Итак, первая стадия глобальной политической инверсии заключалась в торжестве т.н. Левой идеологии - в диапазоне от "розового" социал-демократизма до "красного" коммунизма. Эта стадия развивалась от падения Средневековья до ХХ века и ее характерными атрибутами служили всевозможные прогрессистские, позитивистские и атеистические заблуждения. Левый период стадиально длился более следующих за ним и это напрямую соответствует выделенной Геноном закономерности того, что анти-традиция является наиболее длительной, но все же лишь подготовительной стадией для мимолетного торжества контр-традиции в конце цикла.

Переход от анти-традиции к контр-традиции на политическом уровне выразился в оформлении и утверждении т.н. Центра - либерального равновесия между Левыми и Правыми силами, в котором последними считались сторонники тех или иных консервативных или реакционных социальных моделей. Здесь важно отметить, что, как правило, подобный консерватизм или реакция предусматривали соответственно лишь сохранение политического статус кво или механический возврат к любому предыдущему периоду, но уже без ясной традиционной, инициатической перспективы. Хотя, с другой стороны, им все же удавалось в какой-то мере сдерживать инерцию сползания человечества в царство Князя мира сего. Но за такое достижение Правым пришлось заплатить безмерно дорогой ценой - они стали отождествляться именно с социальным "тормозом", который следует "прогрессистски" преодолеть, тогда как подлинно традиционная Правая идеология сама была политическим отражением радикальнейшего преодоления.

Говоря алхимическим языком, Правая идеология, будучи изначально политическим проявлением самой Традиции, воплощала собой "неслиянное и нераздельное" сочетание таких категорий, как замедление и сгущение (например, средневековые защитники Империи) и, с другой стороны, ускорение и растворение (что было политическим кредо розенкрейцеров). Впоследствии же, в ходе циклического уплотнения мира, "вторые" категории все более исчезали из Правого "арсенала", переходя в руки Левых, профанировавших и противопоставивших их категориям "первым", с которыми, наконец, и отождествили сами себя ставшие "чистыми консерваторами" Правые.

Но именно в такой, уже заведомо перевернутой, модели - Левый "прогресс" (читай: инерциальная деградация) и Правая "реакция" (где реставрационное достижение какого-либо прошедшего периода все более вытесняло идеологию сверхвременного преодоления) - и устанавливалась в течение ХХ века единая, глобальная политическая система с ее либеральным Центром. При этом надо отметить, что само появление этого Центра еще не знаменовало собой полную победу контр-традиции - пользуясь известными нам метафизическими терминами, мы можем соотнести его утверждение с высшим, субверсивным (подрывным) этапом анти-традиции, тогда как предшествовавший ему Левый период соответствовал нараставшей девиации (отклонению) от традиционного политического порядка.

Субверсивный смысл либерализма состоит в том, что он создает иллюзию общества "цветущей сложности", где, казалось бы, "свободно" проявляются все оттенки политического спектра. Однако, иллюзорность этой "свободы" выражается в такой ее абсолютизации, когда любое движение, ставящее на первый план сущностное содержание своей свободы, а не ее формальную сторону, заведомо рассматривается либералами как нечто "тоталитарное". Таким образом, напротив, возникает своего рода "либеральный тоталитаризм", красивая и жесткая скорлупа которого скрывает за собой тотальный интеллектуальный и экзистенциальный вакуум. И в итоге "... даже население вырождается в судорожных усилиях достигнуть просто глупой темы - свободы, - наблюдал В.В.Розанов. - Нужно достигать гармонии, счастья, добродетели, героизма, хлеба, женщин; ну, если брать отрицательное - достигать разврата. А свобода есть просто пустота." Ему же принадлежит остроумное сравнение либерализма с носовым платком - "платок, конечно, нужен, но кто же на него Богу молится"?" Но когда этот изначально посредственный, "служебный" либерализм превращается именно в такую "икону", тогда и начинается разложение всякого традиционного - радикального сознания и действия. Именно на этом этапе Традиция и подвергается предельному извращению, полностью лишаясь своего "преодолевающего" характера и отождествляясь с теми или иными историческими обычаями и фольклорными декорациями, не только совершенно "безопасными" для либеральной системы, но, наоборот, даже открывающими дорогу для ее дальнейшей эволюции (и, соответственно, дальнейшего человеческого вырождения). Эта "стерилизованная" Традиция (в сущности - уже контр-традиция) и становится постепенно общим местом в словоблудии "либеральной интеллигенции". Тот же Розанов ставил четкий "диагноз": "Едва демократия начинает морализировать и философствовать, как она обращается в мошенничество".

