МЛАДОВЕРИЕ

Представьте себе, что вас - молодого писателя, музыканта, художника, в общем, "творческого человека" - на всю оставшуюся жизнь забривают в стройбат. Не на какую-нибудь войну - опыт которой Байронам и Лермонтовым нелишен - а именно в тыловой стройбат, и причем навсегда! Если спроецировать эту личностную трагедию на общенациональный масштаб, то именно такая беда постигла русское православие в 17 веке, когда "реформы" патриарха Никона вогнали юную, духовно самобытную Русь в тиски поздневизантийских богослужебных норм. 

С точки зрения этнологической теории Л.Н. Гумилева, российский суперэтнос тогда действительно находился в юношеском, если не сказать - детском возрасте. Он сложился приблизительно в 13-15 веках, когда энергии прежнего, древнеславянского, изначально дохристианского суперэтноса окончательно угасли, и новые пассионарии - такие, как Александр Невский, Сергий Радонежский, Димитрий Донской - отстояли и утвердили духовную и политическую самобытность нового, российского суперэтноса, православного по вероисповеданию и евразийского по масштабу. Понятно, почему у нас не было ничего подобного тогдашнему европейскому Средневековью и Ренессансу с их мощным культурным расцветом - западноевропейский суперэтнос существовал уже 500 лет, а мы еще только сбегали с уроков. Порою даже "за три моря", в Индию, как Афанасий Никитин с его знаменитым "Хождением" 15 века. В 16 веке легендарный Ермак открыл "Новый Свет" России - Сибирь, освоение которой как раз и сделало нас великим континентальным суперэтносом, а дружественное отношение русских землепроходцев к местным культурам разительно отличалось от варварской англо-испанской колонизации своего "Нового Света" - Америки. Что же касается духовного развития, то именно тогда православием была преодолена известная "ересь жидовствующих", пытавшаяся подменить живую мистику Бога-Троицы мертвым ветхозаветным монотеизмом. Словом, в российской цивилизации той эпохи созревал колоссальный и самобытный творческий потенциал, и если бы он затем свободно, естественно и полноценно раскрылся - вся "классика" 19 века, как мы ее знаем сегодня, показалась бы жалким подобием того, что было возможно... 
  

Для того, чтобы современному сознанию, привыкшему воспринимать мир сквозь призму всевозможных "-измов", яснее понять, что же стряслось на Руси в 17 веке, проблему можно изложить и на сугубо культурологическом языке, а именно - в контексте известной борьбы классицизма и романтизма. 

Филофеевский миф "Москвы - третьего Рима" был идеологической основой Российской империи. В значении "Рима" здесь наложилось как церковное преемство (Рим - Константинополь - Москва), так и собственно имперский принцип. Это и была классическая "русская идея". Но пост-классицизм в России, как ни парадоксально, впервые выразили именно те, кого позже назвали старообрядцами. Они оставили "падший Третий Рим", названный ими "Вавилоном" и, поскольку "четвертому не быти", сформулировали (вернее - вновь открыли) древний русский миф града Китежа, ушедшего на дно в темные времена, но который должен непременно вернуться. 

Это, в отличие от классического "третьеримского", очень романтический миф. Он не скован какими бы то ни было раз и навсегда данными "единствами места, времени и действия", присущими классицизму. Именно поэтому в среде не принявших никоновской справы обрелось такое огромное множество толков, согласов и духовидцев-одиночек. Еще один парадокс: обычно принято считать, что религиозные консерваторы выступают гонителями свободы - как и было в ту эпоху в Европе, где свирепствовала папская инквизиция. На Руси же все случилось в точности наоборот: именно "ревнители древлего благочестия" оказались самой гонимой и свободолюбивой социальной группой. И разгадка здесь в том, что старообрядцы действительно были экзистенциально новыми людьми. Николай Костомаров заметил: "Раскол гонялся за стариною, старался как можно точнее держаться старины; но раскол был явление новой, а не древней жизни". И "старовер есть очень новый душевный тип", - добавил позднее Георгий Флоровский. 

