КУЛЬТУРНЫЙ АПАРТЕИД

Судебный приговор за художественную выставку – эта отсылка из нынешнего «всесмешения» к советской эпохе заставила вспомнить проклятое советской же пропагандой слово «апартеид». Тогда им ругали ужасы «загнивающего Запада», хотя это слово означает просто «разделение». Именно оно оказывается вдруг актуальным, когда наблюдаешь принципиально, несводимо разную логику сторон.

Участники выставки «Осторожно, религия» почему-то призвали остерегаться лишь православия, тогда как другие религии были дипломатично проигнорированы. С другой стороны, деятели советской культуры, обвиняющие эту выставку в «сознательном сатанизме», – гротеск еще больший.

Классическим, соломоновым решением в этой ситуации было бы признание извечной вражды времени и пространства. Мол, всегда есть те, кто обостренно чувствует «современность», и в силу этого конфликтует с привычными для данных мест нравами. Но на дворе уже совсем не классика, а нечто даже «постнеклассическое». Когда само пространство стало виртуальным, а время сошло с отмеренных кругов. Именно поэтому поразмыслить хотелось бы о некотором более общем разделении.
 

«Православное возрождение» в современной России напоминает скорее тяжкий туман, чем луч света. Его главной миссией оказалось не духовное освобождение общества, а новая подгонка всего и вся под «единственно верное учение». То, что оно теперь не атеистическое, а религиозное, роли не играет, главное – метод, ничуть не изменившийся со времен «воинствующих безбожников». Громить «идеологически чуждые» явления и запугивать всех «окружающими врагами» - много ли в этом отличий от советской эпохи? И к тому же многие нынешние «православные фундаменталисты» - это не кто иной, как отрастившие бороды комсомольцы…

Но если попы бьются с шутами, они сами превращаются в шутов. Рене Генон однажды выразился более афористически: те, кто считают себя «борцами с дьяволом», становятся лучшими его слугами. Он же ввел четкое различие между настоящей традицией и контр-традиционной пародией – последняя стремится максимально окружить себя всеми внешне «традиционными» атрибутами. Антихрист не отрицает Христа, а наоборот, выдает себя за него – отрицая все, что выходит за рамки этого маскарада или хотя бы сомневается в нем.

В своем нарастающем реактивном пафосе «защитники православия» совсем не замечают, что сами превращаются в персонажей спектакля. Это заметил писатель Кирилл Кобрин: «В условиях постсоветской культуры явно постмодернистским феноменом представляется возвращение, ренессанс традиционных конфессий, особенно православия. Потерявшее всякий позитивный смысл, современное русское православие с его кокетливым эстетским традиционализмом есть ни что иное, как религиозные «Старые песни о главном». Православный поп на бандитской презентации – таков постмодернистский римэйк Сергия Радонежского, благословляющего Дмитрия Донского».

На самом деле они верят вовсе не в Бога, а в государство, должное обеспечить им былую «лепоту» и запретить все на нее не похожее. Государство их в этом охотно поддерживает, но, теряя свою «светскость», оно само превращается в навязчивую пародию. Вот околовластный политолог Белковский на полном серьезе призывает реставрировать идеологию «Третьего Рима». Царя еще вроде бы нет, но «опричники» уже пируют. Show must go on!
 

Это когда-то уже было. А именно – перед Февральской революцией 1917 года, когда прежний режим пытался удержаться за счет нагнетания своего «традиционализма». Впрочем, балет «Распутин» и сегодня выглядит подозрительно…

Культура тех времен, обеспечившая исторический прорыв, сегодня обозначается собирательным именем «Серебряного века». Она была радикально революционной, но вместе с тем очень чуткой к духовным темам, и как обычно, на фоне тогдашней «попсы» пребывала в «андеграунде». Однако именно в рамках этой культуры были поставлены и по-своему разрешены насущные мировоззренческие вопросы, которых избегала официальная церковь. Этот опыт в статье «Религия и искусство» описал Рихард Вагнер: «Там, где религия становится формальной, искусство вправе прийти ей на помощь, спасти ее суть, истолковывая мистические символы, чтобы идеальным их изображением раскрыть заключенную в них глубинную истину».

Так, к примеру, воспетый Клюевым «керженский дух» староверов оказался гораздо авангарднее ветхой официально-церковной бутафории...

Однако сегодня подобных культурных прорывов практически не заметно. Те, кто называет себя «постмодернистами», избегают противостояния с властью, ограничиваясь вялым стебом над ее «культурными основами». Громко заявленная «Россия-2» оказалась лишь дозволенной кислой фрондой над официальной «Россией-1», алхимический опыт превратился в сообщающиеся сосуды...

Культура «пост-» была актуальна, пока деконструировала прежние стереотипы. Когда же стереотипом стала она сама, это означает успешное завершение цикла. Новый культурный цикл откроют лишь те, кто будет мыслить категориями не «пост-», а «прото-». Кто будет не отталкиваться от прошлого, но вглядываться в будущее. Архетип этого перехода есть на заре русской истории – когда вместо расширения Старой Ладоги, первой столицы, революционеры своего времени построили Новый Город – впоследствии так и названный…
 

Очевидно, что ни «православные фундаменталисты», ни «современные художники» этого выбора не преемствуют. Для них остаются актуальными разборки прошлого века. Оставим мертвым хоронить своих мертвецов.

«Идея севера противоположна идее центра», - сформулировал как-то основную метафизическую проблему Гейдар Джемаль. При этом «север» и «центр» - вовсе не географические категории. Во всяком случае, с тех пор, как вольные новгородцы были рассеяны по России, а их республика заселена московскими холопами…

«Центром» с той поры стала сама тенденция к унификации. «Севером» - воля к открытиям. Нынешний «Третий Рим» отчаянно напоминает «Первый». A тогда вестготам Алариха было совершенно наплевать на терзавшие «вечный город» дискуссии «христиан» и «язычников». Они просто открывали новую эпоху.