ТРАДИЦИЯ В МИРЕ ПОСТМОДЕРНА

Традиционалисты и душеприказчики

- В ваших текстах часты апелляции к Традиции, к тому интеллектуальному универсуму, который у читающей публики ассоциируется со школой Рене Генона и т.д. Но сами вы держитесь на какой-то подчеркнутой дистанции от традиционалистов, а они иногда не воспринимают всерьез ваши идеи. Вот в культурологическом альманахе с навороченным названием "Контекст - 9 Nona"  один из традиционалистских мэтров Юрий Стефанов вообще со ссылкой на "всех своих друзей" заявил, что "Штепа никакого отношения к Традиции не имеет" ...

- Я с уважением отношусь к Юрию Николаевичу, но и сам не могу воспринять всерьез многие его воззрения. Г-н Стефанов с друзьями - это классические типы "исследователей традиционализма", как их определяют в журнале "Волшебная гора". Что уже показательно - не представители Традиции, и даже не традиционалисты, а какие-то отчужденные "исследователи" с микроскопами. Эта самозамкнутая и порою ужасно занудная тусовка всегда вызывала у меня иронические чувства. Для них Традиция - это не личное Откровение, не актуальный внутренний опыт, а какой-то внешний "объект изучения", обычно те или иные археологические черепки. Вот их они и раскапывают в своих буквоедских писаниях, соревнуются в том, кто больше нароет и принимают эти раскопки за "реконструкцию Традиции". Они могут сколько угодно бормотать о мистике и метафизике, но заглянешь в их тусклые глаза - и все ясно: это все то же давно известное, скучное и банальное племя "книжников и фарисеев". "Изнасилованные истинами" - как метко определял таких персонажей Волошин. Но при этом забавно то, что себя они всерьез числят "живыми критериями" Традиции - такие вот чубайсы-приватизаторы от мира идей. И "отлучают" от нее будто она назначила их своими душеприказчиками. Чем сами и хоронят Традицию, отказывая ей в живой актуальности и видя в ней лишь некое засушенное наследство из прошлого, передающееся из поколения в поколение, по исторической "горизонтали". Отсюда их поголовный консерватизм и практически полное отсутствие своих интеллектуальных концептов, одни пересказы. Тогда как полноценная Традиция всегда начинается с "вертикали" - собственно Откровения, которое познается интуитивно и вне всяких наслоений времени, потому что принадлежит не прошлому, а вечности. Тот, кто персонально способен к такой духовной интуиции, не нуждается ни в каких ископаемых кадаврах, и имеет куда больше оснований считать себя традиционалистом. 

- Но можно ли сводить Традицию только к интуитивному познанию?  Как же тогда объяснить феномен традиционных инициатических организаций, церквей и т.д. - ведь посвящение в них происходит именно из поколения в поколение, по "горизонтали"?

- Традиция не сводится к интуиции, но выводится из нее. А далее важно, на чем ставится акцент. Либо на самом Откровении, из которого может последовать (а может и не последовать) инициатическая "цепь" поколений, либо - на поколениях как таковых, которые в ходе истории могут постепенно растерять этот изначальный импульс и возомнить, будто их ритуалы "священны" сами по себе. Что, к сожалению, и произошло в большинстве "официальных" христианских церквей, известных своей чрезмерной заинтересованностью внешней (моральной или материальной, неважно) стороной бытия в ущерб духовному созерцанию. 

Сегодня такая ущербная "самодостаточность" наиболее заметна в явлении "академического традиционализма", усердно толкующего толкования прежних "исследователей Традиции", - а внутренне совершенно пустого, без намека на экзистенциальный опыт Откровения у самих "толкователей". Ведь Традиция проявляется именно в таком опыте, в часто весьма парадоксальной интуиции, а эти "толкователи", как правило, оперируют лишь своей тяжкой, начетнической эрудицией в сфере догматов, канонов и прочих каббалистических "скорлуп" из "истории религий". Это коренное противоречие сыграло злую шутку и с самим Геноном - если он говорил о том, что в традиционных цивилизациях в основе всего лежит интеллектуальная интуиция, то масса его европейских, а теперь и российских последователей вместо развития этого качества у себя самих, принялись соревноваться в "более правильном" толковании тех или иных книг и слов "мэтра". Такая вот конкуренция "душеприказчиков"... 

Интеллектуальная интуиция позволяет непосредственно распознать символы, скрытые за тканью бытия и предопределяющие его внешнее течение. Но для этого надо обладать достаточно высокой и тонкой персональной энергетикой, особым духовным темпераментом, которые ничуть не зависят от того или иного количества усвоенной информации. Слишком часто бывает так, что какой-нибудь поэт, художник или музыкант яснее и глубже выражает дух Традиции по чистому озарению, ничего специально не читая на эту тему, нежели скрупулезные "исследователи" прошлого. Так что "инициатические организации" - это дело вторичное, а сегодня часто и вовсе опереточное, главное - чтобы существовали "обособленные люди", которые интуитивно воспринимают тайную сторону реальности и энергетически взаимодействуют с ней. 

- В вашей книге "Инверсия"  вы как раз и утверждаете, что Традиция и консерватизм - вещи разные и даже противоположные. Но не находите ли, что такой парадокс многим неискушенным людям просто необъясним? Ведь эти понятия часто трактуются как синонимы.

- Традиция и консерватизм - вещи не противоположные, а вообще из разных миров. Традиция - это дух и смысл Откровения, и поэтому она существует вечно, а консерватизм - это попытка сохранить какие-то внешние формы, в которые это Откровение облекается в нашем мире и которые постоянно изменяются. Поэтому, по большому счету, Традиция не нуждается ни в каком консерватизме. Но в определенные кризисные моменты человеческой истории, когда понятие о вечной природе Традиции забывается, консерваторы подменяют ее реставрацией какой-то замшелой архаики. Так и возникают всевозможные карнавальные контр-традиционные подделки - все эти помпезные "сибирские цирюльники", псевдофольклорная попса, приторная "религиозность" и т.п. Всё нынешнее "возрождение России", от имени которого наперебой вещают либералы, коммунисты и прочие "хозяйственники", - как раз и является такой сплошной бутафорией, потому что за этим процессом не стоит ничего иного, кроме коммерческо-политических расчетов разных сил в одном и том же "обществе спектакля". 

Традиция же в своей сущности не имеет ничего общего с архаикой, но всегда является духом радикального обновления, абсолютным выражением новизны. Только новизна в Традиции носит не временной, а онтологический характер, она связана не с постепенным усовершенствованием чего-то преходящего, но с утверждением абсолютного совершенства. Это четко отражено в инициатическом понятии "рождения нового человека" из "ветхого".  А сегодня,  когда "новизна" воспринимается как нечто связанное исключительно со временем, как-то забывается, что всякое "новое поколение" с его преходящей модой обречено когда-нибудь стать "стариками-консерваторами", и все повторится, тогда как опыт "нового человека" вневременен. 

- Но существует ли какая-то связь между новизной онтологической и исторической? Потому что если нет - то Традиция становится чем-то чисто "теоретическим", не имеющим прямого отношения к нашей жизни.

- Конечно эта связь существует, и более того: все важнейшие культурные обновления в истории - это дело рук "новых людей", преодолевших прежде всего собственную "ветхую", тварную природу. А преодолевается она личным творческим началом. Поэтому, как бы кому это ни показалось странным, традиционалист всегда выступает как авангардист и в сущности никакой границы между этими понятиями не существует. Конечно, все плоды творчества со временем опопсовляются и ветшают (становясь пищей для каких-нибудь очередных "исследователей"), но оно само остается неким вечным импульсом для "новых людей". Вечность вообще всегда открывается по-новому.
 
 

Альтернативное Настоящее

- Ваш журнал "ИNАЧЕ" еще с первого номера имеет подзаголовок "Журнал Альтернативного Настоящего".  Поясните его.

- Альтернативное Настоящее - это своего рода "формула" отношения Традиции к современному (модернистскому) миру.  Она достаточно многомерна для какой-то одной интерпретации - так что пусть каждый видит в ней все, что угодно по мере своих интуитивных способностей.

- Но все же: чему вы альтернативны?

- Вопрос поставлен не совсем корректно. Можно сказать, что нас интересует альтернатива как таковая, которая, как известно, этимологически означает "взаимоисключение". Мы рискнули заявить, что модернистская культурная ситуация вообще не содержит в себе никаких взаимоисключений. Вот в первом номере у нас легко соседствовали, к примеру, возвышенная мистическая поэзия и экстремальный сатирический панк с "ненормативной лексикой" - и большинство наших читателей вполне нормально это восприняли. (В "классической" культурной ситуации это было бы немыслимо.) Так что, если угодно, это была "проверка" - действительно ли рухнули, или во всяком случае, капитально подточены некие привычные контекстуальные границы. Оказалось, что так - прежние религиозные, этические, эстетические, политические и прочие "абсолюты" радикально обесценились. 

- Хорошо ли это?