Произошла полная подмена смысла - именно никонияне, внедрявшие старые греческие обряды, сыграли на Руси роль консервативных "инквизиторов", тогда как последователи Аввакума совершили радикальное обновление русского менталитета, открыли рискованный, независимый от официоза, но единственно достойный свободных людей духовный путь. Вся русская традиция была осмыслена ими как живое и драгоценное Откровение, как Святая Русь, тогда как никонияне свели традицию к тотальному огосударствлению Церкви, бюрократическому чинопочитанию и полицейскому надзору. "Третий Рим", пытаясь подражать "второму", в итоге схлопнулся в какой-то нелепый гибрид "первого", еще дохристианского, сугубо имперского, - и иудейского Иерусалима, с Синодом-Синедрионом, озабоченным только поиском и распятием "еретиков". Первые русские "раскольники" фактически воспроизвели архетип гонимых и иудеями, и римлянами первых христиан - с той же духовной стойкостью, катакомбничеством и часто мученической смертью. Они предпочли добровольные бега, скиты и гари этому кошмарному обращению истории вспять, реставрации на Руси доисусовых законов, будто бы Он приходил зря... Это и было в высшей степени романтическим стилем жизни, хотя, конечно, никакие культурологические паллиативы не способны передать простую и естественную для этих подвижников духовную чуткость. Но как бы то ни было, именно они и создали русский романтизм, задвинув тем самым далеко в прошлое сторонников классического "порядка", что бы они, и их современные последыши (монархисты-романовцы, чиновники РПЦ и т.п.) сами о себе ни думали. Именно эта романтическая революция, хоть и началась тогда в тотальном "андеграунде", проявилась затем в творчестве многих талантливых русских поэтов и художников, которых никонияне-консерваторы недолюбливали, а старообрядцы-меценаты поддерживали. Раз уж господствующая церковь и романовская династия сами предали Святую Русь, то нет больше смысла охранять эту оставленную духом скорлупу - лучше ориентироваться на отдельных, "обособленных" творческих личностей, в которых эта Святая Русь еще может прорасти изнутри, как ядро. 

Сам термин "старообрядчество" представляется неадекватным, поскольку акцентирует внимание не на духовном своеобразии этого широкого и подлинно традиционного народного движения, а на его внешней атрибутике. Кроме того, он не был самоназванием - это никонияне нарекли русских традиционалистов "старообрядцами" и "раскольниками". Какого-то единого "старого обряда" вообще не существует - богослужения поморцев, сторонников Белокриницкой иерархии, не говоря уже о Спасовом согласии (нетовцах), существенно разнятся, а профаны валят все в одну "старообрядческую" кучу. Смысл сопротивления никоновской справе состоял не в защите каких-то формальных признаков обряда (напротив, это сами никонияне довели церковные обряды до каких-то механических обычаев, зачастую непонятных их прихожанам), но - в глубоком понимании их символического значения. Важна была не "старина" веры, а ее "полнота". Именно за нее и "держались" те, для кого всё в Церкви было осмыслено и не случайно. Наиболее известный пример здесь - двоеперстие. Два перста крестного знамения символизируют Божественную и человеческую природу во Христе, и потому, осеняя себя им, человек уже возвышается над "только человеческим". Три же остальных сомкнутых перста символизируют Пресвятую Троицу. А у никониян, вкладывающих значение Троицы в свою щепоть, выходит символический абсурд: получается, будто сама Троица была распята на Кресте, кроме того, как сказано в их наставлениях, "два остальных перста держать праздными", т.е. смысл сочетания во Христе Божественной и человеческой природ ими вовсе игнорируется. Но в символике не бывает ничего "праздного"! Именно поэтому на всех древних иконах святые изображены именно с двоеперстием. Кроме того, даже чисто эстетически двоеперстное знамение выглядит благороднее и достойнее, чем суетливое мелькание щепотей в демонстрируемых по ТВ толпах в никониянских храмах или на Ватиканской площади, где молятся, кажется, уже даже не Христу, а своему престарелому "понтифику". 

