов.
Оппозиционное «Яблоко» местный избирком вообще снял с выборов. Правда, «яблочники» затем неприятно удивили поддерживавших их граждан, призвав голосовать на этих выборах за «Справедливую Россию». Так что судьба (и «оппозиционный» имидж) этой партии теперь в Карелии вообще под вопросом…
Однако в ноябре в Петрозаводске состоялось куда более значимое общеоппозиционное событие, с трудом представимое в российских столицах. В день милиции 10 ноября представители КПРФ, ОГФ, НБП, СКМ, а также анархический «Клуб Радикальных Оптимистов» провели нашумевшую конференцию под названием «Против полицейского государства». Публике были представлены многочисленные отчеты разных организаций о том, как нынешние «правоохранительные» органы старательно препятствуют осуществлению гражданами своих конституционных прав. Завершилась конференция принятием обращения к властям с требованием создать Общественную комиссию, которая вела бы независимый мониторинг этих милицейских правонарушений. И хотя нынешняя власть уже давно не слышит общество, резонанс от этой конференции в оппозиционных (преимущественно сетевых) СМИ был существенным.
И наоборот: в Карелии вряд ли было бы возможно событие, доминантное в ноябре для Москвы и Питера, – «Русский марш». Прежде всего, по причине упомянутого переплетения здесь национальных культур. Показательно, что на кондопожском и петрозаводском общенародных сходах лозунги заезжих активистов ДПНИ (как, впрочем, и «Наших») не особо «зажигали» публику. Люди просто уже не хотят быть послушной «провинциальной» массовкой для пиара столичных политиков. Кондопожские события неожиданно привели к воскрешению в общественном сознании популярных в 1990-е годы тем республиканского суверенитета и «еврорегиона Карелии». Раз уж нынешнее государство не оставляет своим гражданам никакого выбора – граждане вправе выбрать перспективу создания иного, своего государства…
Кстати говоря, даже стилистически участники кондопожских событий были совсем не похожи на пресловутых «скинхедов», которыми запугивают публику московские и питерские СМИ. Это в основном была современная северноевропейская молодежь. Неслучайно главным источником независимой информации об этих событиях стал клубный портал Кондопоги – www.cityk.ru.
Традиционное северное миролюбие кондопожан проявилось и в их своеобразном «гандизме». Когда через месяц-другой после этих событий в Кондопогу стала возвращаться кавказская диаспора, не было зафиксировано ни одного случая насилия по отношению к ней. У кавказцев просто ничего не покупают и не сдают им жилье. Чем ненавязчиво подвигают их к идее возвращения в более теплые, родные для них края. Просто «все мы здесь карелы»…
Этот спонтанный взлет общественных инициатив и общественного самоуправления может со временем перерасти в возрождение Карельского Народного Фронта – неофициальной гражданской организации, которая была весьма популярна здесь в «перестроечные» времена. Но в 1991 году она самораспустилась, с победой «августовской революции» ее лидеры посчитали свою миссию выполненной. Видимо, тогда северяне напрасно и непривычно для себя поторопились…
АПН Северо-Запад, 05.12.2006
Долой
сепаратизм!
Сторонники кремлевской "вертикали" часто обвиняют других русских в "сепаратизме". Будто бы мы мечтаем отделиться от "остальной страны" и построить некий изоляционистский режим. На самом деле, это все байки из серии о том, кто громче всех кричит "держи вора"…
На январское Новгородское вече и недавнюю "краеведческую" конференцию в Петербурге съехались представители самых разных регионов. Они, видимо, таким образом "отделяются" друг от друга?
Настоящие сепаратисты обитают совсем в другом месте. Они уже давно отделились от "этой страны" за кремлевскими и рублевскими стенами. Построенный ими гиперцентралистский режим фактически ограбил Россию, сосредоточив в Москве 85 процентов финансов и управление всеми сырьевыми ресурсами. И еще в "дорогой моей столице", в отличие от других русских городов, менты очень любят проверять "регистрацию". Если это не сепаратизм, то что?
