В их таком мгновенном, спонтанном появлении, динамичном развитии и столь же моментальном растворении, уходе, выразилась небывалая доныне "концентрация" истории. В отличие от размеренной и "плавной" исторической деградации Запада, увлекающего за собой все человечество, эти два феномена каждый по-своему не вписывались в общую схему: один - за счет прямого обращения к изначальной, гиперборейской Традиции, другой - вследствие своей попытки еще более ускорить этот нисходящий прогресс. Но в конечном итоге, эти две разнонаправленные тенденции были взаимонейтрализованы - как жар и холод, сталкиваясь, превращаются в усредненное тепло. Именно в этом, затягивающем, энтропийном тепле и прекращается всякая воля к преодолению, а властвует чистая инерция.

Во второй половине ХХ века на земле возникла единая глобальная история. Конечно, циклические законы всегда имеют глобальное значение, предопределяя логику всей истории как таковой. Но если от древних традиционных цивилизаций вплоть до Советского Союза и Третьего Райха эти законы проявлялись во всякий раз особых историко-географических контекстах, задавая им лишь строгие соответствия единому Принципу, то затем этим "контекстом" становится вся планета. Еще в 40-е годы население условно восточных цивилизаций - индусы или арабы - могло считать себя достаточно отдаленным от "мировой" войны, затрагивавшей Европу, Северную Африку и, отчасти, Тихий океан, и продолжать жить традиционным, дистанцированным от западной современности мировоззрением. Но к сегодняшнему дню они превратились в стандартных членов мировой цивилизации, которые повсюду могут иметь свои "фольклорные" обычаи и внешнюю "экзотическую оригинальность" (к чему и свелось понятие традиции!), но везде с одинаковостью погружены в общее экономическое, правовое и информационное "пространство". Именно это, в сущности, иллюзорное "пространство" абсолютизируется как первооснова всех современных отношений и превращается в тотальную инверсию пространства подлинного - с его качественными, традиционными координатами, сакральными центрами и центростремительной ориентацией.

Геополитика, когда-то исходившая из естественных природных особенностей той или иной местности, предопределявших континентальный или островной тип сознания, окончательно вытесняется геоэкономикой - соревнованием сущностно однообразных и лишь из-за "ненавистного пространства" (только отнимающего "драгоценное время"!) отдаленных между собой секторов единого мирового рынка. Ныне уже не существует атлантического, евразийского или африканского типов экономики - месторасположение банка не влияет на курсы валют, стандартные товары везде одинаковы, а глобальная конъюнктура одна и та же и от нее зависят все.

Конечно, "уровень жизни" в разных регионах может весьма различаться, но есть более важное обстоятельство - что повсюду побеждает иллюзия "обычной жизни". Сначала эта "невыдающаяся" жизнь, "жизнь как у всех" распространяется в рамках одного региона, а затем тип этой обычной жизни делается глобальным - возникают униформные стандарты этики и бизнеса, демократии и юстиции, семьи, досуга и, наконец, "духовной жизни". И вновь здесь можно наблюдать подмену традиционного, неусреднимого единства нивелирующим, контр-традиционным единообразием. Но при этом такая система еще выдает себя за "простую" и "естественную". Тогда как на деле представляет собой совершенно обратное - невероятное усложнение мелькающих мелочей - от количества ежедневных "сенсаций" до поп-шлягеров и откровенно дебильных рекламных роликов. А о "естественности" лучше и вовсе не вспоминать - можно ли назвать естественной цивилизацию, где не живут,а все громче кричат о выживании?

Фрэнсис Фукуяма очень точно озаглавил свой нашумевший труд - "Конец истории". Только трактовать это название нужно шире, поскольку даже единая глобальная история, начавшись в середине ХХ века, уже и сама кончается, повинуясь неумолимым законам ускорения времени. Никакое спонтанное историческое действие, которое привело бы к серьезным цивилизационным переменам, не говоря уже о революционных событиях, сегодня более невозможно - за исключением маргинальных и быстроликвидируемых феноменов. Контроль современной цивилизации над сколь бы то ни было массовыми социальными процессами окончательно вытесняет свободу исторического творчества. Узость времявосприятия уже даже не современного, а - сегодняшнего человека достигает своего апогея: он приучается жить исключительно текущими сутками. Но темп все нарастает - все большее значение обретают часы и даже минуты. И, уставая от этой гонки, от нагнетаемой в массовом сознании катастрофики, "человек сегодняшний" уходит, наконец, в царство щедро распахнутых для него психо-религиозных, нео-мифологических и, в пределе, откровенно контр-традиционных иллюзий, окончательно переставая адекватно оценивать происходящее, поскольку реальная адекватность присуща лишь традиционной метафизике. Таким образом, кризис современного мира в своей наиболее глубокой сущности состоит в том, что этот мир перестает быть реальностью.