Еще одно важнейшее ритуальное отличие касается крестного хода, который изначально совершался православными вокруг храма посолонь, символизируя шествие Церкви вместе с Христом, "Солнцем мира". Никонияне же, установив шествие противусолонь, мотивировали это желанием идти "навстречу" Христу, но с православной точки зрения это разделение путей Божественного и человеческого естественным образом выглядело как путь против Христа... Именно поэтому представляется совершенно нелепым внедренное никониянами противопоставление "православие и старообрядчество", в котором православными они числят себя. В действительности же само "старообрядчество" и является православием - истинным и единственно верным небесной Святой Руси, тогда как господствующая никониянская церковь - это лишь временное земное наваждение. Ее деятели на своем соборе 1971 года высокомерно признали исконные русские православные обряды "равночестными" собственным. Тогда как вопрос был поставлен уже давно, но совершенно иначе: а являются ли обряды их самих "равночестными" православной традиции? Второй Собор Поморской Церкви 1912 года отвечал так: "Христиане поморцы, находясь в Церкви Христовой, не имеют нужды ни в снятии недействительных клятв незаконного собора 1666 г., ни в единоверии, чуждом Церкви Христовой". 

"Единоверие" - это давняя попытка властей "разрешить" православным их ритуалы, но - с тем, чтобы они вошли в подчинение официальной церкви. И отказ большинства верующих от этого "компромисса" стал самым наглядным доказательством, что суть размежевания состоит вовсе не в формальной "обрядности". 

Одно из коренных, сущностных различий между православием и никониянством отражено в самом Символе Веры, где слова о том, что Царствию Христову "несть конца", были переделаны в "не будет конца". "Таким образом, - пишет философ Михаил Шахов, - вносилась двусмысленность, позволявшая полагать, что вечное Царствие Христово еще не наступило с Его воплощением, искупительной жертвой на кресте и Воскресением, но лишь наступит в будущем. А это перекликалось с иудейским представлением о том, что Христос не был Мессией, а Мессия еще придет в мир и воцарится в нем". Как видим, в одном этом "ничтожном" для профанов лингвистическом нюансе разверзается грандиозная мировоззренческая пропасть - между теми, для кого реально наступил Новый Завет, и теми, кто по сути остался в ветхозаветном "ожидании", но зачем-то косит "под христиан". 

Некоторые считающие себя "просвещенными" никонияне и поныне воюют с собственным образом "старообрядцев" как престарелых неграмотных бородачей, не имеющим с действительностью ничего общего. На самой почитаемой в Выговской пустыни иконе "Спас Благое Молчание" Христос изображен без бороды, в почти "юношеском" облике - и такие иконы у поморцев довольно распространены, в отличие от штамповок господствующей церкви. У непредвзятого исследователя истории и духовного климата северных согласов в какой-то момент начинает возникать странная аналогия с неформальными молодежными движениями. Те же острые духовные искания, тот же максимализм, те же "фенечки" - особые талисманы - по которым безошибочно узнают "своих". "Детское" - в его самом позитивном смысле, как святая наивность - переживание мира замечательно отражено на рисунках о посмертной судьбе грешников. Да и манера представляться достаточно колоритна - вот лишь несколько имен из "записи поморских раскольников" начала 18 века, которую проводили власти, а список составляли сами "раскольники": 

Фомка Викулов сын Горбунов, 
Афонка Сергеев сын Трифанова, 
Евдокимко Ортемьев сын Буторин, 
у него дети Аввакумко семи лет 
да девка Агриппинка девяти лет, 
Панфилко Васильев сын Кузнецовых, 
у него сын Максимко пяти лет, 
Петрушка Федоров сын Нечаева, 
у него жена Меланьица Козмина дочь, 
да дочи вдова Ириньица, 
да другая девка Парасковьица взросла, 
Овдокимко Антипин сын Остафьева, 
у него мать Александрица Назарова дочь, 
да сын Ивашко десяти лет, 
Спаского монастыря постриженица старица Акилина, 
у нее племянница девка Овдотьица, 
девка Людка Прохорова дочь пятнатцати лет, 
с нею братья Родька одинатцати лет, 
да Митька девяти лет... 