Вообще, московский менталитет существенно отличается от общерусского. Это отличие, к счастью, касается не всех москвичей, но стремительно возрастает по мере приближения к властным структурам (с которыми в России обычно и ассоциируется "Москва"). В одной из давних статей я назвал этот феномен "сепаратизмом центра", высокомерно отделяющего себя от проблем и нужд "провинции", но желающего беспрекословно повелевать ею. Кстати, это расхожее у московских авторов именование всей России за чертой МКАД латинским словечком "провинция" невероятно для других современных стран. Нелишне вспомнить, что в Древнем Риме оно означало именно оккупированные земли…
"Третий Рим" по существу являет собой исторический римейк "первого". Та же гиперцентралистская система, с господами в "столице" и подданными в "провинции". Неслучайно, что "третьеримская" формула была придумана в эпоху, когда бывшие вассалы Орды – московские князья – провозгласили себя "царями", и ордынскими методами сами подавили все вольные русские княжества. Римская империя в свое время оккупировала почти всю Европу. Но в итоге она неизбежно развалилась – традиционное европейское многообразие не терпит насильственного унитаризма. Тот же финал ждет и "Третьеримскую"…
Но может, на новом историческом витке у нас будет открыт более древний и близкий нам опыт? Домосковская Русь фактически была аналогом античной Эллады, союза суверенных полисов. Неслучайно даже такой имперский историк, как Карамзин, сравнивал новгородцев с "народом афинским". Легендарная варяжская Гардарика также была содружеством вольных княжеств и городов-государств, построенных по принципу гражданского, вечевого самоуправления. Конечно, и там случались "междоусобицы" – но история Древней Руси, как и Древней Эллады, далеко к ним не сводилась, как бы ни переписывали ее имперские "собиратели русских земель". Это была многообразная и культурно просвещенная цивилизация (чего стоит хотя бы множество новгородских берестяных грамот на разных языках!), прямое продолжение европейской…
Когда мы сегодня заговариваем об изучении этого опыта и поиске его современных версий (сообщество "Новгородское Вече"), со стороны московских имперцев немедленно слышатся громкие обвинения в "сепаратизме". Хотя они донельзя смешны – по отношению к чему Новгород может быть "сепаратистским", если Республика там появилась еще в IX веке, когда никакой Москвы и в помине не было? Скорее уж сама Московия возникла в результате сепаратистского отделения от Киевской Руси…
Сегодня кремлевская власть продолжает действовать по тому же римско-имперскому принципу "разделяй и властвуй". Прошлым летом в НАЗЛОБУ я писал об этом в небольшой заметке о транспортных тарифах, которые фактически изолируют жителей разных регионов друг от друга. Что это, как не развал страны в прямом смысле слова?
Кремляди, по большому счету, "эта страна" вообще не нужна – ее интересуют только сырьевые колонии. Эта публика, хоть и научилась за последние годы выговаривать слово "русский", отличается катастрофическим недоверием к русскому народу. Как только где-то заходит речь о региональном самоуправлении, из-за кремлевских зубцов посредством останкинской трубы раздается апокалиптический вой о "распаде России". Будто бы русские регионы хотят "разбежаться" – тогда как их не устраивает лишь эта "вертикальная" система, когда губернатор каждой области зависит не от избирающего его народа, а от назначающего его Кремля. Русские земли уже и так фактически "отделены" друг от друга – а теперь им напротив, надо восстанавливать взаимные экономические, политические, информационные, культурные контакты, разрушенные гиперцентралистской политикой.
Имперцы запугивают страну возможной "потерей" тех или иных регионов – от Калининградской области до Южных Курил. Но это типичная точка зрения с кремлевской колокольни. "Начинается земля, как известно, от Кремля", – учит нас со школьных лет бессменный автор советских и постсоветских гимнов… Однако не пора ли уже спросить самих жителей этих регионов – сочтут ли они особой "потерей" для себя, если за них перестанет "говорить Москва"?
Новая интегральность, которая уже работает во множестве европейских межрегиональных проектов (Interreg, еврорегионы и т.д.) принципиально отличается от всяких форм "имперского патриотизма". Она строится на прямых, сетевых, "горизонтальных" связях между регионами – и потому по определению не нуждается ни в какой чиновно-олигархической "вертикали". Если русским регионам понадобятся некие координирующие структуры – они их выдвинут из своей среды, путем общественного самоуправления, а не диктата московского (или брюссельского?) "начальства".
"Сердцевина Новгородской идеи – русское самоуправление. Именно ярко выраженной волей к самоуправлению отличается "новгородский русский" от "московского русского", желающего послушно подчинять свою жизнь нависающей над ним имперской "вертикали", – очень точно заметил по итогам нашего "Веча" философ Сергей Корнев. И весьма иронично осадил тех, кто считает самоцелью Новгородского проекта некую "сепарацию": "Если бы я был Путиным, я бы платил людям деньги именно за это: "соберите всех продвинутых в изолированную тусовку, пусть они там варятся в своем соку и не сбивают с пути остальное стадо". Еще больше я бы заплатил тем, кто фиксирует "распад", "разделение" в качестве основополагающего постулата Новгородской идеи и тем самым превращает меня ("Путина") в великого защитника общерусского единства. Если отделение действительно неизбежно, то пусть это будет решением самих людей, когда их действующая воля к самоуправлению превратится во что-то реальное и сильное. Но пока эта воля отсутствует, "пропаганда за отделение" – это бескорыстная отработка кремлевского гранта. Зачем делать своими руками чужую работу, тем более бесплатно? Пускай кремлевцы сами напрягают извилины и пытаются доказать, что "русское самоуправление неминуемо приведет к распаду и разорению".