С мировым поражением коммунизма в последнее десятилетие ХХ века начался некий "странный" этап внешней реставрации Правой идеологии. Возрождаются уже, казалось бы, забытые монархические и клерикальные идеи, растет популярность движений, апеллирующих, например, к "восстановлению национальных традиций". Однако, уже сама подобная постановка вопроса абсурдна - национальная традиция существует всегда, пока существует нация, и аккумулирует в себе все близкие данной нации мифологические и религиозные архетипы, доставшиеся ей в наследство от "донациональной" эпохи и впоследствии специфически усвоенные национальным менталитетом. Но в современных Правых понятие "национальной традиции" чаще всего трактуется почти исключительно в историческом и фольклорном ключе, без обращения к тому, что составляет ее сущностную - метафизическую и эзотерическую природу. Впрочем, иногда предпринимаются попытки и такого рода - "восстановить эзотерическую традицию политики", - но они, как правило, представляют собой не более, чем "археологию", или, что хуже, связаны с откровенно нео-спиритуалистическими движениями, наподобие американской секты "New Age" ("Новый Век"), имеющей тесные и таинственные контакты со многими монархическими дворами Европы и всего мира.

Таким образом, кажущийся "реванш" Правых на деле является лишь замыканием тех или иных традиционных форм в своей "внешней скорлупе", а поэтому - прямой инверсией того единого традиционного духа, который когда-то сопровождал эти движения. А ныне даже те Правые, которые заявляют о своем нонконформизме по отношению к либеральному Центру, зачастую стремятся не более, чем к реставрации тех или иных политических режимов (например,  национал- социалистических), совершенно упуская из виду как их эзотерическое содержание, так и "консервативно- революционную" методологию, склоняясь тем самым, в сущности, к копированию прошлого или к утверждению в качестве "главной цели" своей "революционности" создания некой "идеальной" политической структуры. И, особенно вследствие последнего, политически традиционная, преодолевающая динамика подменяется мировоззренческой статикой, всегда обреченной на историческое поражение. Всякая "победившая" революция в истории, заканчивающаяся установлением "стабильного" режима, в конечном итоге проигрывает его консервативным тенденциям, и процесс с метафизической неизбежностью повторяется - если, конечно, нация еще жива и не желает погибать в энтропии "теплого благополучия".

Смещение либерального Центра "вправо" - вполне закономерное, согласно инерциальной логике исторического нисхождения и становления контр-традиции - совершенно перекрывает все возможности политического преодоления этого в контексте существующей ныне системы. Вся внешняя атрибутика Правых движений решительно "заимствуется" Центром и инвертируется - вплоть до превращения этого Центра в пародию на "сакральную богоданную власть". Но и Левые движения, основанные на рудиментах анти-традиционного мировоззрения, также не могут полноценно сопротивляться нынешнему стерильному псевдо-Правому Центру, поскольку сами являются не более, чем предыдущим звеном единого инверсионного процесса. И даже гипотетическое появление "анти-Центра", совместившее бы в себе эссенциально Правую и экзистенциально Левую идеологию, способно не к "революции против либерализма" (как порой пышно заявляется), но - лишь к созданию очередной оппозиции ему, к тому же - предельно размытой, поскольку она всегда будет находиться в плену попыток синкретического смешения уже устаревших видов радикализма. Кроме того, лозунг "революции против либерализма" зачастую каким-то странным образом напоминает сам либерализм - красивый внешне, пустой внутри. Здесь следует отметить, что вообще любое мышление дуалистическими категориями "власть- оппозиция" не "размыкает" энтропийную систему, а, напротив, окончательно "замыкает", дополняет ее и доводит до "совершенства", символически создавая своего рода "нижний треугольник" в политической "печати Соломона".

Своеобразие текущего политического момента состоит именно в том, что пародия на Правую в нем рождается из самого либерализма, всегда, казалось бы, препятствовавшего органичному, традиционному общественному укладу и размывавшего его пропагандой сугубо индивидуальной свободы. Однако, под влиянием штампов массового сознания, основанных на инверсионной нео-мифологии, а также на специфически современных представлениях о традиционных архетипах, эта индивидуальная либеральная свобода незримо "свертывается" в действительно массовую, "демократическую" ориентацию на контр-традиционный общественный уклад. Под радостные уверения в "конце деспотических режимов" либералы парадоксальным образом сами все более склоняются именно к деспотическому насаждению собственной идеологии, и все чаще окружают это насаждение религиозно-моралистической и национально- исторической риторикой. И эта "новая сакрализация" политических целей происходит именно под вывеской "свободного выбора общества" и исполнения "прав человека", который сегодня все более подчиняется эфирократической пропаганде контр-традиции. Поэтому все политически "антилиберальные" попытки сопротивления этой тенденции обречены на неуспех - никто не станет голосовать за то или иное ОГРАНИЧЕНИЕ своей свободы. Иллюзия "либерализма без границ" может быть развеяна только волей к ОСВОБОЖДЕНИЮ от него - у тех, кому стала тесной "скорлупа" тоталитарного гуманизма, в которую сегодня замкнут весь "классический" спектр политики.