Вообще этот список занимает страниц 5, но здесь приведено лишь начало. Как легко можно увидеть, в нем присутствуют далеко не одни "бородатые старцы". Это очень скорбный список, ибо многих из них ждала мучительная жизнь в духовном вакууме или "огненное крещение". Золотой генофонд юной святорусской нации - по сравнению с этими уменьшительными именами все нынешние "уважаемые господа" - просто плебейский сброд... 

Для названия этого духовного феномена можно использовать термин "младоверие" - он лучше всего передает и этнический возраст нации, и часто физический возраст его участников, а также их горячую и романтическую веру. Первые младоверы во многом потому и вызвали на себя гнев официальных властей, что создали невероятный по тем временам и пугавший конформистских обывателей, собственный, общероссийский, но негосударственный духовный мир с тайными сообщениями, конспиративными квартирами, "сквотами", подземными ходами и т.д. Порою они переписывались шифрограммами, а в обычных письмах намеренно путали реальные названия с мифологическими. По сути, это была некая аналогия масонства, но только аутентично русская. (Алтайские младоверы, кстати, так и назывались - "каменщики".)  Андрей Денисов пришел жить на выговские берега в 17 лет, а основал знаменитое общежительство, когда ему было 20. Его брат Семен присоединился к ним всего в 15. Выговцы сразу же осознали себя "последними людьми Нового Израиля", разумея под ним по христианской традиции Святую Русь. А вокруг них кишела профаническая среда просто "последних людей", не заметивших, как вновь оказались в Израиле "ветхом"... Для характеристики этой зловещей метаморфозы протопоп Аввакум в "Прянишниковском сборнике" использовал лексику, которую вполне можно счесть "прото-панковской": "А ныне сотворишася неправда: отдали слуге царское место, а владыку всех вон изгнаша, трисоставный крест Господень. Добро было не изгонять, не надобно было жидовленков тех, костела римского выблятков слушать. Жиды те изначала Христа света и креста его не любят, а ты, християнин ся зовый, не ревнуй лукавнующим, ниже завиди творящим беззаконие. Лукави суть древнии жиды, и нынешнии никонияне им же подобны". 

Впрочем, у младоверов можно легко найти и черты "прото-хиппи" и других альтернативных молодежных движений (искателей хоббитов, экологистов и т.д.), особенно в их самых "спиритуальных" вариациях. Вот что вспоминал один архангельский житель о существовавшем уже в 20 веке рядом с его деревней поселении: "Они никогда никому не противоречили, сами никого не обижали, бережно, с какой-то таинственностью, относились к природе, сливаясь с ритмом природных явлений, понимая невидимый мир... Староверов немного побаивались, так как они знали силы природы, и, по слухам, магию. Но и они боялись многого: радио, кино, фотографии, разной техники, электрических проводов, а самое главное - чужих людей и милиционеров". 

Младоверы действительно явили собой некий новый антропологический тип, не случайно Л.Н. Гумилев называл их особым "суб-этносом". Относительно же их недоверия к "чужим людям" в никониянской среде расхожи самые нелепые и агрессивные фантазии. Хотя эта некоторая "мизантропия" имеет вполне ортодоксальное обоснование, которое выразил в начале 20 века младоверческий журнал "Златоструй": "Можно жить в мире и дружбе со всеми людьми, но не должно поступаться своими религиозными убеждениями для этой дружбы, ибо это человекоугодничество есть грех пред Богом". 