- Вы задаете вопрос из области этики, а в ней самой произошло крушение некогда незыблемого дуализма "добра и зла". Сегодня эти понятия релятивизированы до предела - они могут по-разному трактоваться не только разными культурами и людьми, но даже одним и тем же человеком в зависимости от ситуации или настроения. И в конечном счете все виды когда-то "неразрешимых" двойственностей сливаются в некий общий коктейль с уже неразличимыми ингредиентами. В сфере религиозно-мистической это выглядит как размывание некогда четкой грани между Божественным и дьявольским (особенно заметное в популярных "эзотерических учениях").  В искусстве -  известное напряжение между полюсами экстаза и символа разряжается всеядной нейтральностью сплошного гипертекста. Классическая дистанция в мире пола сменяется  тенденцией к "политкорректному" юнисексу. Да и в самой политике некогда коренные различия между "правыми" и "левыми" все более становятся малозначимыми нюансами в работе парламентских комиссий. 

- Может быть, вообще время "неразрешимых двойственностей" уходит? Но в чем же тогда состоял их онтологический смысл? Не в этом же простом смешении...

- В античной мифологии есть очень хороший образ "снятия двойственности" - когда боги разрешают исход соперничества земных героев. То есть в какой-то момент в ситуацию активно вмешивается некое высшее - третье начало. Нынешняя же, какая-то спонтанная и инерциальная "ликвидация дуализма" похожа на то, что алхимики назвали бы "ложной трансмутацией". Говоря их символическим языком, глубина нисхождения в темные пропасти Nigredo ("Работа в Черном") и высота просветляющего взлета Albedo ("Работа в Белом"), эти две противоположности, будучи полностью пройденными, должны увенчаться триумфальным обретением Философского Камня - это стадия Rubedo ("Работа в Красном"). Это и есть онтологический смысл дуализма. Сопоставляя же эти символы с нашей реальностью, можно сказать, что ныне, вместо появления этого третьего, высшего начала, наступает лишь какое-то смешение двух предыдущих стадий. Некая "Работа в Сером"...

- Но в чем причина этой "ложной трансмутации"? И если мы имеем дело с каким-то объективным, всеохватным процессом, можно ли описать его не только абстрактными алхимическими символами? 

- Вообще-то алхимия - наука вполне конкретная... Но если, например, атомная физика покажется вам менее абстрактной, то пожалуйста. Из одних и тех же атомов углерода, как известно, может сложиться либо алмазный кристалл, либо нескончаемые слои графита. Результат, очевидно, разный. Но его причины - если рассуждать в контексте сугубого материализма современной науки - не столь очевидны. Иногда говорят о некой "аутентичности" взаимодействующих атомов, которая и предопределяет, что из них возникнет - прочная кубическая структура или хрупкие гексагонали. То же и с феноменом северного сияния, вспыхивающего только при особом взаимодействии разнозаряженных частиц больших энергий. Но это не ответ на вопрос о причинах, а уход от него за ширму "научных" терминов, подмена познания описанием. Мир причин вообще всегда более глубок, загадочен и лучше выразим языком символических образов, нежели рациональных вычислений. Например, люди Традиции, предпочитающие живую мифологию сухому рационализму, видят в северном сиянии борьбу Огня и Льда. А миф, как учил знаменитый философ А.Ф.Лосев, это "наиболее яркая и самая подлинная действительность". С точки зрения мифа, эти ослепительные полярные сполохи - и есть знак истинной трансмутации Огня и Льда, волшебного рождения третьего. Но когда миф профанируется или отвергается вовсе, остаются лишь банальные законы рациональной физики, согласно которым столкновение Огня и Льда не может увенчаться ничем иным, кроме какой-то мутной теплой воды. Аналогично - и со всеми другими дуальными противоположностями.  На языке рациональной науки это называется "энтропией" (хотя опять же - без объяснения причин...).

- Однако, это тоже двойственность, только другого уровня: либо "внешнее смешение", либо "рождение третьего"...

- Совершенно точно - именно эти две методологии "снятия дуализма" сами по себе также составляют дуалистическую пару. Но - особую, единственную, которая в отличие от всех остальных видов двойственности, элементы которых взаимосвязаны и взаимозависимы, является подлинно альтернативной, то есть - взаимоисключающей. Либо всякая двойственность, радикализуясь,  действительно порождает некое иное, третье качество, либо замыкается в себе и создает иллюзию этого третьего простым смешением и взаимной нейтрализацией первых двух элементов. И различение здесь зависит лишь от глубины интуиции - для поверхностного взгляда эти результаты могут быть неотличимы. Алмаз или графит, северное сияние или теплая вода - это лишь аллегории их внутренней сущности. Как остроумно заметил один мой знакомый эзотерик, внешне они могут отличаться как пепси-кола от кока-колы.

- Тогда есть ли вообще нужда в этом различении?

-  Я не думаю, что святые отцы раннего христианства, проповедуя науку "различения духов", занимались какой-то ерундой. Хотя тогда это различение,  возможно, было проще - работали какие-то очевидные символические "подсказки". Но когда все формально смешалось, это не значит, что сам принцип различия перестал существовать. Если альтернатива перестает быть наглядной, от этого она не исчезает, но напротив - становится даже более радикальной.

- Но можно ли определять оригинал только через его "альтернативность" подделке? Существуют ли какие-то другие, более "позитивные" его критерии?

- Главный "позитивный критерий" оригинала - в том, что в отличие от подделок он действительно существует. Но всегда только "здесь и сейчас", в настоящем. А в философии модерна, напротив, принято наделять онтологическим смыслом прошлое и будущее, отказывая в такой онтологии настоящему. Прошлое - это такой ощутимый тяжеловесный "багаж знаний", музей, "культурное наследие" и т.п. Будущее - мир прямых следствий этого прошлого, никаких утопий - только строго расчитанные прогнозы. Настоящее в этой схеме видится лишь некой "условностью", деонтологизированной "эфемерностью". Хотя существует и альтернативная, глубоко онтологическая версия "текущего момента", восходящая к традиционному архетипу вечного настоящего. И с ее точки зрения онтологического статуса лишаются именно прошлое и будущее: первое - в силу его "исчерпанности", второе - по причине его действительной "эфемерности". Каждое событие есть только в момент его свершения - после него оно отслаивается историческим прахом, а до него - пребывает в той или иной "виртуальности". Кстати, Золотой век в мифологии характеризуется именно отсутствием в нем прошлого или будущего - все события происходят "здесь и сейчас".

- Какая же здесь альтернатива, если сегодня часто можно услышать именно это: "Живи настоящим" (фраза в рекламе Полароида)?

- И я полностью согласен с этим призывом! Но альтернатива здесь в разном восприятии этого настоящего. Для многих, к сожалению, оно так и остается некой эфемерностью между прошлым и будущим, как эти быстровыцветающие полароидные снимки. Действительно живут настоящим немногие - большинство людей живут либо ностальгическими стереотипами, либо упованиями на "светлое будущее". Даже не живут, а выживают - и дело здесь не в каких-то материальных условиях (миллионеры тоже бьются за выживание), а в личной духовной организации. Впечатляющую картину "жизни в настоящем" нарисовал философ и художник Алексей Михайлов в эссе "Необитаемое время": "На самом деле существует два потока времени - один течет из настоящего в прошлое, другой - из настоящего в будущее. В каком бы из них ты себя не обнаружил - знай, что надобно плыть против течения. И поменьше висеть на корягах." 

Там же есть еще одно тонкое наблюдение: "Чем ближе к настоящему, тем труднее двигаться вверх (книг и людей уже нет, приходится соображать самостоятельно, а главное - время становится все плотнее)." Онтологическая "плотность" этого времени - и есть плата за "невыносимую легкость" обретаемого бытия, в котором человек уже начинает смотреть на окружающее с точки зрения вечности, попадает в свой "Золотой век". Это очень интересный момент духовного самообретения, когда личность перестает воспринимать себя каким-то "атомом" в броуновском потоке времени и осознает свою настоящую, аутентичную, экзистенциально подлинную природу.

- Интересное лингвистическое совпадение: настоящее - как момент времени и как истина, подлинность. Может, в русском языке это не просто игра слов? 

- А может, и игра, но игра показательная, знаковая. Если экзистенциальное чувство истины, настоящего переживается человеком не как нечто отвлеченное, а вполне оперативное, относящееся к настоящему моменту, то и вся проблематика Традиции становится для него вполне актуальной и конкретной. Иными словами, ему уже нет нужды для познания сакрального глотать архивную пыль или делать визу в Тибет или Иерусалим - да это и не поможет без открытия своей "Внутренней Монголии" (1), с ее богами, ангелами, демонами, любовью, войной и творчеством. Говорил же Христос: "Царствие Небесное внутри вас есть". Но многие упорно ищут его где-то снаружи...
 
 

Au-dela de la "Mission Douguine"

- Вы в начале 90-х тесно сотрудничали с ассоциацией "Арктогея" Александра Дугина, но потом дистанцировались от нее. Расскажите об этом.

- Александр Гельевич - это совершенно особая личность, даже целое явление. Французский визионер Жан Парвулеско называет это "Mission Douguine". Дугин - бесспорно, одна из важнейших фигур в интеллектуальной жизни современной России, и этот потенциал был заметен уже давно. А в последние годы "Mission Douguine" распространилась на настолько огромное число духовных, научных, культурных, политических сфер, "инфильтровала" такое невероятное множество прежде независимых друг от друга дискурсов, что говоря о сколь-нибудь важной интеллектуальной проблеме, игнорировать ее значение попросту нелепо. Но спокойное признание этого факта еще вовсе не означает необходимости тотального согласия с дугинскими идеями. Чтобы разделять или отвергать какие-то идеи, их надо прежде всего понимать. А те, кто нервозно реагирует на Дугина и их эмоциональные антиподы - его фанаты-неофиты производят одинаковое впечатление не способных к адекватному пониманию этих идей. Что же до моего сотрудничества с Дугиным, то оно строилось на общности многих наших взглядов тех лет и вполне закономерно прекратилось, когда созрели и стали очевидными наши интеллектуальные расхождения. Это совершенно нормальный процесс в среде интеллектуалов, где всякие "разрывы", "охлаждения отношений" и т.д. - это лишь метафора неких концептуальных разногласий, а не какая-то "слишком человеческая" психология. 

