ПОСЛЕ NIGREDO

С культовым музыкантом Сергеем Калугиным беседуют редактор журнала "ИNАЧЕ" Вадим Штепа, ведущий телекомпании "НИКА Плюс" Егор Шилов и творческий лидер Карельского молодежного движения "Лебедь" Денис Туманов.
 

В.Ш. Сергей, у меня ощущение такое, что с 94 года, когда вышел “Нигредо”, уже сменилось несколько эпох. Культурных, социальных, каких угодно. Причем эта смена шла все быстрее, пока не полетели какие-то "шестеренки" и всё не остановилось в какой-то бесформенной одновременности. Времена, как Чиж поет, "изменились вконец". Какие-то стили, которые еще несколько лет назад, казалось, складывались как нечто оригинальное, теперь стремительно смешиваются в один общий "ремикс". Границы между роком, попсой, техно, рэйвом и проч. сменяются малозначительными нюансами. И вот в этой связи, по-моему, очень проблематично сделать какой-то новый цельный альбом на твоем уровне, на уровне того же "Нигредо" - единого произведения по духу и тональности. Ты и сам, наверное, это чувствуешь по тому, насколь различаются между собой твои "пост-нигредовские" вещи. Я, например, не представляю в одном альбоме, скажем, “Весну” и “Туркестанский экспресс”... 

С.К. Я тоже. Хотя была идея учинить в “Экспрессе” такую инструментовку (бешеное количество этники, перкуссия вместо барабанов и т.п.), что никто и не осознал бы минорно-бугиевую основу. Но все равно - трудно это сопрягается... Действительно, сейчас для меня это большая проблема. В последнее время я написал такую кучу совершенно разноплановых вещей, которые реально не втискиваются в единую концепцию, характерную для альбома. А поскольку альбом - это сложившийся способ коммуникации между художником и слушателем, то как эту проблему решать - пока не знаю... 

В.Ш. А может быть вообще - время альбомов ушло? Посмотри на наших "рок-монстров" - почти у каждого сплошь ремиксы старых вещей - чтобы хоть как-то "склеить" новые альбомы. Наверное, уже времени на создание чего-то нового и целостного не остается... И тогда остается или тешить публику консервами из того, что когда-то было плодами, или послать ее и сосредоточиться на тех - очень разных! - голосах, что сквозь тебя сегодня говорят. Последнее, на мой взгляд, интереснее и перспективнее. 

С.К. Не имеешь ли ты в виду, что наступает время возвращения к средневековью, когда ничего не фиксировалось и художественный акт имел место только здесь и сейчас - а значит в вечности? То есть, что следует выбить все эти искусственные подпорки - записи, пленки, компакты - так? 

В.Ш. Ну это было бы идеалом - абсолютно живое творчество, прямой контакт. Но к сожалению, как Кинчев однажды сказал мне в беседе  - “мы живем в век магнитофонов, телевизоров и прочих сатанинских приблуд”... Так что вместо постоянного открытия нового какая-то "консервация", видимо, неизбежна. Но у тебя более выигрышная позиция - ты более озабочен творчеством и его представлением на живых концертах, чем желанием всё это "сгущать" в какой-то фиксированный "осадок"... 

Д.Т. Я все же позволю себе не согласиться насчет "конца альбомов". Я не верю, Сергей, что у тебя после "Нигредо" не возникала мысль о написании нового, концептуально единого альбома. "Альбедо", например. Название так и просится. 

С.К. Мысль об альбоме возникала конечно. Даже были наметки, но пока я не справился. Пока не вижу четко, настолько, чтобы можно было сесть и писать тексты. Идея носит кодовое название ”Плавание Рупрехта” и в альбоме с этим названием все песни, как в сагах, будут именоваться: Рождение Р., Возвышение Р., Смех Рупрехта, Падение и т.д. Так что мысль есть - дело за малым - сесть и сделать...  Что касается “Альбедо” - устал объяснять, что альбома с таким названием не будет. Для меня алхимия - лишь один из возможных языков, и на данный момент я с ним наигрался. Может когда и вернусь к нему - не знаю. 

Д.Т. Энергетика твоих песен невероятно мощна, а у кого-то даже способна сорвать башню. Знаешь, конечно, суицидальные случаи с фанами западных идолов типа JUDAS PRIEST и пр. Бывало ли такое с кем-то из твоих поклонников? 

С.К. Такая история (по крайней мере одна) имела место. Но человек, застрелившийся после “Радости”, - всю жизнь искал смерти: его пронесло через все войны последних лет (Абхазия, Приднестровье и т.д.) и что тут сказать... “Государыня, если ты хотела врагов - кто же тебе смел отказать?” Высокие энергии - опасная вещь, они могут вынести в космос, но они же могут тебя убить, если ты не работаешь с собственным пониманием. 

Д.Т. Конечно, у человека, прошедшего войну, психология обычно обострена... Но разве припев “Ничего нет прекраснее смерти“ уже сам по себе не подразумевает определенного исхода? 