Такое затворничество и скрытничество младоверов от окружающей их обывательской массы вполне компенсировалось их удивительной открытостью к духовному и культурному богатству самых разных народов и эпох. Может по созвучию, но скорее по чувству героико-эстетического родства, в Выгореции особенно любили античную Грецию. В "Житии Андрея Денисова", основателя и главного идеолога Выговской пустыни, о нем, среди прочего, сказано так: "Но мнози многия описаша жития прекрасных царей и славных военачальников, яко прехраброго царя Александра Македонскаго или храбрствовавших по плоти древле Ахиллеса и Ектора, и прочих в силе, богатстве и могуществе преславных мужей, славную их память не погребли в безпамятнем забвенном гробе". А его брат, Семен Денисов, второй настоятель Выгореции, использовал позже совсем уж "реинкарнационную" метафору: "Ибо в сей Выговской пустыни ораторствовавша проповедники, просияша премудрыи Платоны, показашася преславнии Демосфены, обретошася пресладкии Сократы, взыскашася храбрыи Ахиллесы". Изучали в Выгореции и "королевскую науку" Европы - алхимию. 

Ясно, что такой очаг духовной и культурной свободы вызывал у официальной церкви и властей глухую ненависть. Впрочем, младоверы отвечали этим деятелям вполне по-античному, как знаменитые киники. Никониянин Д. Островский жаловался в своей книге: "К православной церкви, к священникам и миссионерам многие старообрядцы относятся довольно враждебно. Церковь, по мнению некоторых из них, "овощное хранилище", храмы - "конское стойло", "хлев" и т.д., священники - "наемники", "слуги и помощники антихриста", миссионеры - "чиновники", речи их - "змеиный яд", "прелесть антихриста". Православных мирян старообрядцы считают заблудшими, идущими в вечную погибель; поэтому стараются совращать их в раскол. К школам старообрядцы относятся не особенно сочувственно; правда, некоторые отдают в них своих детей, но затем заставляют их приобретенную грамотность обращать на защиту раскола". 
  

В 1722 году в Олонецкий край с директивой от Синода заявился иеромонах Неофит с намерением устроить "разглагольствование" с выгорецкими жителями и доказать правоту господствующей церкви. Но это "ток-шоу" кончилось для него позорным провалом и поспешным бегством. Этот самоуверенный Неофит полагал, что нет ничего проще продемонстрировать темным таежным "раскольникам" их духовное невежество, но неожиданно столкнулся с мощнейшим интеллектуальным отпором, основанным как на глубине святоотеческих познаний выговцев, так и на широте их вполне современного культурного кругозора. Основной документ этого "разглагольствования" - знаменитые "Поморские ответы" Андрея Денисова - и поныне остаются важнейшим справочником для всех младоверов, в том числе и "поповцев" (хотя в самой Выгореции попов никогда не держали). 

"Поморские ответы" были написаны в Петровскую эпоху, и взаимоотношения младоверов с властью того времени гораздо сложнее и интереснее, чем это описывают некоторые исследователи, склонные рисовать Петра "антихристом". Выговцы так никогда не считали. Конечно, они знали, что антихрист уже правит миром сим, но полагали это правление неличностным, "духовным", не обманываясь насчет его прямого отождествления с какой-либо персоной. Петр, озабоченный взятием шведского Нотебурга, дважды проезжал мимо Выгореции, вызвав там некоторое напряжение. Но оба раза поинтересовался лишь исправной уплатой податей и узнав, что с этим проблем нет, отвечал своим недоброжелательным придворным: "Пускай живут". Россия той эпохи остро нуждалась в развитии военной промышленности для достойной защиты от алчных западных соседей. И потому отношения петровской администрации и младоверов, не затрагивая их религиозную специфику, развивались на сугубо прагматической основе, тем более, что среди выговцев было немало рудознатцев, крайне необходимых для горных заводов. В строительстве и работе горных и оружейных Петровских заводов (будущем Петрозаводске) выговцы приняли самое активное и - что немаловажно - вполне добровольное участие. А их специфика порою приводила просто к забавным, прежде немыслимым ситуациям, одну из которых описал петровский биограф Е.В.Барсов: "При входе Государь, встретив Симеона Денисова, начал с ним разговор:
- Кто ты, откуда и какого звания? 
Тот двуперстным крестным знамением дал знать ему, что он "древлецерковного благочестия ревнитель". 
- Добре крестишься, - сказал Государь." 