- А в чем заключаются ваши концептуальные разногласия?

- Я давно заметил одну характерную общность большинства дугинских теорий - это сведение всякой проблемы к  элементарному дуализму. О чем бы ни шла речь, у него везде идет расклад на "наше" и "ненаше" - манифестационизм и креационизм в религии, аналоговые и цифровые системы в электронике, наконец, самое известное - евразийцы и атлантисты в геополитике. Скорее всего, эти геополитические "ордена" действительно существуют (политики без мифа вообще не бывает), но это вовсе не значит, будто существуют только эти два. А такой сверхжесткий детерминизм деления мира надвое либо совершенно не учитывает никакие иные силы, либо редуцирует их до уровня "союзников" той или иной стороны. Но это какое-то духовное обесцвечивание мира, черно-белая репродукция многокрасочной картины. И абсолютная победа "белого" над "черным" (или наоборот, неважно) - это и есть цель дуалистической метафизики и ее завершение. Словом, tertium non datur, как  говорили римляне,  не понявшие принцип христианской Троицы. Но и в античной мифологии задолго до христианства исход столкновения двух сил не описывался как финальное торжество одной стороны над другой. Всё гораздо парадоксальнее и справедливее. Если ахейцы и победили в Троянской войне, то потомки троянцев основали Рим, преемствовавший впоследствии саму ахейскую цивилизацию. По дуалистической же логике выходит, что одна сторона должна победить другую окончательно и бесповоротно. Как, интересно, с этих позиций рассматривать религиозную противоположность индусов и зороастрийцев, если те, кого первые называли богами, у вторых считались демонами, и наоборот. Кто из них "прав"? Кто из них "атлантисты", а кто "евразийцы"? 

- По-видимому, правоту определяет следование собственной традиции.

- Совершенно верно! Но ни христианская традиция, основанная на Троице, ни более древняя метафизика Адвайта-веданты никогда не утверждали "неразрешимого" манихейского дуализма. Конечно, двойственность -  это  очевидный факт бытия (мужчина-женщина, день-ночь, мондиалисты либеральные - мондиалисты антилиберальные и т.д.), но те, кто следует Традиции, не останавливаются на этой видимой двойственности, "стравливая" ее субъекты, а выявляют нечто третье, онтологически стоящее над всякой дихотомией. Оно одновременно и равным образом их обоюдный исток и общая цель, но при этом - иное, чем каждый из них. Так ребенок, наследуя черты родителей, является все же иным по отношению к ним обоим. То же самое и в метафизике, точнее, земная реальность является лишь отражением этого метафизического принципа. 

- Но метафизический "ребенок" не так очевиден...

- Напротив - это третье является не каким-то "шокирующим подозрением" (как выразился Дугин в статье "Пространство и бытие"), но естественной, априорной первоосновой всякой полноценной интуиции. Это - новое по отношению к любой замкнутой на саму себя дуалистической структуре, чисто активное и утвердительное начало, тогда как всякая двойственность неизбежно содержит в себе взаимную реактивность и отрицание. "Утверждаемым" здесь является не какая-то очередная модель борьбы "наших" и "ненаших", но свободная интертекстуальная связь множества идей как источник оригинального творчества. Именно поэтому "новые люди", наделенные интуицией третьего, предпочитают диффузную культурную ситуацию всевозможным дуальным схемам, которые на самом деле уже ничего не описывают, кроме самих себя. 

- А в чем разница между этой культурной "диффузией" и тем "всесмешением", об альтернативе которому вы говорили?

- Это разница не каких-то "полярных противоположностей", а глубины понимания одного и того же. Вот, к примеру, можно сколько угодно называть все происходящее "Кали-югой", проклинать "современный мир", забывая при этом, что истина всегда актуальна и является не как некий результат, но сам процесс. Для кого-то это "всесмешение", для кого-то - "движение". Кстати, ценимый Дугиным Алистер Кроули сформулировал однажды свою доктрину с точностью и лаконичностью русской поговорки: "охота пуще добычи". 

- Жиль Делёз как-то сказал: "В конечном итоге всё сводится к политике". Вы согласны с этим?

- Я понял вопрос. Описание моих взаимоотношений с "Mission Douguine" без освещения этого аспекта было бы весьма неполным. До 1994 года, в совместном творческом участии в радикальной оппозиции, выпуске первых, публицистически заостренных номеров "Элементов" и пребывании по одну сторону баррикад в октябрьской защите Белого Дома мы были солидарны практически во всем. Затем, после шока поражения, наши пути поиска новых форм и методов политического нонконформизма кардинально разошлись. Мне стало очевидно, что танковые залпы разрушили не верхние этажи номенклатурного здания, но сам энергетический фундамент того "красно-коричневого" мифа, в котором мы тогда видели единственную альтернативу "оккупационному режиму". В сущности, это и было наглядное  торжество принципа "неразрешимого дуализма" - ведь одержи победу Белый Дом, та же участь ожидала бы либералов, строивших баррикады у Моссовета.  Хотя никакой брутальной "жажды крови" у нас не было - но рушить фундамент либерально-западнического мифа пришлось бы так же - "по живому". И - с тяжелым внутренним осознанием тщетности этого мероприятия в перспективе - ведь Россия, как символически "двуглавая" страна, рано или поздно, но неизбежно воспроизвела бы свое западничество, как сейчас на наших глазах - к вящему недовольству кровожадных в октябре либералов - она легко регенерирует свою отрубленную тогда патриотическую "голову"... Вот именно эта интуиция еще тогда и вывела меня за рамки мышления безысходно дуальными категориями, заставив сосредоточиться на том, что в России будет всегда, пока она есть - на том загадочном третьем элементе, существующем вне зависимости от временного торжества той или иной "головы" нашего Орла, - как единая "корона" над ними. 

- Что же представляет собой политически эта "корона"?

- Эта "корона" присутствует незримо для тех, кто ее не хочет видеть - в особенности для тех, кто не видит кроме политики ничего. Точнее, понимает под "политикой" лишь суетливую конкуренцию различных партий, заседаний и резолюций. С 1994 года "власть" и "оппозиция" превратились в настолько идеальные "сообщающиеся сосуды", что всякий, кто всерьез заговаривал об участии в этом "думском" спектакле, будил во мне волошинские строки: "Помнить, что знамена, партии и программы / То же, что скорбный лист для врача сумасшедшего дома". Для меня наиболее актуальным выбором в этой ситуации жуткой энтропии, когда из политики напрочь исчезли все идеалистические мотивации, стали философские и культурологические изыскания, где эти мотивации существуют всегда. Однако это не означало какого-то эскапизма - напротив, как оказалось, независимое интеллектуальное творчество в "обществе спектакля" куда более плодотворно и "инспиративно", нежели какая бы то ни было идеологическая индоктринация. За последние годы в России появился "новый андеграунд" - самые различные сообщества молодых творческих людей, единых, однако, в том, что они оказались принципиально несовместимы с канонами установившейся однородной политической системы, и даже не желали вообще воспринимать ее всерьез, несмотря на тоталитарную иллюзию ее "адекватности". В сущности, они и стали воплощением радикальной духовной альтернативы вялотекущему, загипнотизированному фиктивными противоречиями "массовому сознанию". Их зачастую экстремальный идеализм находился в резком контрасте с ужасающей пустотой общепринятых клише "реформ", "выживания", "выхода из кризиса" и т.д.  Такой нонконформизм, конечно, не мог уже иметь никакого отношения к "оппозиции", представляя собой с ее выхолощенной, сугубо "хозяйственнической" точки зрения "аполитичное" явление. Со своими друзьями именно из этого круга - литераторами, философами, музыкантами, художниками - я начал издавать журнал "ИNАЧЕ". Который, как и следовало ожидать, оказался враждебно встречен самыми противоположными сторонами "мейнстрима": программа "Времечко" назвала журнал "фашистским", а бритоголовые у московского музея Ленина (известной точки распространения радикальной прессы) - "сионистским". Позднее стало совсем весело, когда импортный "сетевой экстремист" Вербицкий , публикующий свои р-р-радикальные телеги в либеральных изданиях, обвинил в "либерализме" нас самих. "ИNАЧЕ", таким образом, вполне оправдал свое название, не вместившись ни в одну из банальных идеологических классификаций. 

- А Дугин в это время вместе с Эдуардом Лимоновым создавал Национал-большевистскую партию. Разве она не была явлением "нового андеграунда"? 