С.К. Конечно нет. Это нормальная христианская жизнеутверждающая фраза. Христиан пораженные язычники в первые века н.э. называли “влюбленными в смерть”. Сейчас это сознание выхолощено, но его нужно воскрешать. Христианин влюблен в жизнь, но он влюблен - через смерть. Смерть - единственный ключ к подлинной жизни, и испугавшийся поднять этот ключ получает вместо жизни - смерть. Увы, но большинство тех, кто кажется нам живущими - на деле мертвы. (Общая задумчивость.)

В.Ш. Интересно, что Пелевин, не считающий себя христианином, в рассказе “Синий фонарь” утверждает то же самое... Всё это правильно. Но как быть с теми, для кого эта тонкая разница неощутима, кто за любовью к смерти не видит ничего более брутальной танатофилии? Слова-то звучат одинаково... 

С.К. ... Но "шарик шарику рознь" (Мэри Поппинс). Иногда люди заигрываются, а иногда им и впрямь настолько х.ёво... Иногда и правда, хотят проснуться, а как это сделать - не знают, вернее им лень. Лень подумать. А бывают случаи совсем страшные. А бывает - люди делают это от страха смерти, как ни странно.Я не знаю - только надеюсь, что Господь дает кресты посильные... 

В.Ш. Конечно, кресты разные. Но знаешь, как раз в связи с этим - меня несколько удивляет случившаяся перемена самого твоего способа восприятия сакральных вещей. Поясню. Вот если в "Нигредо" чувствуется определенное "активное начало", этакое "эволианство" в отношении к Божественному, личностное его освоение, оттого и ужас такого прямого контакта; то в новых вещах - обращение к Богу как вышестоящему началу, какая-то "страдательность", но не "субъектность". 

С.К. Если ты говоришь о взаимоотношениях типа "Руку, Мастер! Мы можем лететь...", то знаешь, тут не совсем известно, кто к кому обращается. Параллель подобным взаимоотношениям - диалог, вернее монолог психопомпа из "Луны над Кармелем". Это диалог между субъектом и его богоподобностью, которая еще не реализована, но реализуется. Вообще диалог есть там, где Запредельное уже адаптировано как  проявление твоей собственной богоподобности (а иначе и Запредельное не воспримешь в принципе - рецепторов нет). Так что разница несущественная - монолог или диалог - это в принципе одно, рассматриваются чуть разные аспекты одной проблемы. 

В.Ш. Я имел в виду несколько иное - сам принцип "духовной агрессии" Божественного субъекта на неодухотворенную реальность. Если в "Нигредо" он чувствуется ("Мир припал на брюхо как волк в кустах"), то затем его сменяет апелляция к Богу как внешнему и мольба к нему о "Ночи защиты"... 

С.К. Э, нет. В "Ночи защиты" идет обращение не к Богу, а к ближнему. "Никогда не искал за пределом себя, но сегодня мне нужно, чтоб рядом был кто-то другой." Просто герой был самодостаточен, но впервые познал то, что аскетика именует "немощью". И собственных запасов Силы у него нет, не хватает для движения к Свободе. Нужна помощь. И в этом смысле да, именно в этой песне речь идет о заимствовании, об опыте "немощи", нищеты пред Богом, но в "Гимне" этого нет, в "Гимне" есть лишь момент осознания иерархии, а согласись, иерархия - это другое. 

В.Ш. Но ведь христианское "обожение" не подразумевает никакой "иерархии". Оно либо есть, либо увы... Иерархия необходима лишь в случае посвятительной организации - церкви, ордена и т.д., да и то - она не "устанавливается", а возникает сама, когда "всем всё ясно", то есть это вещь объективная. Но вот иерархическое дистанцирование Бога от себя (пусть даже "вверх") - это, мне кажется, уже отступление... 

С.К. Я думаю, что это те самые стороны одной медали, равновесие между которыми необходимо. Обретение Бога в себе без чувства иерархии приводит к произволу, и как следствие - к отпадению от Бога (Ницше и т.д.) Но и чувство иерархии без личного Богообретения - это платформа профанической "религиозности", искренней и чистой, но беспонтовой, никуда не приводящей, точнее приводящей к краху всех своих дурацких представлений о жизни. 

Е.Ш. У меня вопрос как раз "о жизни". (Общее оживление.) Сергей, как ты переживаешь очевидный контраст между твоим творчеством и нашим безумным временем, занятым почти исключительно зарабатыванием бабок? 

С.К. Для меня творчество - это как раз способ противостояния всей этой мути. 

Е.Ш. Но не мешает ли собственно творчеству это ощущение противостояния, какой-то борьбы? 

С.К. А это не значит, что я привношу в творчество какое-то "ощущение борьбы". Это просто особая форма жизни, которая противостоит окружающему просто в силу своего существования. То есть я не напрягаюсь, не устремляю рога против какого-то абстрактного врага, а просто пытаюсь существовать альтернативно этому господствующему настроению. 