Помимо работы на Петровских заводах, выговцы вели и собственную купеческую деятельность, даже порою снабжая хлебом Петербург. Естественно, что такая экономическая активность и независимость младоверов вызывала у синодальных чиновников, московских бояр и их приспешников лютую зависть и злобу. Начались преследования, а то и прямой разбой. И когда они совсем достали, на свет появилась занятная "охранная грамота", подписанная "полудержавным властелином" Меншиковым в 1711 году: "По Санкт-Петербургской губернии всем вообще, как духовного, так и светского чину людям и кому сей указ надлежит ведать, дабы впредь никто вышеупомянутым общежителям Андрею Денисову со товарищи и посланным от них обид и утеснения и в вере помешательства отнюдь не чинили под опасением жестокого истязания". 

Младоверческое предпринимательство - это особая тема, очень плохо, к сожалению, ныне изученная, хотя самыми известными и богатыми русскими предпринимателями и меценатами были именно они. Иногда эту активность младоверов сравнивают с аналогичной у протестантов, которые тоже, избавившись от папской власти, интенсивно развивали экономику своих стран. Но здесь кардинальным отличием было то, что в отличие от протестантов с их этикой дела, у младоверов всегда на первом месте стояла этика общины. Дело можно вести с кем угодно, но у младоверов никогда не было протестантской погони за прибылью любой ценой, если это хоть в чем-то противоречило братским отношениям. Вообще, главным в их "бизнесе" было просто обеспечить независимое существование своих духовных очагов. Как замечает современный историк Игорь Кочетков, у младоверов сложился "особый тип отношений между работодателем и работником — это были отношения главы рода и младших членов семьи. Понятно, что здесь нет ничего общего с отчужденными отношениями предпринимателя и работника, характерными для капиталистических хозяйств". Есть некоторое искушение сравнить это с нынешней "русской мафией" - но здесь непреодолимым барьером будет то, что в отличие от современных "крестных отцов" и "братков", младоверов не мог "перекупить" никакой "конкурент". Верность своей вере и общине не измерялась никакими деньгами. 

Что же касается образования и общественной жизни, то здесь выгорецкие public relations не знали никаких границ и младоверы легко учились у тех, кого считали своими духовными антиподами.  Н.В. Понырко в работе "Эстетические позиции писателей Выговской литературной школы" пишет: "Лиц, которых Выговские старообрядческие деятели считали первейшими своими идейными противниками, они одновременно могли бы назвать своими главными литературными учителями. В отличие от Аввакума, они отделяли веру от культуры и потому могли назвать никонианина, гонителя старообрядцев Феофана Прокоповича "знатным российским ритором". Даже гонитель Димитрий Ростовский, автор "Розыска о раскольничьей брынской вере", попал в литературные наставники к выговцам. Не что иное, как самый "Розыск..." был использован поморцами по части литературного ученичества, он был переписан учениками Семена Денисова в сборник упражнений по риторике, а затем включен в сводный выговский учебник риторики". 

Начало этому здоровому цинизму положил сам Андрей Денисов, который в первые годы 18 века тайно пробрался в самую сердцевину никониянского образования, в Киевскую академию Феофана Прокоповича, где прилежно изучал риторику и философию. А затем вернулся в Выгорецию, чтобы самому написать такие труды, что расходились по всей России и заставляли никониян бессильно скрипеть зубами, сталкиваясь с высочайшим уровнем младоверческой аргументации. Просто Штирлиц своего времени! 
  

Каков же был стиль жизни в самой Выгореции? Изначально это был монастырь, со всей причитающейся в таких случаях строгостью. Но затем, с принятием брачного устава, пары стали селиться в специально построенных скитах. А потом, когда этих пар стало слишком много, то и в самой обители. Получилась классическая коммуна, или, точнее, по ее масштабам (до 10 тыс. человек), настоящая независимая республика, уникально совмещавшая в себе духовную верность Святой Руси, иконопись, книгоиздание, ремесла, предпринимательство, хозяйственную автаркию и - неслыханную за ее пределами свободу. Конечно, находились и собственные суровые моралисты, но их самих, как некогда пары, стали постепенно отселять в скиты. Но то, что они писали, дает нам довольно наглядное представление о "выгорецком стиле жизни" начала 19 века. Вот выдержка из писаний одного такого "обличителя", ценная тем, что ее автор - не злобный никониянин (тех вообще лучше не читать), а один из старцев самой Выгореции, просто однажды взглянувший на обитель глазами заезжих гостей: 