- Наше отношение к этой "партии спектакля" давно и достаточно полно изложено в специальной статье , так что останавливаться на ней здесь смысла нет. Можно лишь отметить, что через три года напряженной работы по инспирации национал-большевизма как массового молодежно-политического движения Дугин сам пришел к выводу о тщетности этой затеи. Наверняка, этот вывод был для него нелегок, и, констатируя этот факт, я весьма далек от злорадства. Просто мне этот финал казался очевидным изначально - и по ряду причин. Прежде всего, теоретического порядка - национал-большевизм, пытавшийся синтезировать "левую" и "правую" доктрины по ту сторону их либерального "опреснения", выглядел, конечно, интересно. Однако, неполнота национал-большевистского синтеза сразу же проявилась в том, что он и замышлялся именно как синтез, а не авангардное преодоление самого этого идеологического дуализма, являясь не плодом союза радикальных противоположностей, но самим союзом. А он весьма непрочен, что доказывают происходящие и по сей день в этой среде столкновения между "националистами" и "социалистами". Были и другие, более "практические", причины краха НБП - это слишком очевидный контраст между глубоким интеллектуализмом "Mission Douguine" и "гопническим" стилем, характерным для окружения Лимонова-политика. Хотя изначально надежда была на возникновение людей принципиально нового стиля - сочетавших бы в себе интеллектуальную интуицию, культурный авангардизм и творческий интерес к политике. Именно таким, как оказалось впоследствии, "виртуальным" людям и была адресована дугинская брошюра "Цели и задачи нашей революции", где шла речь о необходимости тотальной смены всего "управляющего класса". И хотя полноценного, широкого движения этих "новых людей" так и не сложилось, Дугину все же не следовало забывать классическую фразу Сент-Экзюпери об "ответственности за прирученных". Потому что те немногие, кто искренне поверил в эти "Цели и задачи", почувствовали себя "кинутыми", когда "Mission Douguine" начала дрейф в сторону истеблишмента - того самого ветхого "управляющего класса", о который идеологами национал-большевизма было сломано столько копий. Сейчас Дугин, насколько мне известно, сотрудничает с Селезневым, расточает комплименты Примакову и т.д., а "лимоновцев" свысока называет "маргиналами". 

- Почему же, по-вашему, происходит этот "дрейф" интеллектуалов в сторону истеблишмента?

- Возможно, и даже скорее всего, в этом сказывается нарастающее у проницательных людей понимание того странного факта, что сегодня все "радикальные" политические организации становятся даже более "спектакулярными" и несвободными, простыми инструментами масс-медиа, чем центральные, "серьезные" фигуры Realpolitik. Но тем не менее, даже среди этих фигур существуют возможности небанального выбора - мне лично, например, интересно творческое, "нео-романтическое" крыло Всероссийского молодежного движения "Лебедь". Разумеется, этот выбор совершенно несовместим с геополитическим мифом о "великой войне континентов", акцентирующим в евразийстве не активные, но реактивные стороны - по отношению к атлантизму. Как было замечено выше, меня мало привлекают подобные дуалистические модели, тем более, построенные по принципу "от противного" - атлантисты делают так, значит мы должны этак, строго наоборот. Как точно заметил Сергей Нечаев в упомянутой статье про национал-большевизм, эти "враги открытого общества" не могут даже изложить свою доктрину без опоры на труды самих идеологов этого общества, только выворачивая их наизнанку. То есть налицо какая-то глобальная несамостоятельность, если не сказать резче. На языке метафизики это означает, что вместо утверждающей "веры в Бога" здесь сосредотачиваются на отрицающей "борьбе с дьяволом". А по сходному поводу Генон однажды заметил: "Те, кто считают себя "борцами с дьяволом", на деле часто становятся лучшими его слугами"...  Так что Делёз не совсем прав - всё к политике не сводится. Всё из нее происходит - и чем радикальнее несовместимость политических позиций, тем более политика становится несущественной перед обнажающимися за ней сущностными, метафизическими проблемами.

- Но как раз исследованием именно этих проблем и занимается дугинский "Новый университет".

- Судя по его сайту, это действительно уникальное учебное заведение - именно в силу своей неформальности и фундаментальности изучаемых проблем, что уже само по себе резко контрастирует с пережитками "советской философии" и "грантовым конформизмом" новых гуманитарных институтов. Я думаю, будущее именно за таким образованием - где, как в античности или идеальном средневековье, не существует граней между метафизикой, наукой, искусством, политикой и т.д. Поэтому можно считать дугинский "Новый университет" лишь первым опытом, не обошедшимся, к сожалению, без модернистских напластований. В первую очередь это проблема поколений - большинство лекторов этого университета все-таки сформировались в совершенно иной культурной и социальной среде, чем его слушатели. Человек, выросший в эпоху "перестройки" и "реформ", не может сказать, что он "принадлежит к одной школе" с "эзотерическим подпольем" 60-70-х, а будет смотреть на его представителей в лучшем случае, как на "гуру" и "мэтров". И Дугин, вместо стирания этой дистанции, напротив - всячески ее поддерживает и укрепляет. Поэтому очень проблематично возникновение на базе этого университета яркого цветения многообразных философских школ наподобие античных неоплатоников, если основной его задачей ставится поклонение "собственным Платонам". Весьма показателен такой беспрецедентный в Интернете факт, что на дугинских форумах вместо собственно дискуссий участникам зачастую ставятся оценки (обычно "неудовлетворительно"), а рискнувшие заявить точку зрения, расходящуюся с позицией "мэтра", не переубеждаются, а попросту изгоняются . Наверное, "Mission Douguine", перефразируя старую гребенщиковскую песню, всерьез воспринимает себя "послом интеллекта в неученой стране". А всех тех в России, кто помимо него интересуется традиционалистскими концепциями, но смеет интерпретировать их иначе, Дугин ничтоже сумняшеся обвиняет в "плагиате" у себя. Но не станем вдаваться в психологию...

- "Mission Douguine" уделяет подчеркнутое внимание эсхатологической тематике (книга "Конец Света", радиопередача "Finis Mundi", манифест "Мы церковь последних времен" и т.д.). Вы тоже считаете эту тематику актуальной?

- Для традиционалиста проблема эсхатологии актуальна всегда, но это не означает какого-то апокалиптического помешательства. Дугинская "геополитическая эсхатология" в этом смысле мало чем отличается от лубочных представлений о дьяволе с рогами, копытами и хвостом. Эсхатология - самая  иносказательная часть всех традиций, а в "обществе спектакля" ее пытаются разыграть как некую заведомо известную сцену с заранее подобранными актерами и расставленными декорациями. В итоге глубочайшая онтологическая тайна Конца Света низводится на уровень какого-то гротескного (анти)голливудского боевика, где Восток в лице евразийских православных пролетариев сражается с исчадием Запада - атланто-протестантскими буржуями. Еще немного мистики и спецэффектов - и сознание "зрителя" (дугинского студента) прочно покорено и заворожено этим мифом. Все происходящее теперь воспринимается только сквозь его призму. При этом нельзя сказать, будто этот миф "ложен" - в своей системе координат он вполне "истинен". Смущает лишь преувеличенная серьезность этого мифа,  влекущая поразительную слепоту к самым простым фактам - например, к тому, что в действительности на земле нет ни западного, ни восточного полюсов, а всегда есть третья "ось координат", вводящая объем в эту метафизическую "геометрию". Но разве удивительно, что с двухмерной плоскости ее не видно? 
 
 

Стихии русского рока

- Как традиционализм сочетается у вас с интересом к такому весьма нетрадиционному явлению, как рок-музыка?

- Сама постановка вопроса свидетельствует о том, что Традицию у нас, к сожалению, многие до сих пор воспринимают как нечто музейное и архивное. А она - вполне живое явление, существующее в том числе и в роке. Есть даже любопытная мистическая доктрина о том, что мы присутствуем при смене эпохи Слова эпохой Музыки. Рок-н-ролл лишь подтвердил это, став наиболее популярным видом творчества второй половины ХХ века. Ведь если музыка - это "язык" ангелов, которые, как известно, поют и трубят, тогда и демонов тоже, которые, наверное, барабанят. Мне очень интересна символика и энергетика, которая в этом присутствует. Она, помимо прочего, начисто стирает грань между "техническим прогрессом" и "магической архаикой". Это отлично заметил традиционалист Евгений Головин: "Рок-музыка пробудила в молодежи стихийное, так сказать, туземно-аборигенное начало, что подтверждает лицезрение любой дискотеки - браслеты, побрякушки, татуировки, дикие раскраски, жаргон, наркотики, многочасовые трясучки. Достижения "передовой технологии" - все эти электро-генераторы, ритм-боксы, музыкальные компьютеры великолепно соединились с гонгами, там-тамами, раковинами-сиренами, гвинейскими тамбуринами и пр." ("Сентиментальное бешенство рок-н-ролла") А если как-то соотнести рок-н-ролл с русской культурной традицией, то это "время колокольчиков" (как назвал рок-эпоху Александр Башлачёв) будет выглядеть  вполне закономерным "Бронзовым веком", пришедшим на смену знаменитому поэтическому "Серебряному"...

- Но ведь рок-н-ролл появился на Западе, можно ли его так прямо соотносить с русской культурной традицией? Ведь даже в России некоторые музыканты заявляют, что никакого другого рока, кроме англоязычного, нет и сами поют по-английски...

- А если какую-то поэтическую форму "изобрели" во Франции, что же теперь, все стихи писать по-французски? Эти "принципиально англоязычные" рок-деятели в России, любящие говорить о своем космополитизме, на самом деле никакие не космополиты, потому что признают только один - английский язык. Но и англоязычный рок тоже очень разный - если в Европе, начиная с легендарных BEATLES, он как-то преемствовал балладную традицию, то американский рок во многом вырос из негритянских блюзов. Естественно, что и русский рок обрел свою специфику. Но я далек от того, чтобы ценить его только "за то, что он русский" - просто у нас с явлением культовых групп произошла одна очень странная и символическая вещь.