Показательно, что одно из самых громких событий минувшего года, ставшее уже своего рода символом – Кондопога – особенно напугало власть не пожаром старого кабака и переворачиванием пустых ларьков, но именно спонтанным общенародным сходом. Народ показал, что ему не нужны никакие "санкции" от кабинетных крыс на то, чтобы свободно собираться и решать городские проблемы. Фактически в этом карельском городе (чья территория в свое время, кстати, входила в состав Новгородской республики) проснулась традиция вечевого самоуправления.
Разные регионы вообще интересны друг другу именно тем, что они разные. Как справедливо написал Бродский, "мне деревья дороже леса". Сегодня русским регионам, помимо самоуправления, необходимо восстановить свою уникальную культурную идентичность, раздавленную имперской унификацией. Они вовсе не обязаны замыкаться в пространстве своих "федеральных округов", но будут устанавливать взаимоинтересные связи на всем пространстве Континента России, да и всего мира. Только такие свободные, прямые обмены способны дать новое дыхание русской культуре, которая пока, по саркастическому замечанию Пелевина, "цветет как плесень на нефтяной трубе"…
Так, к примеру реконструкция сибирского языка на основе северорусских и казачьих говоров проводится в сети активистами из разных регионов и стран – от самой Сибири до Петербурга, Латвии, Беларуси и Украины. Этот проект, вполне адекватный для эпохи постмодерна, вовсе не "разделяет", но как раз сближает лингвистов и культурологов отовсюду. (Также как и разработки "международного славянского языка" Словио.) Но от московских коллег доносится лишь непрерывное ворчание в адрес "сепаратистов" и угрозы закрыть их сайт на Википедии. Так кто от кого "отделяется"? Те, кого объединяют интересные творческие эксперименты, или те, кто обуреваем жаждой "запретить" все непохожее на себя?
В современных русских сталкиваются полярно противоположные архетипы: "эллинский" и "римский", "новгородский" и "московитский", "европейский" и "евразийский", "республиканский" и "имперский"… Если первые выбирают народное самоуправление и историческое творчество, то вторые, напротив, убеждены, что история уже кончилась ("четвертому не бывать"), и потому стремятся удержать русских в консервативной кремлевской узде. В действительности это и являет собой настоящий духовный сепаратизм – по отношению к великой творческой энергии русского народа, с его древней вольностью и волей к будущему. Может быть, не будем мешать имперцам от нас отделиться?
НаЗлобу.Ру, 05.03.2007
"Несогласные" и
"Краеведы"
За неделю до "Марша несогласных" в Петербурге прошла научно-практическая конференция "Новгородская республика. Ингрия. Санкт-Петербург. Вчера, сегодня, завтра" . Разумеется, она вызвала куда меньший общественный резонанс, чем "Марш". Примерно такой же, какой имели "штудии" марксистов на фоне революции 1905 года...
Ко многим участникам этой конференции после "Марша" выдвигались претензии: где же вы были? Почему на Невском среди прочих флагов не было вашего? А ответ здесь прост: никакого единого флага у этого движения не существует. Оно вообще пока в основном представляет собой лишь движение мысли...
Показателен встречный вопрос, который задал "несогласным" давний идеолог петербургского регионализма Даниил Коцюбинский (впрочем, сам он в "Марше" все-таки участвовал): "Где ответ на ключевой вопрос о том, как именно они намерены "демонтировать правящий режим"? Ну, допустим, завтра 100 миллионов сограждан устремятся под знамена непримиримых оппозиционеров и Путин с "Единой Россией" растворятся в морозном воздухе с громким криком, подобно Кощею Бессмертному и Бабе Яге из финала доброй сказки. Но что послезавтра? Водрузим всем миром Евгения Киселева на НТВ и запустим выборных губернаторов к прежним кормушкам? То есть, просто отмотаем историю на 10 лет назад и скажем: "Это – хорошо!"? Но ведь 10 лет назад никакого "золотого века" не было в помине, а был все тот же национальный сероводород, но в чуть меньшей концентрации..."