"В скиты же прийдут? Зрят не вдовствующия чистотою мужи и жены, но женящиися и посягающия видят, - иных же, и своих жен от себя изгнавших, с чужими живущих созерцают. В келии ли внидут? Видят не книги прочитаемы, но колыбели с отрочатами зыблемы. На одеяние ли воззрят? Не плачевные вретища, но драгих поставов одежды, - к тому же иностранных покроев шитые, - видят, подобно же и власов долгих ращение, у иных же калмыцкое тех стрижение созерцают. По путем ли пойдут? Но всюду юноши и девы друг с другом гуляющия видят. Уши ли ко звуку пустынному протянут? Но всюду бесовския песни глашаеми слышат. В домы ли внидут? Но чайники и рюмки с бутылками усмотрят и полки не церковными, но басненными книгами обтиснены увидят..." 

А возможно, еще и грибочки собирали правильные, да не вкушавший их старец этого не приметил... 

Тем не менее, даже в этом "обличении" угадывается не столько осуждение собратьев, сколько указание на чрезмерную открытость общины миру, дающую повод заезжим профанам делать выводы на своем мелком уровне, безо всякого понимания духовной значимости обители. Вот и некоторые современные историки уже раскопали, что еще "А.Денисов трудился над "Поморскими ответами" исключительно в Лексинской женской обители" (М.Бацер).  Ответ-вопрос на подобные намеки и низведения всего к "слишком человеческому" должен звучать просто и даже с вызовом: "Ну и что?" Если вы живете в мире, где ничего, кроме земных потребностей, нет, это еще не повод, чтобы мерить этой мелкой планкой всех остальных. У людей духа, которыми выговцы были в первую очередь, логика другая: им не чуждо ничто земное, но они никогда не сводят свою жизнь только к нему. Это логика "Оргии праведников" (по парадоксальному названию группы Сергея Калугина). Да, праведники могут устраивать оргии, но горе тому, кто считает их "просто оргиями". Десублимация всех духовных исканий до "дел житейских" как раз и явилась одной из основных причин, почему выговцы покинули это безблагодатное общество. С точки зрения массового ныне вульгарного постмодернизма даже поэты Серебряного века - в первую очередь не поэты, а наркоманы, блудницы, алкоголики и т.д. Эти темы интересуют нынешних овощей более всего, творческие откровения - постольку-поскольку... Именно эту инверсию и провидели младоверы, когда ужасались утрате "древлего благочестия". Ведь оно - не просто какой-то свод моральных и ритуальных поучений, но сам принцип оценки всего свершающегося в этом мире прежде всего с духовных высот. 

Многие младоверы искали эти утраченные высоты на Востоке, отправляя экспедиции в Тибет, "Беловодье" и "Опоньское царство" (по некоторым данным, ходили туда и выговцы). И где-то на Волге произошла странная "встреча цивилизаций", когда некоторые согласы обнаружили удивительное сходство своих исканий и интуиций с буддистскими ламами. (Это прослеживается и поныне - ведь один музыкант, поющий непонятную для обывателя песню: "Ой, Волга-Волга, матушка, буддийская река", сам происходит из довольно известной Гребенщиковской общины.) Из Тибета, а то и из самой Аггарты получили они секретное учение о грядущей эсхатологической битве, и по Руси, по тайным младоверческим каналам, иногда расходились дощечки с иероглифами. Конечно, с точки зрения никониян все это выглядело ужасающей "ересью", но тот, кто идет по духовному пути, знает, что ересь - не в поиске Китежа, а у тех, кто смирился с его отсутствием. 
  