- Но не являются ли рок-культы плодом элементарной "раскрутки" шоу-бизнесом? И какая у них "странная символика"?

- Культовая группа отличается от "обычной" не только тем, что ее поклонники (фаны) сбиваются в стаи и пишут ее название на стенах, но главным - что они  воспринимают ее лидера как "бога", "пророка", "шамана"... А такое восприятие никакому шоу-бизнесу создать не под силу - оно деньгами не измеряется. Его можно лишь эксплуатировать, устраивая концерты, снимая клипы, выпуская кассеты, плакаты, значки и т.п., но против этой "безжалостной эксплуатации" сами музыканты вроде не восстают. Другое дело, что шоу-биз в основном занимается конвейерной штамповкой попсы, но такие уж у него и у нашего "массового потребителя" вкусы - они предпочитают натуральному маслу какую-нибудь тошнотворную "Раму" только потому, что ее "показывают по телевизору". Рок вообще никогда не был "искусством для всех" - недаром в отличие от попсы в нем есть словечко "вруб", прямой аналог того, что Традиция называет "посвящением". И очень показательно, когда сам музыкант ощущает свое творчество как некий message "не от мира сего", "чего-то большего" - и это ощущение передается слушателям. И не просто передается - а заряжает энергией, заставляет понять себя самого, формирует новый жизненный стиль. Но даже этого мало - все-таки, несмотря на свою явную (или тайную) "мистичность", многие очень популярные команды, например, ДДТ или НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС, культовыми так и не стали - что-то не встречаются на улицах наших городов толпы тинейджеров в майках с физиономиями Шевчука или Бутусова, стены не пестрят огромными граффити, хотя знают их все и многим (мне в том числе) их творчество довольно близко. По-видимому, здесь дело в каком-то особом энергетическом даровании, если угодно - даже предназначенной миссии. На мой взгляд, в русском роке сложились только четыре культовые команды, которые добились колоссальной популярности именно благодаря распознанию и исполнению своей миссии.

Если рок-н-ролл - действительно нечто "стихийное" (такая ассоциация довольно расхожа), то эти группы, а точнее - их лидеры с поразительным соответствием воплотили в своем творчестве ту или иную космическую стихию. Их, как известно, четыре - Огонь, Воздух, Вода и Земля. Вот ныне уже deadушка русского рока, постоянно меняющий обитателей своего АКВАРИУМА, явно свой в Водной, магически отражающей небо стихии: "Вода, очисти нас еще один раз", "Возьми меня к реке / положи меня в воду", "Какая рыба в океане плавает быстрее всех?" и т.п. Жалующиеся иногда на "непонятность" его песен просто не врубаются, что одним из главных качеств этой стихии является глубина, а она нередко бывает темной. Интересно, однако, что именно он распознал (возможно, по закону притяжения противоположностей) и привел на сцену другого культового музыканта, возможно, даже самого культового по сей день, несмотря на то, что он так рано сгорел под своей "Звездой по имени Солнце". "Человек в черном" с яркой очевидностью воплощал собой Огненный, героический принцип: "Разрежь мою грудь, посмотри мне внутрь / ты увидишь - там все горит огнем", "Замерзшие пальцы ломают спички, от которых зажгутся костры", "И если есть порох - дай огня..." Третий лидер, чем-то похожий мотивами на предыдущего, все же гораздо более импульсивен, но иногда и очень сентиментален, это изменчивая, артистическая стихия Воздуха - недаром он так любит темы волшебных полетов, и вместе с тем - хард бешеной "красно-черной" пурги: "Наш дух - воздух / нам ли с тобой не петь?", "По бурелому ветра понесут стаи расхристанных", "Но все же - кто играет мной? Воздух..." Наконец, четвертый культовый музыкант стоит несколько особняком от перечисленных - он не маг, герой или артист, амплуа которых свойственны европейскому Питеру, но настоящий сибирский шаман с сумасшедшей психоделией, отчаянной метафизикой и панк-коммунизмом. Он живет стихией Земли, точнее - экзистенциальным ужасом от контраста между "земным" и "неземным": "Неба синь - да земли конура!", "Железная хватка земли", "Ниже кладбища - выше солнышка!"... 

Эти культовые фигуры бессмысленно мерить банальными стереотипами моды или подыскивать им какие-то "соответствия" в западной музыке. Они просто есть - и уже независимо от времени и даже своего порою недалекого окружения, слишком поглощенного внешней видимостью, качеством звука и объемом продаж. Все это конечно важно, но не суть. Даже личные отношения здесь часто ничего не решают и не объясняют - Цой дал понять это предельно ясно: "У меня есть братья, но нет родных". Дело в том, что эти культы принадлежат не самим себе как человеческим индивидуумам, но - своей миссии, проводниками которой они являются. Исполняя эту миссию, сложив и раскрутив своим творчеством мистическую свастику четырех стихий, они фактически и создали русский рок как целое культурное явление, новую эпоху русской культуры.

- А вы не опасаетесь быть неправильно понятым? Ведь свастика сейчас довольно плотно ассоциируется с нацизмом, а у рокеров эта идеология, мягко говоря, не очень популярна...

- Я уже заметил: стоит мне развить эту идею - и такой вопрос возникнет непременно. Это свидетельствует о том, что сейчас многие, к сожалению, предпочитают мыслить не своей головой, а шаблонами "массового сознания". Вот простая параллель. Если коммунисты использовали пятиконечную звезду и уничтожили под ней в ХХ веке даже больше людей, чем нацисты под свастикой, означает ли это, что звезда - "их" символ? Если да, то надо требовать запрета содержащих ее флагов США и Европейского Союза как "человеконенавистнических". В общем, выйдет глобальный бред. Символ есть символ - он живет своей жизнью и не зависит от того, как и какие люди его используют. Недавно в "Волшебной горе" была опубликована интересная работа историка Романа Багдасарова "Отверженный символ", где приведены потрясающие факты мракобесия советских музейных работников, которые в первые дни войны уничтожали древнерусские памятники, содержащие свастику, из-за боязни быть обвиненными в "гитлеровской агитации". Свастика - древнейший, существующий во множестве культур - от Индии до Центральной Америки - символ вращения Солнца вокруг Полюса. Так что "дарить" его режиму, существовавшему какие-то 12 лет, просто абсурдно. Я надеюсь, что уже при жизни нашего поколения, в ХХI веке, эта искусственная, временная ассоциация и связанные с нею психозы и табу рассеются, как в начале ХХ века в России никто уже не демонизировал эмблемы наполеоновской армии. А свастика по праву вернется в пантеон священных символов, из которых мистически настроенные художники могут черпать свое вдохновение... Кстати, одно из русских названий свастики - "солнцеворот". И недавно два наших культовых музыканта - Летов и Кинчев - предельно разные, и даже политические антиподы, независимо друг от друга именно так назвали свои новые альбомы. Это наглядная иллюстрация того, что в эзотерических символах противоположности легко совпадают.

Здесь есть еще одна немаловажная деталь. "Фашизм" - в том монструозном виде, как он существует в массовом сознании - в России действительно не пройдет, если свастика будет "реабилитирована" именно рок-культурой, ее творческой и подлинно демократической стихией, которая может раскрыть и освоить настоящие, сверхполитические значения этого символа. В этом случае закомплексованные молодые люди, нацепляющие свастику в качестве какого-то "фашистского знака", будут просто перевоспитаны самой этой стихией, получив неслабую прививку "расширения сознания". Говорят, что после долгих медитаций на свастике люди врубаются в инь-ян. Так что все будет хорошо. Как там у БГ: "Он понял, что некому мстить - и радостно дышит"...

- Если свастика - это символ вращения Солнца вокруг Полюса, а ее четыре конца - это четыре культовые "стихии" русского рока, что же в таком случае является этим Полюсом, их общим "центром"? Ведь у этих групп слишком разные духовные ориентации...

- Конечно, они очень разные и Полюс означает лишь исток творчества, а проявляется оно в каждой стихии по-своему. Хотя этот "центр вращения" космических стихий мистики считают особой и самой загадочной стихией - Эфиром, "квинтэссенцией". Кстати, именно на эту тему Люк Бессон снял красочную пародию "Пятый элемент". И этот момент "пародийности" неслучаен - с приближением к центру он возникает всегда. Когда миссия четырех стихий исполнена, их вращение останавливается и создается иллюзия  некоего "всесмешения". Это интересная герметическая тема, но не для двух строк. Иллюстрацией ее как раз и является нынешнее положение дел в русском роке, когда множество стилевых и жанровых границ (в том числе самая известная - "рок-попса") рухнуло, а творчество обрело ярко выраженный "эфирный" характер. Очень любопытна корреляция Эфира как стихии и эфира как информационно-электронного пространства - они словно бы сливаются в некое странное, гиперреальное целое: гребенщиковская песня со строкой "Моя родина - русский эфир" особенно уместна в FM-диапазоне... И здесь вновь разница лишь в том, на чем ставится акцент - на вдохновляющем истоке творчества или на его коммерческом результате. Они, конечно, сосуществуют, но эта невидимая разница остается, и, пожалуй, только она - все остальные "критерии различия", особенно среди новых групп конца 90-х, стремительно нивелируются до нюансов настройки музыкального компьютера.

