Алексей Иваненко

ГОБЛИНСКИЙ
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ

Современное искусство предлагает радикально новую стратегию производства смысла, поскольку ренессансная идея художника как творца оказалась дискредитированной развитием критики в контексте романтической реанимации традиции. Художник уже не может больше игнорировать традицию, которая влияет на его творчество и деформирует его. Поэтому к 1966 в работе Мишеля Фуко «Слова и вещи» сформируется представление о смерти субъекта, а в статье Ролана Барта говорится и о смерти автора.

На смену творчеству приходит интерпретация, которая составляет суть концептуального искусства, проявленного в инсталляциях, видеоарте и электронной музыке. Художественный образ не творится, а заимствуется или, как принято говорить про электронную музыку, сэмплируется. Затем он подвергается деформации и включается в новый непривычный контекст. Вместо порчи образа мы получаем новый самостоятельный образ – симулякр как его понимал Делёз – мятежную и эмансипированную копию.

Обретая новые смыслы, понятие интерпретации нуждается в прояснении, поскольку мы традиционно видим в нем эпистемологическую, а не эстетическую категорию. Философия и искусство равно выражают коллективное сознание, отсюда их параллелизм. Так экзистенциализм в философии часто сопоставляют с экспрессионизмом в живописи. Равно и постмодернизм в философии можно сопоставить с концептуальным искусством. Тогда аналогом интерпретации будет деконструкция. Эти две категории взаимно раскрывают смысл друг друга.

Обратимся за примером к такому произведению современного концептуального искусства, как «Шматрица», выполненному Дмитрием Пучковым под псевдонимом Гоблин. Сущность искусства Пучкова заключается в том, что он при незначительной деформации видеоряда массового кинематографа накладывает оригинальный иронический текст с саундтреком, собранным из популярных мелодий. Предшественником Гоблина можно назвать Михаила Ромма, который в 1965 создал антифашистский фильм «Обыкновенный фашизм» на основе видеоряда фильмов Лени Рифеншталь. В итоге получается совершенно самостоятельное художественное целое. Так в работе «Шматрица» видеоряд сэмплирован из культового киберпанковского фильма братьев Вачовских «Матрица» (1999). Однако сюжетная линия коренным образом меняется, вскрывая глубины русского коллективного бессознательного.

Один из первых шагов деконструкции – в выявлении оппозиции и в инверсии, восходящей к практике дадаизма, где смысл рождался из отрицания трюизма. Действия фильма «Шматрица» развиваются не в далеком будущем, а в недавнем альтернативном прошлом 1947 года. Главными злодеями фильма оказываются победившие нацисты, а главным героем – Штирлиц (Киану Ривз), потерявший память в результате контузии. Помощниками главного героя оказываются партизаны с бронепоезда «Клим Ворошилов» во главе с Матвеем Матвеевичем (Лоуренс Фишберн). Причем Матвей не освобождает сознание, а туманит его красными галлюциногенами.

Изначально творчество Пучкова шло от переводов американских фильмов. Он осознал, что любой перевод есть интерпретация, включение в контекст зрителя. А российский зритель оказывается совершенно в ином мировоззренческом контексте, чем американский. Отсюда акценты, понятия добра и зла смещаются. Если американцы следуя поговорке go ahead, ориентированы в будущее, оттого фантастика занимает значительный сегмент их массовой культуры, то в России травматический опыт коммунизма блокирует интерес к какому бы то ни было будущему. После Перестройки русские обратились к прошлому. Однако в контексте возрождающегося консерватизма возникла опасность бунта против нынешнего режима, поэтому власти активно насаждают «антифашистскую» идеологию и главными врагами оказываются мифологические фашисты. А интерпретация как раз и подразумевает оперирование с подобными мифологемами зрителя.

Вторым элементом деконструкции являются ассоциации и созвучия. В современном, мифологизированном русском сознании фашисты ассоциируются не с реальной историей начала прошлого века, а, по преимуществу, с сериалом Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» (1973). Эта связь закрепилась на уровне городского фольклора – анекдотов. Поэтому Избранным оказывается советский разведчик Штирлиц, а встреча с Оракулом оказывается встречей с бывшей женой (Глория Фостер). Негр Морфеус вызвал у Пучкова ассоциации с поп-исполнителем проекта «Фабрика звезд-2» (2003) Пьером Нарциссом, известным своим хитом «Шоколадный Заяц». Имя Морфеус оказывается созвучным имени Матвей, а «таблетки истины» ассоциируются с наркотиками. Скептическое после крушения советских идеалов сознание российского зрителя видит за фантастическими спецэффектами фильма деятельность галлюциногенов.

Таким образом, гоблинская деконструкция использует заимствованный и деформированный прообраз как средство вскрытия коллективного бессознательного. Изначально концептуальное искусство появилось на волне критики тоталитарной практики XX века, проявляющейся, в том числе, и в монополии на смысл. Отсюда многозначность и нередуцируемая двусмысленность произведений современного искусства.

Однако освобожденное сознание часто заполняют всплывающие из подсознания архетипы. Внешние вещи оказываются зеркалами собственного «я», которое испытывает страхи - фашизма, безумия, наркомании и т.д. Эти темы, к слову, присутствуют и в других работах Пучкова. Так в работе «Возвращение Бомжа» назгулы Толкиена превращаются в эсэсовцев, главный герой страдает шизофренией и только наркомания заменена алкоголизмом. В «Буре в стакане» появляется тема сект (джедаи оказываются кришнаитами), исламского терроризма (малиновый джихад) и нелегальной иммиграции. Архетипы блокируют восприятие реальности и зацикливают существование, поэтому они должны быть активизированы и взломаны посредством деконструкции.
 


 
КИТЕЖ | Контексты