Регионалисты заинтересованы не в возвращении к неким "утраченным нормам", но – ровно наоборот (сколь бы претенциозно это ни звучало) – в том, чтобы двигать историю вперед. Они с пристальным вниманием изучают актуальный мировой процесс "глокализации" – сближение глобальных интересов и локальных идентичностей, которое в Европе становится все более наглядным. Иными словами, отличаются от просто "несогласных" тем, что развивают собственную идейную доктрину.
Иногда они называют себя "практикующими краеведами". Эта практика (в самом общем описании) состоит в выработке глобально узнаваемых региональных "брендов", которые разрушают российско-имперское однообразие и становятся символической основой для включения того или иного региона в мировую политику, экономику, культуру... Однако далее "краеведы" все же разделяются на тех, кто видит в таком развитии формирование новой межрегиональной сети, и на тех, для кого самоцелью является сепаратизм.
Это очень похоже на известную историческую полемику большевиков и меньшевиков. На всякий случай нужно сказать, что регионалисты, конечно же, не имеют ничего общего с идеологией тех лет – здесь различие сугубо типологическое. За европейский путь развития выступают оба направления – только понимают его весьма по-разному. "Большевики" делают упор на региональное самоуправление и прямые, "горизонтальные" связи между регионами, которые как раз и разрушает "вертикаль". Это внутренне европейский путь, желающий не "войти" в Европу какими-то бедными родственниками, но, прежде всего, самим стать ею.
"Меньшевики" же стремятся просто внешне пристроиться к ЕС: "Придите, еврокомиссары, володейте нами". Но чем брюссельская "вертикаль" отличается от московской – непонятно.
Пока это – дискуссии в довольно узкой группе. Однако, по опыту российской истории, их нельзя недооценивать...
"Февраль" когда-то состоялся именно так – огромные массы "несогласных с царизмом" затопили Петербург. Это было весело, красочно и по-своему героически. Отголоском тех событий стал и нынешний "Марш несогласных", смело идущий против растерявшихся карателей. Однако сам "февраль" еще принадлежит той модели, против которой он борется. Сегодня наглядным критерием этого стали черно-желто-белые флаги, поднятые нацболами. Которые только доказывают, что даже другую Россию они по-прежнему видят централизованным имперским государством. Тогда как "краеведы" уже смотрят на политическую перспективу с точки зрения будущего...
Вполне конструктивную критику имперских позиций высказал
известный поэт и публицист Алексей Широпаев – еще по итогам московского
"Марша несогласных":
"Путин — вот главная мишень "Другой России". Мол, не будет Путина – и Россия станет "другой". Чушь! Путин имманентно присущ России как таковой. Не будет этого Путина – будет другой Путин. В смысле – очередной. Россия — это страна вечного, метаисторического Путина. Она постоянно, на протяжении столетий, клонирует Путина в силу своей имперско-бюрократической матрицы, которая есть неизменяемая природная данность. Чтобы не было Путина, мало "другой" России. Просто потому, что "другая" Россия невозможна. Всякая "другая" Россия с неотвратимостью компьютера выдаст очередного Путина. Чтобы не было Путина, нужна другая страна. Точнее, новая страна, на месте России, причем не обязательно в ее размерах. Не отягощенная имперской кармой. Европейская и русская. Вот тут-то и начинается подлинная оппозиция".
Пока же многие участники "Другой России" не выходят за рамки банальных дискуссий о том, кого выдвинуть в следующие президенты? Однако эта "февральская" стадия должна состояться с необходимостью! Иначе настоящая постимперская перспектива многим будет еще не видна...
"Октябрь", в отличие от столичных маршей, пройдет уже во всех регионах. Это уже будет альтернатива, а не просто оппозиция, новое утверждение, а не просто отрицание... Ведь главное идейное оружие, которым большевики смогли победить своих политических противников – это неудержимая воля к историческому творчеству, великий футуристический проект...
Эта воля уже проснулась и на питерском "Марше", в его главном, непредусмотренном организаторами лозунге, носившем отчетливо регионалистский характер: "Это наш город!". "Марш" во многом прошел именно против Матвиенко – нелепой кремлевской марионетки, уродующей уникальную идентичность Питера...
...О большевиках принято вспоминать только в связи с репрессиями. Но в новых исторических условиях, конечно, никаких "гулагов" больше не будет. Максимум, на что пойдут "краеведы-большевики" – это депортация имперских надзирателей из всех регионов в их родовое гнездо. Перефразируя известный лозунг: "Кремль – для кремлян!" Но что с ними будет, когда "краеведческая" революция победит и в Москве?