- Значит, по-вашему, стихийное начало из музыки вообще исчезает?

-  Нет, оно вполне сохраняется - но только для тех, кто его хочет чувствовать и умеет выражать. Оно либо присутствует "в чистом виде" - как у Калугина, Неумоева, Ревякина... Либо - умудряется пробиваться даже сквозь "эфирное" превращение музыки в сплошной фон - это случаи АГАТЫ КРИСТИ и обаятельно-сдвинутого МУМИЙ ТРОЛЛЯ. "Владивосток 2000" Лагутенко - это вообще спонтанный гимн новой эпохи, напоминающий цоевскую "Перемен!" для своего времени. В другой его песне есть вообще очень актуальное предчувствие-пожелание: "Когда повесится диджей / Скорей!"

- А идеологи рейв-культуры, напротив, уверены, что именно она и освобождает стихийную природу человека... 

- Мне здесь трудно судить, потому что для осознания стихийной природы реальности я не нуждаюсь в синтетических наркотиках. Не знаю, может быть рейверы - это действительно совершенно особый вид людей, способный ощущать органику этого мира только сквозь нечто искусственное. Но во всяком случае они мне тоже интересны - особенно в "этномагических" вариантах вроде гоа. А возможно и такое предположение: если рок-н-ролльное "время колокольчиков" - это "Бронзовый век" русской культуры, то рейв - это последний, "Железный" (простая ассоциация - компьютерная техника, к которой рейверы очень неравнодушны, на сленге называется именно "железом"). А всякий новый "Золотой век" рождается не ex nihilo, а именно из "чрева" предшествовавшего ему "Железного", только радикально меняя акценты. Так что рейв из "искусства будущего" (о чем тоже любят рассуждать его идеологи) вполне может стать чем-то настоящим... 
 
 

Постмодерн как война контекстов

- Согласны ли вы с убеждением некоторых традиционалистов, что эпоха постмодерна с ее тотальной деконструкцией несет с собой "смерть Традиции"?

- Если понимать "смерть Традиции" как евангельскую притчу о зерне: "аще не умрет, не принесет плода", то согласен. Но есть и другая интерпретация - в эпоху постмодерна Традиция не "умирает", но лишь отмирают ее ветхие, временные формы. Они подвергаются тотальной деконструкции. Но саму Традицию деконструировать невозможно - ведь ее для профанов попросту "не существует", как скрывшегося под водой града Китежа. Это и к лучшему, потому что сами "китежане", интуитивно открывшие Традицию как нечто вполне реальное, легко могут воспользоваться всем постмодернистским инструментарием для деконструкции самой этой иллюзорной "поверхности". 

- Каков же этот "постмодернистский инструментарий"?

- Здесь прежде всего надо выяснить: что же такое "постмодерн"? Ему давалось такое несметное количество самых разных определений, что лучше не следовать какому-то из них, а посмотреть, с чем это слово обычно ассоциируется в культурном сознании. И мы увидим по меньшей мере два контекста, которые в чем-то пересекаются, но все же сохраняют некоторую очевидную дистанцию. Первый, "элитарный" - это философские постструктуралистские штудии, олицетворяемые именами Фуко, Делеза, Барта, Дерриды.., известные своей семиотической скрупулезностью и прочими интеллектуальными наворотами, "складками" и т.д. Второй контекст - "массовый", точнее - масскультурный, с его тотальной десублимацией всех "возвышенных идеалов", их безжалостным обстебыванием в перформансах модных художников и телеклоунаде. Словом, "демократия и есть постмодернизм", как полагает идеолог этого всеопопсовления Борис Парамонов. ("Конец стиля", М., "Аграф", 1997.) Кстати, создается странное впечатление, что множество русскоязычных "постмодернистов" просто принимают за "постмодерн" какую-то анекдотическую "местечковость" (забавное "открытие" того же Парамонова: "Еврей - родовое имя постмодерниста"). Тогда как европейские аналитики мыслят совсем иными категориями и масштабами: "Постмодерн... воскрешает в памяти тот факт, что культура и общество всегда имеют религиозное измерение. Тем самым он примыкает к средневековью и одновременно противостоит младогегельянскому "проекту модерна". (Петер Козловски "Культура постмодерна", М., "Республика", 1997.)

Этот неожиданный вывод немецкого философа подтверждает существование третьей, парадоксальной, но вместе с тем и самой очевидной трактовки постмодерна - этимологической. Постмодерн в этом ракурсе являет собой не какой-то очередной "художественный стиль", но общее название совершенно новой эпохи, наступающей после модерна, после "современности" в том ее кризисном смысле, о котором писал Генон. В самом этом названии, не сводящемся ни к чему конкретному, кроме этого "после", скрыта бездна неопределенности. Именно поэтому постмодерн может стать эпохой нового проявления Традиции, освобожденной от модернистских оков.

- В чем состояли эти "модернистские оковы"?

- "Monde moderne", с точки зрения традиционалистов, ведет свою историю с заката средневековья, когда началось стирание онтологии из повседневной жизни. Бог и дьявол, истина и ложь, добро и зло - это были реальности совершенно конкретные для религиозных общин, воинских орденов и уличных скоморохов. Модерн компенсировал стирание этих реальностей невероятным множеством философских, художественных, политических и прочих "-измов", каждый из которых был замкнут в собственной "клетке каталога". Естественно, что Традиция в этой модернистской тюрьме была приравнена к какому-то архаизму и консерватизму, тогда как она просто выше всех этих ограничений. Сакральные науки - алхимия, астрология, магия... - были вообще объявлены "ненауками", потому что не знали этих рамок и являлись скорее творчеством, чем какой-то "бухгалтерией". А "науками" стали считать лишь те или иные их частные и сугубо материальные ответвления - образно говоря, поэзию звезд заменили их подсчетом. И эту профанацию издевательски назвали "Просвещением". Все нематериальные мотивации человеческого бытия оказались отвергнуты, а единственным "смыслом жизни" провозглашено добывание средств физического существования и их техническое усовершенствование. В этом, кстати, вполне сходятся два политических "-изма", которые почему-то считаются "противоположностями" - либерализм и коммунизм. Эти две идеологии (кому-то и поныне кажущиеся "альтернативами") одинаково основаны на принципе тоталитарного гуманизма, означающего непроглядную слепоту по отношению к над- (и под-) человеческим уровням реальности. Если традиционный, архетипический человек не только знает об их существовании, но и умеет взаимодействовать с этими силами, то человек эпохи модерна, разучившись их различать, сам стал послушной и безвольной игрушкой в их руках. Ведь стихии никуда не исчезают, даже если в них "не верят"... В общем, это материалистическое "царство количества" ("постав" в терминологии Хайдеггера) напрочь вытеснило из сознания эпохи модерна все духовные, качественные, "неисчисляемые" аспекты бытия. Само бытие подверглось тотальной "классификации", а живое, органическое взаимодействие внутри него сменилось насильственной легитимацией искусственного "консенсуса" - абстрактного, безжизненного и равноудаленного от носителей субъективной воли.

- Что же противопоставляет этому кризису постмодерн?

- Конечно, он не означает какого-то "возвращения" к средневековью - в Традиции вообще не бывает никаких буквальных реставраций. Самое интересное в культурной ситуации постмодерна - это признание тотальной исчерпанности рационалистических основ модерна, его классификационных схем и свободная, творческая игра с тем, в чем модернистское сознание видело весь свой "смысл". Постмодерн иррационален - а значит в нем неизбежно присутствуют и элементы сверх-рационального, интуитивного, напрямую относящиеся к Традиции. Именно они и не позволяют ему застыть в некий раз навсегда очерченный концептуальный и терминологический комплекс, обрести "законченное определение". Поэтому все разговоры о "конце постмодерна" выглядят преждевременными и неубедительными - те, кто их ведет, признаются лишь в исчерпанности собственных представлений о нем. 

Постмодерн выполняет миссию, обратную модерну, - он стирает его искусственные классификации, чем создает возможности для нового открытия онтологии. Наверное, первым постмодернистом был знаменитый основатель дадаизма Тристан Тцара, который еще в 20-е гг. заявил: "Довольно художников, литераторов, музыкантов, скульпторов, попов, республиканцев, роялистов, империалистов, анархистов, социалистов, большевиков, пролетариев, демократов, солдат, полицейских, патриотов. В конце концов, всё это глупости". Ведь постмодерн является не чем-то "будущим" относительно модерна , но - именно остановкой этого модерна, его "опрокидыванием" в самого себя. Все стили, жанры, идеи и т.д. в ситуации "конца истории" присутствуют синхронно, и поэтому постмодерн разворачивается как искусство настоящего. Это, конечно, влечет за собой "всесмешение", но зато избавляет от необходимости подчинения тем или иным модернистским клише и табу. Постмодерн, тотально стирающий границы между философией, литературой, музыкой, магией, религией, наукой и политикой, стучится в наши двери... Это, по определению Жана-Франсуа Лиотара, "реализация всеобщности, построение такого социокультурного единства, в лоне которого все элементы повседневной жизни и мышления найдут себе место, как в каком-нибудь органическом целом". И все попытки чем-то ограничить эту "всеобщность" демонстрируют лишь то, что некоторые еще просто "не доросли" до постмодерна. К примеру, "принципиально аполитичная" молодежь производит жалкое впечатление - она добровольно ограничивает свой кругозор и потому превращается в легковерный и послушный материал для имиджмейкеров избирательных кампаний. Но в той же (если не большей) степени сожаление вызывают те молодые политики, которые думают, что какие-то их бумаги и "партии" значат больше, чем творческий жизненный стиль. Те, кто бреют затылки и напяливают какую-то униформу, просто глупы - они превращаются в массовку спектакля вместо того, чтобы понять, что имел в виду Сергей Курёхин, заявляя: "Если вы романтик, вы фашист".  Но в еще более глупом положении оказываются "антифашисты" - ведь для соблюдения "политкорректности" им придется вычеркнуть Курёхина из своего культурного кругозора, а значит вместо понимания постмодерна продолжать попугайски твердить какие-то устаревшие клише... Я же думаю, что процесс стирания границ должен идти еще дальше - к тому, чтобы само политическое сознание избавилось от "стандартов" и стало игровым и творческим. Чтобы у нас было не как в Америке, где рокеры по утрам меняют клепаные косухи на белоснежные сорочки с цветными галстуками и топают в свои одинаковые офисы, но люди в парламенте вели бы себя так, как "в жизни". Конечно, сначала надо поменять этот "вечносерый" парламент, но к счастью, осталось недолго... Итак, в эпоху постмодерна некие "общепринятые" культурные и идеологические границы уступают место органически целостным, "безграничным" личностям. А различия остаются лишь в экзистенциальной глубине их своеобразия. 