Выгорецию уничтожили в 19 веке. Начал угрюмый солдафон Николай I, а довершил этот погром Александр II, которого называют "реформатором". Этот царь-"освободитель" вдобавок "освободил" Россию и от Аляски - куда выговцы на своих поморских лодьях ходили еще в 18 веке. Такое двойное предательство - и небесное, и земное - не прощается, и Божья кара постигла его неминуемо. А после этого романовщина, и без того пародийная, окончательно превратилась в самопародию. Александр III, этот Брежнев 19 века, прославился лишь одним "bon mot", которое и поныне твердят официозные "патриоты", мол, "у России только два союзника - ее армия и флот". Нашли чем гордиться... Наконец, эта внешняя, чиновничье-милитаристская империя, окончательно подавившая внутреннюю, духовную жизнь Святой Руси, именно поэтому и рассыпалась при последнем Романове, Николае II, отрекшемся подобно Горбачеву... 20 век был лишь более кровавой иновариацией 19-го, а сейчас идет новый, просто более долгий период "временных правительств". Но к Святой Руси все эти антихристовы пируэты конца истории не имеют никакого отношения... 

Мир стал единым и Русь больше не имеет географической локализации. Она относится к нынешней "эрэфии" примерно так же, как отнесся бы внезапно воскресший Платон к современным Афинам - европейским задворкам с разноцветными туристами и одинаковым повсюду MTV. Поскольку телевидение тоже стало сплошным, по нему иногда все же проскальзывают сюжеты иного, настоящего мира. Как в одном прошлогоднем репортаже НТВ из Боливии, где среди джунглей существует самая настоящая русская младоверческая деревня, где до сих пор нарекают детей Мартемьянами, Еремеями, Агафьями, Устиньями, носят косоворотки и сарафаны, а в деревенский храм порою заходят местные индейцы, принявшие двоеперстное крещение. Узнал ли об этом покойный Кастанеда? 

Русские младоверы вот уже три века идут по своему собственному Пути Воина. С особенной мощью и яркостью он воплотился, пожалуй, у спасовцев, в нетовщине, где апокалиптика и нигилизм, эти две экстремальные крайности, просто совпали и взорвались. Но искры и лучи этого взрыва хранят на себе и все остальные толки и согласы. 

Этот путь сквозь огонь дает непривычное поначалу, но затем все более ясное ощущение того, что все кажущиеся противоположности этого мира в действительности совпадают. Воля к древним духовным истокам может легко существовать в культуре молодежного андеграунда. Геополитический дуализм "суши" и "моря" снимается самим существованием Поморья, "морского" по определению, но обращенного морем не к атлантическому Западу, как Петербург, но к Востоку, и не только евразийскому, а вплоть до Аляски. Думские либералы и коммунисты позируют в обнимку перед телекамерами. Пепси-кола ничем не отличается от кока-колы. Фиктивная двойственность повсюду - явный знак конца истории. Но тот, кто выбрал путь младоверия, кто прошел свой внутренний Апокалипсис, более не нуждается в этих внешних "выборах" - он создает свой собственный мир, в котором все еще только начинается... 
 

Основная литература: 

Бацер М., "Выгореция: исторические очерки", Петрозаводск, 1986. 
"Выговская поморская пустынь и ее значение в истории русской культуры", Петрозаводск, 1994. 
Демкова Н., "Сочинения Аввакума и публицистическая литература раннего старообрядчества", СПбГУ, 1998. 
Денисов А., "Поморские ответы", типография П. Рябушинского, Москва, 1912. 
Зеньковский С., "Русское старообрядчество. Духовные движения XVII века", Мюнхен, 1970. 
"Неизвестная Россия: к 300-летию Выговской старообрядческой пустыни", Москва, 1994. 
Островский Д., "Выговская пустынь и ее значение в истории старообрядческого раскола", Петрозаводск, 1914. 
"Старообрядчество в России", Москва, 1994. 
"Старообрядчество Русского Севера", Каргополь, 1998. 
Филиппов И., "История Выговской старообрядческой пустыни", СПб, 1862. 
Флоровский Г., "Пути русского богословия", Вильнюс, 1991. 
Шахов М., "Философские аспекты староверия", Москва, 1998.