Каспаров.Ру, 07.03.2007
Вперед к
конфедерации!
Название статьи Рэма Латыпова «Назад к федерализму» очень напоминает воздыхания ностальгирующих по временам «царя Бориса». Мол, была у нас замечательная конституционная федерация, а тут пришел авторитарный Путин и все порушил. И потому — надо вернуться к прежней модели, очистив ее от феодальной накипи. Поэтому Латыпов обозначает свою доктрину как «нео-федерализм».
На самом деле это просто сказка про белого бычка. Ибо в истории не бывает никаких буквальных «возвращений». Она развивается по спирали — а не бегает как белка в колесе. Но уж так устроено консервативное сознание: ему непременно надо куда-то «вернуться» — к коммунизму, к монархии, к «родноверию» и т.д. — вместо того, чтобы двигать историю вперед, зная, что древние архетипы неизбежно найдут себя в новых, современных формах…
Кстати сказать, федерализм вовсе не является каким-то архетипом для российского сознания. Это скорее детище столь нелюбимых ныне здесь Штатов. В России последние 5–6 веков утверждались другие — имперско-централистские архетипы, которые легко нашли свое продолжение в путинской «вертикали». Поэтому к какому федерализму призывает «назад» Латыпов — не совсем понятно. При этом он не забывает ругнуться и на былую при Ельцине региональную «вседозволенность» — интересно, что бы сказали об этом американские «удельные князьки», которым дозволяется повсюду устанавливать свои законы?
Вообще, показательно само это русское (точнее, имперское) слово для обозначения чего-то нехорошего — «вседозволенность». Оно явно подразумевает некоего субъекта, обладающего властью что-то «дозволять» или «не дозволять» своим подданным. Это продукт типично монархического сознания, тогда как сознание республиканское возникает из согласования интересов свободных граждан, а не из чьих-то предустановленных «дозволений». Но республиканцев у нас нет вот уж 6 веков — с момента снятия Новгородского вечевого колокола. И в надежде на это прочное забвение идеологи нынешней «вертикали
» начинают русскую историю лишь с московского князя Ивана III, провозгласившего себя «государем всея Руси»…Хватит самоцельного «собирания земель» и прочих мессианских химер «третьего Рима»!
Ингрия: между игрой и реальностью
Постполитика – это в первую
очередь стиль отношения к происходящему.
"Он с Тотошей и Кокошей по аллее проходил"
Такое вот, для пессимистов – без-, а для оптимистов – междувременье…
Они не требуют от государства "справедливости" – но организуют собственные, справедливые сообщества.
Они не проклинают "инородцев" – но сами творят новую русскую нацию.
Приведу только самые известные примеры виртуальных государств.
Пора открывать новый исторический цикл…
«Невское время», март-апрель
2004
Далеко ли отсюда этот ваш Пудож?
Но впрочем, к Европе пудожане относятся без лишних восторгов. Те же финны, к примеру, интересуются здесь исключительно вывозом леса. Произвести же социальный upgrade этих мест способны, как ни парадоксально, только ругаемые ныне во всем мире янки. Те из них, кто продолжает миссию своих предков - первооткрывателей Нового Света. Им наплевать на московские чиновничье-олигархические разборки, они готовы реально вкладываться в развитие местных уникальных производств. А это не только переработка леса, но и воскрешение некогда славившего эти места льняного промысла - вполне в духе растущей популярности естественных продуктов и материалов. Тогда герб Пудожа с пучками льна вновь обретет свой исконный смысл. А прясти лен можно призвать трудолюбивых индусов, знающих толк в цветных одеждах. Не зря же Микола Клюев пророчил: "От Пудожа до Бомбея / Расплеснется злат-караван". Но главное, что может предложить миру Пудож в эпоху глокализации - это, безусловно, туризм - не только экологический, но и культовый. Гиперборейские шаманы, предки нынешних пудожан, неслучайно оставили именно здесь, на мысе Бесов Нос, свои мистические петроглифы...
Похоже, ее власти купили билет в один конец...
Почему Карелия не Скандинавия?
«Ваш досуг» (Петрозаводск) ,
20.08.2007
«Пусть горит звездою русский рок — круглый и простой как колобок…» — спел Бутусов в 1995-м году, накануне финального сворачивания «Наутилуса» в раковину. Звезда русского рока, как самобытного культурного явления, уже отгорала. А Колобок хрустел на зубах шоу-лис…
Хотя для неба, которое становится ближе с каждым днем, вся эта пятая опричнина пролетит как Рама…
- Какие литературные,
философские, исторические произведения тебя вдохновляют?