- Эту трактовку постмодерна как "нового открытия онтологии" вы считаете универсальной?

- Нет, конечно. Здесь, как говорится, Jedem das Seine. Для устроителей салонных перформансов постмодерн, по-видимому, так и останется не более, чем еще одним "-измом" среди прочих классификаций. (Именно поэтому, говоря о постмодерне, я предпочитаю не использовать этот ограничительный "-изм".)  Для Дугина - это попытка реконструировать изобретенный им "метаязык Традиции". Для авторов "Художественного журнала" - соревнование в терминологической крутости, для телешутов - "ОСП-студия". Это своего рода "война контекстов" в постмодерне. И мне представляется очень показательным, что она сейчас обостряется именно вокруг проблемы онтологии. Ведь многим назвавшим себя "постмодернистами" показалось, что постмодерн - это не более, чем удобная художественная форма и творческая практика тотального "всесмешения" и сведения всего этого мира к "слишком человеческому". И вдруг открылась другая сторона медали - оказалось, что мистические сюжеты у таких признанных постмодернистских "мэтров", как Пелевин, являются не столько объектом деконструкции, сколько ее субъектом, т.е. сами деконструируют это "слишком человеческое", демонстрируют его гротескную иллюзорность. На последний его роман "Generation П" сразу же начались наезды - в интернетовском "Русском журнале" Пелевина упрекнули в "мифологии" , а американец Дан Дорфман строго призвал его к "реализму" . Быть может, у нас с Америкой просто разная реальность, оттого разный и реализм... Хотя, как остроумно заметил тот же Лиотар, единственный смысл реализма состоит в том, что он пытается избежать вопроса о смысле реальности. И само избегание этого вопроса уже является ответом на другой вопрос - кто наступает в постмодернистской "войне контекстов". 
 
 

Виртуальная инициация

- В работах Генона и других традиционалистов используется понятие "виртуальной инициации". А сегодня много говорят о "виртуальной реальности". Что это - простое совпадение?

- Это очень интересный вопрос. Между этими "виртуальностями" сейчас наблюдается такое же странное сближение, как между "эфирами" - космической стихией и информационной средой. "Виртуальность" вообще очень парадоксальное понятие - с одной стороны, этимологически, она происходит от латинского "virtus" - "истина", с другой -  обычно ассоциируется с чем-то воображаемым и иллюзорным. В традиционалистском контексте этот парадокс учтен - там виртуальная инициация означает осознание посвященным своего духовного потенциала. Он может быть раскрыт, а может и нет - виртуальная инициация лишь указывает путь. Это путь сквозь виртуальную реальность воображения, предположений и интуиций - к эффективной самореализации. И здесь может возникнуть некий момент взаимоисключения, когда эта виртуальная реальность абсолютизируется сама по себе. Что мы и наблюдаем в случаях "обожествления" Интернета как такового. 

- Но в Интернете, стирающем границы пространства и времени, и вправду можно увидеть нечто мистическое...

- "Мистическое" при желании можно увидеть во всем в нашей жизни. Хотя в Интернете действительно немало того, от чего религиозный ортодокс может прийти в ужас - например, самые простые картинки там называются "иконками", а робот электронной почты - и вовсе "демоном". Но это формальная, вульгарная мистика (которая, кстати, неплохо обыгрывается в постмодерне). Настоящая мистика начинается не с технической легкости быстрого перемещения по сайтам, раскиданным повсюду в мире, а с того момента, когда эта ликвидация границ пространства и времени становится внутренним состоянием самого виртуального "путешественника". А именно это состояние в Традиции всегда сопровождает всякий полноценный инициатический опыт. Самим фактом разрушения, стирания этих физических границ человек осознает их неабсолютность, а значит - существование "чего-то большего", раз с этим стиранием он сам никуда не исчезает. Это может привести к настоящей экзистенциальной революции внутри личности, к невозможности для нее и далее всерьез относиться к "обычному миру", основанному именно на охране этих границ пространства и времени. "Реальное" и "иллюзорное" меняются местами, точнее - реальностью для человека становится то, что ею и является - сфера его собственных идеалов и интересов, а не какие-то необходимые этому миру формальные условности, вроде "места жительства" или "семейного положения". Интернет формирует совершенно новый, глобальный тип человеческих сообществ - по духовной и культурной близости, а не по принципу каких-то "соседей" и "сослуживцев". 

- А кое-кто из защитников этого "обычного мира", напротив, утверждает, что Интернет рвет естественные человеческие связи и превращает его фанатов в "электронных зомби"...

- Ну это смотря что понимать под "естественностью". Эти ее "защитники" своей параноидальной технофобией подчас сами напоминают зомби. Есть, конечно, и другая крайность, связанная с тем, что Интернет воспринимается как самоцель и люди просто тонут в этой виртуальной реальности, так и не найдя свой путь, а тупо блуждая от линка к линку. Причем это не только "начинающие юзеры", но и т.н. "сетевые обозреватели" (2).  Для тех же, кто воспринимает Интернет как "виртуальную инициацию", он становится лишь средством - необходимым, но всего лишь средством - для творческого самовыражения, раскрытия своего внутреннего мира. Так что, возможно, этимологию Интернета парадоксальным образом можно вывести еще из латинского internus - "внутренний"...

- Если продолжать эту аналогию с традиционализмом, что же в Интернете является "эффективной инициацией", когда духовный потенциал личности раскрывается полностью?

- В Традиции это связано в первую очередь с обретением новой личности - с новым именем. И в Интернете мы находим очень показательную пародию на это инициатическое свершение - многие настолько вживаются в образ своих  псевдонимических сетевых персонажей, что обычная, невиртуальная личность со своими "паспортными данными" и т.п. здесь перестает существовать. Но пародийность здесь не в самой игровой стихии - как раз homo ludens, "человек играющий" куда более адекватен Традиции, чем персонажи, всерьез относящиеся к своей пространственной и временной клетке. Проблема в том, что пародия всегда ограничивается этой игрой, тогда как в случае оригинала игра является лишь одним из средств личностного самообретения. И если в каком-то случае оно действительно состоялось и своя виртуальная личность стала восприниматься человеком как нечто более реальное, чем сидящий за монитором персонаж, то "эффективной инициацией" здесь станет обратное влияние этой виртуальной личности на невиртуальный, "посюсторонний" мир, приводящее к виртуализации его самого. 

- Получается прямо какой-то "заговор виртуалов" против мира, считающего себя "реальным"...

- Почему "против"? Этот мир и сам стремится к виртуализации - то, что некогда было "объектами", сегодня вытесняется "образами" и "знаками". В экономике это торжество рекламы и торговой марки над собственно товаром, в политике - победа имиджа над идеологиями, в науке становится важна не реальность какой-либо проблемы, а образ "компетентности", заслуживающей финансирования, в искусстве главное - создать "образ" произведения искусства и т.д. Все творчество фактически уходит в виртуальную реальность, но раздвигает ее рамки до реальности вообще. Тот, кто чувствует этот процесс и более того - сам участвует в нем, легко пользуется всем "культурным наследием" - романами, картинами, фильмами и т.д. лишь как сырьем для конструирования собственной новой реальности. Но это не всегда означает некую тотальную симуляцию - для кого-то эта новая реальность действительно может быть более реальной в экзистенциальном смысле, чем музейная "классика" или "модерн", испещренный множеством искусственных стилевых границ. Конечно, "в контексте традиционной (я бы лучше сказал - "архаичной" - В.Ш.) теории новые социальные искусства / технологии представляются как асоциальные, маргинальные по отношению к генеральному развитию общества. Но в перспективе виртуализации общества виртуальная корпорация, виртуальный епископат, киберкафе, киберпанки и т. д., - это признаки становления общества нового типа. Отмеченные тенденции перестают быть маргинальными, в наиболее развитых странах они захватывают все больше людей".  (Дмитрий Иванов "Виртуализация общества") И Россия здесь не исключение - ведь неважно, где человек получает "виртуальную инициацию" - главное, чтобы он понял, что с ней делать. 
 