Е.Ш. А бывают моменты, когда хочется всё бросить, поплыть по течению? 

С.К. Да нет, знаешь, все-таки дожил уже до 31 года, всё уже сложилось, поздно уже это менять. 

Е.Ш. Существует ли сейчас музыкальный андеграунд как явление и относишь ли ты себя к нему? И, если уместен такой вопрос, какое место в нем занимаешь? 

С.К. Знаешь, андеграунд сейчас - это огромное количество практически не пересекающихся творческих общностей. (Хотя само слово "андеграунд" мне не очень нравится, но оно, видимо, прижилось.) Среди них есть и такая, где людям интересно то, что я играю. А вообще есть некий рубеж, о нем Цветаева хорошо сказала, за которым я не отделяю того, что я делаю, от того, что делают другие художники. Есть определенная среда, где ты начинаешь чувствовать родственность своих творческих интересов с интересами окружающих тебя людей и перестаешь отделять себя от них. Так что, наверное, я перешел этот рубеж, обретя людей, о которых могу сказать, что их успехи - мои успехи, их провалы - мои провалы. И это чувство принадлежности к одному "клану" дает ощущение значимости того, что я делаю. Но внутри самого этого "клана" какая-то иерархия уже не имеет смысла - имеет смысл лишь творчество. Или событие состоялось - или не состоялось. 

Е.Ш. К какой музыкальной, поэтической традиции ты мог бы причислить свое творчество? 

С.К. Черт его знает! Однажды я назвал то, что я делаю, "искусством нового синтеза". 

Е.Ш. ??? 

С.К. На мой взгляд, это то, что приходит за постмодернизмом, у которого есть вся палитра мировой культуры, но нет ощущения, зачем всё это нужно. А вот сейчас появляются люди с достаточно серьёзным религиозным сознанием (и я один из них), которые также легко оперируют самыми различными культурными пластами, но при этом нанизывают их на какой-то очевидный духовный центр. И вот отсюда мое обращение к средневековой культуре, к класической культуре, к романтизму и т.д. Ну а последнее время я испытываю некое тяготение к простым формам, к рок-н-роллу, при этом стараясь вкладывать в них более серьёзное содержание, религиозное, например. 

Е.Ш. А сама такая религиозность не является ли какой-то "постмодернистской"? 

С.К. Нет, я вполне традиционный православный христианин. Правда, не свихнувшийся, а то сейчас бывает даже модно сходить с ума по этому поводу, крестясь на каждый столб и т.д. Для меня православие является не шорами, а той основой, почвой, из которой вырастает дерево, а крона его может обнимать весь мир, со всеми его культурами. 

Е.Ш. То есть таких религиозных метаний, как у Гребенщикова, ты не испытывал? 

С.К. Желания сбежать в буддизм, что ли? Испытывал, но преодолел. Понимаешь, в буддизм хочется убежать от проблем, которые существуют внутри православия, в том числе и богословского характера. Потому что с богословием сейчас у нас хреново, кучу современных реалий православная церковь просто игнорирует и знать не желает, а буддизм с этим как раз очень хорошо работает. Но в конечном счете побег от проблем ничего не дает, и это иллюзия, что там их нет. Там тоже своих проблем навалом. 

Е.Ш. Удивительного и в нашей жизни хватает. Я в какой-то московской газете недавно видел твою фотографию в обнимку с... Горбачёвым. 

С.К. А, это в "Новой газете" дело было. Звонит мне Щекочихин - он писал обо мне еще в 1984 году, когда я панком был. Спрашивает: "Коньяку выпить хочешь?" Я: "Хочу!" Он говорит: "Приходи, у нас Горбачёв будет". Я заявляюсь в редакцию и попадаю в компанию экс-панков, экс-хиппи, экс-металлистов и прочих неформалов 80-х, окружающих доброго дядю Горби. Не буду вас утомлять пересказом вопросов, которые я ему там грозно задавал, и его известных ответов, но было очень душевно. Коньяк был выпит, бутерброды съедены и сделана фотография, на которой расчувствовавшийся Михаил Сергеевич обнимает "детей перестройки". 

Д.Т. Скажи, а можно себе представить так лет через пять твою фотографию подобной встречи с Ельциным? 

С.К. С Ельциным - нет. Категорически!.. Быть может, как-нибудь пообщался бы еще только с одним политиком - и вы его знаете. (Общее знание.)

В.Ш. Кстати, ты сейчас, после карельских концертов (надеюсь, именно они тебя вдохновили), решил побольше поездить с гитарой по стране. Можешь ли ты сказать, что и Россия выходит из своего состояния "Нигредо"? 

С.К. Очень на это надеюсь. По крайней мере, на Севере чувствуется какой-то светлый покой, спокойная уверенность. В Москве, конечно, ошаление продолжается, но то, что страна его изживает - это радует.