 

Россия: от государства к континенту 

- Если географические границы в виртуальном мире действительно более несущественны, имеет ли смысл говорить о России и русской традиции как о чем-то реальном и актуальном?

- Это имеет такой же смысл, как и рассуждения о культуре Запада, религиях Востока, исламе и т.д. Ведь они никуда не исчезают даже при "виртуализации общества". Напротив, именно виртуальная реальность позволяет их представителям знакомиться друг с другом не по каким-то пропагандистским клише, а напрямую - по интернетовским сайтам и электронной переписке. Поэтому вместо какого-то - обычно спровоцированного именно этими клише - выяснения отношений, происходит их установление. "Новая инсталляция", если угодно. В виртуальном мире "наши личности не имеют тел" (Джон Перри Барлоу) - и именно поэтому они неподвластны законам материального мира, но более открыты  духу, интеллекту и творчеству. А Россия - это и есть прежде всего духовная, мистическая реальность, Святая Русь - великий мир мифов, сказок и поэзии, трагических гениев и пророков-юродивых. Это и есть "русская виртуальность", которая ничуть не зависит от той грубой "реальности", которую представляет собой нынешнее государство, и даже не имеет с ней ничего общего. Возможно, именно постмодерн, его мощные деконструктивные технологии позволят развеять эту "эрэфовскую" иллюзию, освободив тем самым слово "Россия" от ассоциации с ней. Ведь политика должна быть в первую очередь искусством.

- Какой же вы представляете деконструкцию этой иллюзии?

- Философы постмодерна, рассматривая какой-либо текст, особенно не жалуют в нем "диктат логоцентризма", подавляющий живые, спонтанные интонации и аллюзии, игру слов. Если перенести этот метод на нашу политическую реальность, мы обнаружим, что функцию "логоцентризма" у нас исполняет московский сверхцентрализм с его гиперконцентрацией в одном городе всех информационных, финансовых и управленческих структур. При этом все пространство, лежащее за пределами МКАД, именуется какой-то сплошной "провинцией", "периферией", или вовсе "глубинкой" - в последнем случае, надо полагать, себя отождествляют с тем, что не тонет. Такой сверхцентрализм не имеет мировых аналогов, это какая-то несмешная пародия на "особый путь". Попробовали бы вашингтонцы практиковать такое снобистское отношение к Чикаго или Лос-Анжелесу - их Белый дом стал бы постмодернистской аналогией нашего Зимнего дворца. К тому же, сегодняшняя Москва является не просто центром, а именно центром всесмешения, не русской столицей, а каким-то Вавилоном. Чем это кончается, можно узнать из Библии. Пока это не произойдет еще раз, говорить о русской традиции как о чем-то актуальном или поздно, или преждевременно.

- Но разве русская традиция также не является "логоцентричной"?

- Как и всякая традиция, она исходит из метафизики и мифа, а это - сверх-логические, внерациональные категории. Поэтому никакого "логоцентризма" здесь нет - да и вообще для Руси он не свойственен. Русь - это множественное понятие и исторически она складывалась как свободное сообщество разных Русей - Новгородской, Киевской, Владимирской, Рязанской... Была, что очень интересно, вполне интернетовская - "сетевая" структура пространства. А миф о "раздробленности русских земель" появился гораздо позже - и лишь для оправдания начинавшегося москвоцентризма, перенявшего ордынскую государственную систему и уничтожившего естественную и многообразную русскую цивилизацию. Об этом проницательно написал философ Михаил Эпштейн: "Псковская, Пермская, Вологодская, Калужская, Смоленская... Земли, растоптанные до одинаковой пыли, но все-таки не потерявшие названий и каких-то зыбких, почти случайных областных очертаний... И чем настойчивее они сводятся к одной России, тем больше она теряет себя, своего размаха, заполняясь серой скукой, - неестественно обширное существо, одоленное собственной тяжестью, размазанное по лицу земли". Этот его текст - "О Россиях" воспроизведен на сайте русских регионалистов  в качестве манифеста. Но сегодня мы, кажется, наблюдаем "Второе падение Третьего Рима"  и новое пробуждение русских земель. Хотя, конечно, идет оно очень непросто - как ни парадоксально, но нынешняя Эрэфия - куда более "имперское" (в централизаторском смысле) государство, чем Российская империя и даже Советский Союз. Взять хотя бы нынешнюю версию гербового Орла  - до 1917 года на его крыльях присутствовали гербы русских городов, а теперь остался только герб Москвы ("Юрий-победоносец"), раздвинутый во все пузо и вдобавок развернутый в другую сторону. Для тех, кто осознаёт влияние знака и символа на реальность, смысл этой "реформы" очевиден. Удивляет еще и то, что многие из тех, кто в свое время не жалел сил для разрушения СССР, сегодня стали самыми ярыми патриотами Эрэфии, склонными отождествлять это семилетнее даун-государство с Россией вообще. Неужели они думают, что русская история увенчивается им и его соответствующей "элитой"? Скорее всего, их для нее просто не существует. Может быть, это и "нелогично", но интуиции не прикажешь. 

- И как эта деконструкция может быть выражена политически?

- Сегодня в централистских кругах модно говорить о геополитике, противопоставляя Эрэфии то "атлантизм", то ислам... Но Россия - сама целый мир, "страна внутри", как называли ее первые евразийцы. От современных "нео-евразийцев" они очень отличались тем, что интересовались самой Россией, а не "соответствием" ее той или иной "глобальной" идеологии. Россия сегодня крайне нуждается в новом ОТКРЫТИИ самой себя после десятилетий всеусредняющего централизма. Нам нужна интериоризация геополитики, которая только и позволит выявить особость, значимость и красоту каждой русской земли - от Балтики до Приморья, установить естественные и прочные трансрегиональные связи. Нужен вообще новый геополитический контекст, в котором оживут и расцветут оригинальные, свойственные традиционному укладу каждого региона, общественные идеи и культурные стили, подмятые до поры имперским катком, работающим на импортном интеллектуальном топливе. Выдавать это за "распад России" могут только те, кто не знают ее, и, хотя называют себя "патриотами", больше интересуются не рождением новой цивилизации здесь - а жадно (пусть даже агрессивно - но какая разница?) следят лишь за влиянием заокеанских мод. Хотя чем многообразнее будет сама Россия - тем больше у нее шансов стать альтернативным полюсом глобальных решений. Один из современных политиков, выдвинув радикальный лозунг: "Россия - всё, остальное - ничто!", видимо, сам его не понял... 

Интересно, что другая модная идея столичных политиков - "укрупнение регионов", проповедуемая во имя усиления централизма, может дать как раз обратный эффект и привести к геополитической трансформации нынешнего централизованного государства в аналог Европейского Союза. Европу иногда называют "континентом ста флагов", а Россия, избавившись от централистской уравниловки, может стать еще более великим "континентом тысячи гербов", освободив мифы собственного пространства и дав им новую жизнь. Внутренняя  многополярность России, региональная самостоятельность обернутся и экономическим подъемом, созданием собственных транснациональных корпораций, которые предпочитают держать свои штаб-квартиры отнюдь не в столицах, а как, например, CNN - в Сиэтле, Кока-Кола в Атланте и т.д. Для нашего нынешнего гиперцентрализованного сознания это пока еще нонсенс, но именно с избавлением от этого сознания начнет выздоравливать и сама Москва, вновь обретя свое красочно описанное Гиляровским своеобразие... 

-  Наверное, журнал "ИNАЧЕ", издаваемый в Карелии, но который читают во многих городах России, можно считать одним из первых признаков преодоления этого гиперцентрализма... Много ли вы находите единомышленников?

- "Единомышленники" - не совсем то слово и дело вовсе не в количестве. Но конечно, как только "ИNАЧЕ" появился в Интернете, было очень приятно получать отклики и тексты от заинтересовавшихся им людей повсюду в России - от Магадана до Калининграда.  Впоследствии электронная версия “ИNАЧЕ” была дополнена новым сервером - “КИТЕЖ”, где концептуально освещается и обсуждается тема существования Традиции в мире постмодерна. Во многом “КИТЕЖ” - это плод нашего творческого сотрудничества с философом и писателем Сергеем Корневым, с которым мы также познакомились в Интернете. Хотя мы исходим из довольно разных интеллектуальных "миров" (мне ближе традиционалистский синтез, Корневу - постструктуралистский анализ), нам удалось найти общий язык по множеству актуальных тем. Сегодня в России вообще появляется немало оригинальных, парадоксальных и глубоких философских идей и прозрений - и может быть, в этом и заключается главное содержание нашего "рубежного" времени. Может быть, все это и есть - как однажды выразился Гейдар Джемаль - "параллели новой геометрии, сходящиеся в бесконечной перспективе". 
 

(2) Последние вообще порою смешат тем, что всерьез воспринимают себя этакими сетевыми "цензорами", указывая, что "можно", а что "нельзя" помещать в Сеть. Еще полтора года назад ведущий одного из таких "обозрений" ("Русские кружева") Александр Житинский, наезжая на ИNАЧЕ и грозя авторам других сайтов "публичной поркой" (!), видимо, полагал себя этаким "воспитателем" Рунета. А сегодня меня радует, что сбывается мой данный тогда же прогноз, что эти поучающие "обозреватели" с развитием Сети "вымирают как мамонты". вернуться